Он смотрел на нее с глубоким тайным восторгом. Смотрел и думал: "Ненаглядная моя! Чудо мое!.. Столько лет мы провели в разлуке. Как я мог существовать без тебя? Моей единственной. Моей звезды. Если бы мы не встретились... Но это невозможно — в этом высший смысл. В том, что мы все-таки встретились!"

— Верю, — с некоторым опозданием откликается он.

— Не веришь! Я вижу. Ну и не надо! Тебе эта штуковина нравится? — она воровски осмотрелась, протянула руку и дотронулась до небольшой настольной лампы, стоявшей посредине стола. — Похожа на оранжевый гриб. Вот только абажурчик пушистый. Не-ет, это же оранжевый одуванчик! Будь у нее длинный стебель-ножка, получился бы электрический одуванчик.

— Где ты увидела одуванчик? — возмутился он. — Это типичная медуза. Красивая, полупрозрачная медуза, которая зависла в морской глубине в предчувствии шторма.

— Оранжевых медуз не бывает! И шторма не будет. Потому что я не хочу. Сегодня я могу все. — Она играла очень серьезно. — Приказываю, чтобы шторм отменили!

— Повинуюсь, морская царевна, — он послушно склонил голо­ву. — Помеченная завтрашним днем буря отменяется!

Она расхохоталась, звонко, искренне, совсем как в юности.

— Господи, Сашка, мы же такую ерунду несем! Просто с ума посходили. Оба. Враз.

— И пусть. Тебе хочется быть нормальной?

— Нет. Надоело! Налей еще венгерского. Венгры пьют только венгерские вина. Во всяком случае, я бы на их месте — пила!..

Платановая аллея. Огромные раскидистые платаны подпирают вершинами черное близкое небо. Стволы их пятнисты, как жирафьи шкуры. А листья похожи на растопыренные ладони, обведенные резным контуром.

Платановая аллея...

Среди ветвей загадочно сверкают электрические гирлянды. Какой сегодня праздник? Мы вместе — разве этого мало...

— Сколько счастливых людей... — произнесла она. Его рука на ее плече, как приятна ее надежная тяжесть.

Отдыхающие фланировали пред сном. Бросались в глаза вечерние туалеты женщин. Где их носить — только здесь! Муж­чины в парадных костюмах. Атмосфера ожидания встречи с той, единственной, которая на всю жизнь.

— А я не взяла вечернее платье... — грустью проговорила она.

— Ты у меня самая красивая! — откликнулся он.

— Конечно, — убежденно кивнула она. Отбросила назад во­лосы, обхватила рукой его талию и уютно прижалась к его боку.

У него на мгновенье остановилось дыхание. Потом он об­нял ее плечи, и они снова пошли куда-то, размеренно и нето­ропливо, пронизанные острым ощущением друг друга.

— Скажи мне что-нибудь... — наконец попросила она тихим, далеким голосом.

— Я боюсь спугнуть свое счастье!

— Странно... Ты так долго работал там, в своих экстремальных условиях, что должен был совсем одичать. А ты даже наоборот.

Теперь уже расхохотался он. Во весь голос.

— Что ты?— вздрогнула она. — Ну перестань! Что я такого сказала?

— Все правильно сказала... все правильно... — смеялся он. — Должен был! Обязан был одичать!

С моря дул прохладный ветер. Холодок пробрался под ее свитер и в его куртку. Она зябко повела плечами. Он сжал ее локоть — и тотчас ощутил импульсивное сопротивление. На уровне интуиции ему передался ее страх, и он догадался, что она думает о предстоящей ночи. Надо объяснить, что на­стаивать он не будет. Все зависит только от нее. Нужно как-то нейтрализовать это возникшее так некстати напряже­ние.

— Спустимся к морю? — он вопросительно заглянул ей в лицо.— Покорный рыцарь морской царевны служит ей беско­рыстно — и ждет... — последняя фраза прозвучала весьма недвусмысленно. И в ответ он услышал благодарный вздох об­легчения и почувствовал, как расслабилось ее напрягшееся тело.

— Царевна любит море. Оно доброе, бескрайнее и синее. — Заговорила она низким глубоким голосом. — Оно уже спит. И в глубинах его происходят чудесные таинства. Не будем мешать ему! Я хочу увидеть море завтра, в лучах солнца, — сверкающим и веселым. И я тоже буду веселой и радостной, как море!

Снова они шли куда-то, двигаясь легко и раскованно, как во сне. Смотрели вокруг, впитывали ночные звуки, вдыхали будоражившие кровь запахи весны — и сердца их бились в унисон.

Он обнимал ее плечи и думал, что уже много лет не испытывал к женщине такого сильного чувства близости и одновременно нежности. Какая она хрупкая и маленькая рядом с ним, мужчиной! Семенит на своих каблучках — и молчит. А над миром всходила луна, прочерчивая во мраке замысловатые силуэты гор и придавая всему зыбкую нереальность волшебной сказки.

Она доверчиво прижималась к нему и старалась ступать шаг в шаг. Но он был намного выше и шел размашисто, поэтому на один его шаг приходились два ее. Это и забавляло ее и смешило. И еще она знала, что любит его. Очень любит. Но потом, когда они будут вместе... Что если постель принесет разочарование? Она гнала эти мысли, но они возвращались вновь и вновь с неумолимостью маятника. Это было бы ужасно!.. Чувства общности, единения, любви — которые переполняют сей­час обоих, могут рухнуть в один миг и, кто скажет, останутся ли они после этого друзьями?!

Щелкнул замок, и дверь ее номера приоткрылась. Она в замешательстве остановилась на пороге. Он осторожно провел рукой по ее распущенным волосам, в надежде, что она не услы­шит этого легкого прикосновения. Но она почувствовала, не­сильно вздрогнула и обернулась. Тогда он нежно поцеловал ее в висок и решительно направился к себе.

Не включая свет, она прошла на лоджию, опустилась в плетеное кресло и, вытянув ноги, долго сидела в глубокой задумчивости.

Все оказалось удивительно просто, думала она, запрокинув голову к пестрому от звезд небу. Прощальный дружеский поце­луй — и разошлись. Без сомнения, ему передалось мое состояние. И вообще, с моей стороны было бы непростительной ошибкой разрушать то духовное начало, которое возникло между нами.

Ее охватила, легкая грусть.

А может я не понравилась ему? Показалась старой вблизи? Письма — это великолепно. Это дает иллюзию полного понимания. На расстоянии. Чем дальше — тем лучше. Потом мы встретились — и вот пустились во все тяжкие. Невольно усмехнулась над собой: тоже мне «тяжкие»! Сидим по своим норам и боимся друг друга коснуться. Смешно!.. А ведь это я виновата. Строю из себя недотрогу. Тоже мне, девочка нашлась... Сердилась она на себя. Сиди вот теперь и переживай. Если он на тебя обиделся — правильно! А время уходит...

Ей захотелось плакать. Она шмыгнула носом, но тотчас мысленно прикрикнула на себя и, прерывисто вздохнув, рывком поднялась из кресла и прошла в комнату. Включила свет, умылась и переоделась в ночную полупрозрачную сорочку. Потом разобрала постель и села посредине пружинного, по­датливого матраса, туго обхватив руками колени.

Вот так и буду теперь сидеть одна и переживать, что через номер спит мой любимый!.. С горечью сказала она себе. Он на­верно третий сон видит, а я как дурочка думаю тут о нем! Почему он ничего не чувствует? Ведь она его ждет! Похоже, что и письма эти и духовная близость — все было просто фикцией, игрой воображения, фантазией, которую она насочиняла с тоски. Она не простит ему такого пренебрежения к себе. Никогда! Ни за что!

Она уже больше не упрекала себя — она злилась на него. Этот глупый поцелуй у двери, вздохи при луне. Тоже мне — мальчик и девочка. Да она просто ненавидит его!..

Он решительно вошел в свой номер и закрыл за собой дверь. И тотчас все его самообладание потекло, словно расплавленный воск. Он зажег люстру, потом торшер, потом бра и начал бесцельно вышаги­вать по комнате взад-вперед. Покрывало на кровати было точно таким же, как и в ее комнате. Он представил себе, как она стоит перед зеркалом и расчесывает свои блестящие, тяжелые волосы и они потрескивают электрическими разрядами и тянутся следом за щеткой... А теперь она раздевается... Он зажмурился, и его охватила дрожь при мысли о том, что она, всего через один номер, ложится в кровать — двойник его кровати. Он глубоко вздохнул и, чтобы как-то справиться со своим воображением, выключил свет и вышел на лоджию. Сделалось свежо. Лунный свет серебрил морскую зыбь. Он перегнулся через барьер и долго пытался разглядеть что-либо на ее лоджии, но мешала стенка из пористого бетона. Он смотрел на этот равнодушный бетон и ненавидел его и себя.

Идиот! Ругал он себя. Осел чертов! Приехать за пять тысяч километров, чтобы встретиться с любимой женщиной, — и уйти... Ханжество! Абсурд! Но ведь он видел, что она боится этого момента. Он и сам боится. Может быть, верно поступил? Проявил благородство. Только... кому нужно по­добное благородство?!

Она сидела на постели, туго прижав к груди колени, и уткнувшись в них лбом. Металлический негромкий звук заставил ее поднять голову, и она увидела, с ужасом и радостью, что ручка двери медленно поворачивается. Потом долго, как в замедленном фильме, стала приотворяться дверь. И наконец он шаг­нул внутрь, повернул торчавший в замочной скважине ключ и обернулся к ней. Глаза их встретились. Казалось, вечность прошла, прежде чем она издала странный гортанный звук, легко, будто взлетела, спрыгнула на пол и белой птицей метнулась ему навстречу.

Он подхватил ее, трепещущую драгоценную добычу, и при­жал к груди.

И остановило свой бег время. И весь мир был ими — и они всем миром...

Утро проснулось по-летнему теплым. Море было густого сине-зеленого цвета, какой принимает морская вода в солнечные ясные дни. Шуршал разноцветной галькой прибой. Воздух был прозрачен и легок.

Они подтащили лежаки к воде и составили голова к голове. Она полулежала, облокотясь на лежак и блаженно подставив горячему солнцу спину. У ее ног плескалась напоминавшая голубое стекло вода. С нарочитой небрежностью обвязанная вок­руг головы яркая косынка, распущенные волосы и большие черные очки придавали ей какой-то залихватский вид. Он тоже лежал на животе и опирался на локти, но из-за наклона берега получалось, что ноги у него выше головы. Это развлекало обоих, и они без устали вышучивали друг друга.