«Я до сих пор не понимаю, почему она выбрала именно меня! Словно решила избавиться, как от нашкодившего котёнка. Здесь холодно и сыро… И вообще, мне тут не нравится!» – возмущённо запищала фиалка, и Герман вспомнил о её существовании.

– Почему она хочет видеть меня, скажи! – в нетерпении спросил он, взяв горшок в руки.

«А ну-ка поставь меня на место, мальчик!» – запротестовала фиалка. – «Меня весь день вероломно хватают, таскают по холоду и трясут. Я так устала! Мне нужен покой и тепло, иначе я здесь совсем зачахну…»

– Я обещаю, что отнесу тебя домой! – Герман лишь сильнее сжал глиняный горшок обеими ладонями. –  И найду для тебя укромное и тёплое местечко… Только скажи мне, пожалуйста, зачем я ей понадобился?!

«Хм, а сладкая водица в этой пещере имеется?» – казалось, фиалка немного смягчилась.

Гера аккуратно потрогал почву подушечкой пальца и сказал:

– Так тебя поливали недавно, почва достаточно влажная…

«Да, старуха меня полила вопреки моему желанию. Но то была зябкая и невкусная проточная вода. А меня давно не угощали водицей с сахаром, а я дюже соскучилась по ней… Найдёшь для меня сахарок – так и быть, скажу, зачем ты ей понадобился».

  – Ха, вот же наглая какая, а! – возмущённо воскликнул Герман и поставил фиалку на стол. – Что ж, пойду поищу для тебя сахар. Только знай, что мы находимся там, где он в дефиците!

«Уж какая есть… – отозвалась фиалка.  – Буду тебе признательна за угощение, мальчик».

Герман спрятал конверт с письмом под подушку и принялся размышлять о том, где бы добыть сыпучую сладость. Позднее он вынул из портфеля конфеты и штрудель, которыми любезно угостил его Чехов, и с досадой спросил:

– А конфеты для тебя шоколадные не подойдут? – и, не услышав ответа от цветка, добавил: – Зато я точно знаю, кому они будут в самый раз… И где его, кстати, носит?! Этот проныра точно знает, у кого можно спросить щепотку сахара.

Обшарив все закрома на своей стороне комнаты, Герман сахару так и не обнаружил. Однако копаться в вещах соседа он не решился, хотя и был уверен, что, если бы у Лёни было такое богатство как сахар, он непременно поделился бы с ним. По крайне мере, в глубине души Гера на это надеялся. После тщетных поисков ему ещё сильнее захотелось пить. Юноша решил выйти за водой, и, прихватив трёхлитровую банку, вышел в коридор. Перед этим он заботливо поставил фиалку под тусклый свет настольной лампы. «Не солнечный свет, конечно, но хотя бы чуточку согреет эту капризную даму».

 В тесном тёмном коридоре Гера увидел трёх ребят у дальней стены. Они негромко и увлечённо разговаривали между собой и смеялись. Парни вовсе не заметили Германа, когда тот безликой тенью прошмыгнул мимо них, прижав к себе пустую банку. В прохладном воздухе витали запахи гречневой каши, табака и крепкой заварки.
             Вернувшись в комнату, юноша застал в ней Леонида, который поспешно убирал со стола.

– О, журавль, мысли мои читаешь! – увидев Германа с банкой воды в руках, воскликнул Лёня. – А ты, я смотрю, из дома к нам пожаловал? Я этот запах ещё в коридоре учуял… Собственно, на него и пришёл! – Парень радостно расхохотался, предвкушая сладкий поздний ужин.

– Да, Лёнь, из дома… – Герману вовсе не хотелось лгать соседу, но он был настолько измотан, что решил не забивать Лёне голову лишней информацией. – Слушай, а ты не знаешь, у кого можно сахару попросить? Я бы чайку сладкого выпил перед сном…

– Зачем с сахаром-то? Вон сколько сладостей с собой притащил, и так попьём… – начал было Лёня, но услышал, как Герман тяжело вздохнул.

– Так это я тебе специально взял! Сам уже объелся этих конфет, что аж зубы сводит… Угощайся, Лёнь, а я не буду.

– Экая ты щедрая птица! Ну ладно, твоя взяла. Только надо на второй этаж к Симонову спуститься. Если у него не осталось, то тогда только к Клаве на вахту… У этой сердобольной старушки всё найдётся – и сахарок, и чаёк, и мыло. И люлей схлопотать можно за милую душу!

– Ты шутишь, наверное? До сердобольности ей ой как далеко… – нахмурившись, начал Герман. – Я вообще не хочу ей на глаза попадаться!

– А чего так, отчихвостила тебя, поди, за то, что пришёл не вовремя, да? – с иронией произнёс Лёня, не сводя глаз с кислой мины соседа. – Запомни, у неё одно правило для всех: хоть перебинтованным, хоть пьяным, хоть безногим, хоть хромым, но явись к порогу общежития вовремя! А иначе и жалобу может накатать.

– Ой, да ну её! – с обидой махнул рукой Гера.

– Послушай, а ты цветок из дома принёс или у Клавы свистнул? Я его, кажись, у неё на столе видал…

– Всё равно не поверишь! Лучше кипятильник неси, чаю страсть как хочется… – снова отмахнулся Гера от дотошного Лёньки. Меньше всего ему хотелось объяснять соседу, откуда взялась фиалка.

– Тогда я заодно и за сахарком сбегаю. Только больше одного куска не жди! Петька жмот ещё тот, зараза.

Герман остался в комнате молиться о том, дабы не пришлось спускаться на вахту. Испытывать терпение Клавдии Ивановны ещё никто не решался, а он и подавно. «Будто я специально стараюсь ей насолить! Ей лишь бы придраться… Да и неудобно было Чехову напоминать, чтобы на вахту позвонил. И так водителя своего потревожил…» – с досадой думал Гера, глядя на фиалку.

Когда Лёня, наконец, вернулся, Герман сидел на койке, поджав под себя ноги. Глядя на редкие капли, неровными струйками стекающие по тёмному стеклу, Гера тщетно пытался вспомнить, когда в последний раз ощущал запах дождя.

– В этом году дожди рано окропили наш город… – начал он, не отрывая застывшего взгляда от окна, и подумал: «Не хотелось бы, чтоб такая же погода была в пятницу…»

– О! Зато будет повод в общежитии отсидеться за учебниками, а не по улицам шастать. Сессия ж не за горами!

– Ты сахар принёс? – встрепенулся Герман, повернувшись к Лёне.

– А вы что, сомневались в добытчике? – засиял парень и, театрально занеся правую руку, аккуратно вынул из нагрудного кармашка клетчатой рубашки спичечный коробок. Он потряс им и положил на стол перед ликующим Герой. – Как раз тебе поклевать точно хватит!

Когда комната понемногу наполнилась густым ароматом чайной заварки, а окна заволокло влажной дымкой, ребята успели обсудить насущные институтские дела и новости со своих потоков. Лёня жаловался на нудные студенческие собрания, с которых постоянно норовил улизнуть. Зато в спортивной секции по футболу Леонид забывал об учёбе и проявлял особые рвение и инициативу. Он был одним из самых сильных и выносливых ребят, и требовательный тренер Горшков возлагал на него большие надежды. Тот частенько говорил: «Если и дальше будешь делать такие успехи, то возьму тебя в нашу спортивную команду нападающим!» Одни студенты смотрели на Лёню с завистью, а другие – с восхищением.

Выросший в суровых деревенских условиях паренёк рано научился бегать, правда, в особенности за домашней скотиной. Рано научился колоть дрова и таскать их в сарай, заполняя его доверху. И так же рано научился таскать тяжёлые вёдра из колодца, обливая себе босые ноги ледяной колодезной водой. Только плавал мальчуган с удовольствием да играл
с местной ребятнёй в футбол, где вместо мяча использовали всё, что попадётся под ногу: кочан капусты, ржавые консервные банки, пеньки, башмаки, связанные между собой старым тряпьём… Правда, это бывало так редко, что Лёнька ждал выхода на «поле» как настоящего праздника! Поэтому выбор среди обилия спортивных секций был для него очевиден. А первым его детским воспоминанием был огород, на который его брала с собой матушка. И Лёня, сидя на тёплой отцовской фуфайке и жмурясь от полуденного солнца, с интересом наблюдал, как ловко она пропалывает грядки коротенькой тяпкой. Запах тяжёлой глинистой почвы и свежей ботвы до сих пор хранился в его памяти.

–  Вот на картошку пошлют в следующем году, я там косточки-то свои разомну! Крылья-то расправлю! – мечтательно вещал Лёня. – Да и на вольном воздухе куда веселее, чем в душных аудиториях, скажи? Ты не поверишь: у меня аж суставы ломит, когда я долго на одном месте сижу. Иногда так хочется на волю: побегать, в реке поплавать, тяжести потаскать, чтоб каждый мускул проснулся да силой заиграл!

– А чему тут удивляться? Для тебя физический труд привычнее интеллектуального, – констатировал Гера. – Хотя иногда второй куда тяжелее будет, чем первый. Зато у тебя непременно есть большое преимущество перед нами – скучными интеллектуалами: голова никогда не болит!

– Почему это? – нахмурился Лёня. – У меня на погоду, знаешь, как череп раскалывается? Хоть на стенку лезь!

Гера улыбнулся, опустив глаза, и махнул рукой.

– Ты в курсе, что Люба приболела? Её на занятиях сегодня не было, – сказал он после недолгой паузы.

– Вот те на… – Казалось, Лёня был растерян. – А я думал, что обошлось. Значит, захворала всё-таки…

– Если хочешь, можешь передать ей завтра конспекты и домашнее задание. Заодно и узнаешь, как она. Ты же теперь знаешь, где Люба живёт?

– Я-то знаю, но… – замялся Леонид, пожимая плечами. – Но я даже не её однокурсник.

– И что? Так, я не понял: ты хочешь её увидеть или нет?

– Ещё спрашиваешь! – подхватил Лёня и заулыбался. – По правде говоря, я уже и соскучился за ней…

– Только Любе об этом не говори! А то ещё зазнается, – сказал Гера и засмеялся. Он еле успел увернуться от учебника, который кинул в него возмущённый парень с соседней койки.

– Эй, ты чужое имущество-то не порть! – бросил Лёне Герман. – А то вовек не рассчитаешься!

– А ты в следующий раз думай, что говоришь!

С недавних пор Леонид перестал скрывать от Германа то, что чувствует к Любаше. Эта смелая, честная, активная и миловидная девчушка определённо нравилась спортивному и бесхитростному парню. И Гера позволял себе в адрес влюблённого соседа невинные шутки, которые порой выходили ему боком. Германа пуще прежнего забавляла метаморфоза, происходящая с Лёней, стоило ему завести разговор о своей одногруппнице. Всегда шумный, весёлый и бойкий юноша опускал широкие плечи, отводил глаза и тушевался, а на лице бродила глуповатая улыбка. Он становился молчаливым и застенчивым, как школьник.