— Остановите оленей! — крикнул Ермак. Он сбросил шкуры, попытался достать кожаные поводья, но ему это не удалось. Когда напуганные выстрелами олени дёрнули головами, поводья упали с саней и теперь волочились по земле.

— Надо остановить сани! — крикнул Ермак. — Мушков, надо остановить оленей!

— Я не могу остановить их свистом! — крикнул Мушков и обернулся. Позади него на куче шкур сидела Марина, крепко вцепившись в край саней. — Прыгайте! — крикнул Мушков. — Ермак, нужно спрыгнуть...

— Татары нас затопчут! — закричал в ответ Ермак.

Он пополз вперёд, перегнулся через высокий изогнутый край полозьев, но так и не дотянулся до волочащихся поводьев. Они уже слышали торжествующие крики татар, сани с пятью вооружёнными стрелками теперь мчались с такой же скоростью, что и сани Ермака, но стрелки беспомощно лежали на шкурах, крепко вцепившись в края саней и, казалось, произносили последние молитвы.

— Я прыгну на оленя! — крикнул Мушков. Страх за Марину заставил его забыть о риске. Он подполз к тому месту, где до этого сидел остяк, и пригнулся, оценивая расстояние до спины оленя.

Но он не успел прыгнуть. Рядом с ним оказалась Марина, без шубы и шапки, в одной рубахе.

Ермак закричал:

— Мушков! Держи этого идиота! Он не сумеет!

Но Мушков не успел. Получив удар кулаком в нос, он на мгновение растерялся и тут увидел, как Марина прыгнула. Она пролетела по искристому от солнца холодному воздуху, вытянув вперёд руки и растопырив ноги в сапогах.

— Боже мой! — вырвалось у Мушкова. На глазах появились слёзы, сразу превратившиеся в кристаллики льда.

Марина попала точно на спину среднего оленя, крепко ухватилась за шерсть на шее, упёрлась ногами в бока и уселась на упряжи из кожаных ремней так же уверенно, будто в седле.

Олень вскинул голову, издал глухой, трубный звук и на полном скаку выгнул спину. Но это ему не помогло. Марина ударила его каблуками в бока, наклонилась вперёд, обеими руками дотянулась до широких раскидистых рогов, ухватилась за них и дёрнула голову оленя назад.

Но силы были неравны. Мускулы на шеи животного напряглись, он снова заревел, изо рта вырвался густой пар горячего дыхания.

— Иван! — пронзительно крикнула Марина. — Иван, помоги мне!

Она тянула оленя за рога, пытаясь преодолеть сопротивление его мускул и вывернуть голову. Поводья были бесполезны, олени на них не реагировали и бежали по снегу навстречу татарам, а те поднялись на стременах, натянули вперёд луки со стрелами и выставили копья.

— Иван! Я не могу его остановить! — снова закричала Марина. — Иван!

От страха за Марину у Мушкова буквально выросли крылья. Так, во всяком случае, он позже утверждал, потому что без крыльев такой крупный человек никогда не смог бы допрыгнуть до спины оленя.

Он оттолкнулся почти одновременно с Ермаком, который тоже попытался прыгнуть. Оба взлетели в воздух, но когда Мушков приземлился рядом с Мариной на спину левого оленя, Ермак промахнулся и упал на твёрдую промёрзшую землю. Наполовину оглушённый, он замер, и сани со стрелками, осыпав его снегом и кусками льда, пронеслись в сантиметре от его головы, чуть не раздавив.

Мушков схватил оленя за рога и с криком: «Хой! Хой!», рывком повернул его голову назад. Олень сопротивлялся.

Облако пара окутало Мушкова, олень тянул голову вперёд, но Мушков стиснул зубы и держался её железной хваткой.

— Стой, скотина! — закричал он. — Я оторву тебе башку, тварь! Стой! Стой! Ты ещё не знаешь Мушкова!

Олень заревел, замедлил бег, а вместе с ним и другие олени, и остановился. Марина теперь легко повернула голову своего остановившегося оленя, потянув за рога. Рядом с ними остановились сани со стрелками. Всё было окутано облаком пара, исходившего от оленей.

Ермак всё ещё лежал на снегу, ударившись головой. Несколько раз попытался встать, но удар был настолько сильным, что он снова падал.

Татары яростно кричали. Их изогнутая дуга продолжала замыкаться, они стремительно неслись к двум саням, выпуская град стрел.

— Мариночка... — пролепетал Мушков. Весь взмокший, он сидел на олене и смотрел на Марину глазами, в которых блестели слёзы, превращаясь в ледяные шарики. Пот на лице тоже мгновенно замерзал и лежал беловатым слоем.

— Не будь бабой! — крикнула она ему. — Лучше возьми оружие! Я удержу оленей!

— Мариночка, спрячься... — с трудом произнёс он.

— Давай! — резко крикнула она в ответ.

Рядом раздались выстрелы. Стрелки укрылись от стрел за толстым мехом и теперь могли стрелять прицельно. Первые татары упали с лошадей, и снег под ними обагрился кровью.

Олени снова забеспокоились. Марина спрыгнула с оленя, встала между животными и дёрнула их за намордники, опустив головы вниз. Мушков просто свалился в снег, попытался схватить Марину за ногу и завалить на землю. Она пнула его другой ногой в лоб и Мушков, ругаясь, отпустил её.

— Оставь меня в покое! — закричала она. — Помоги Ермаку!

— Татары тебя убьют! — крикнул Мушков, вставая.

Он побежал к саням, схватил несколько шкур, вернулся и набросил их на дрожащую от холода Марину.

Затем побежал назад, схватил пистолет с кинжалом и побежал к Ермаку, который стоял на коленях и, опустив голову, неподвижно смотрел перед собой. Иван прикрыл друга собственным телом, поднял пистолет и выстрелил в мчавшегося на него всадника.

Стрелки делали своё дело спокойно, как их этому учили. Стрелы им не мешали, а всадники Маметкуля с копьями не могли к ним приблизиться.

Марина стояла между оленями, под защитой животных и наброшенного меха, и крепко держала их головы. Теперь они стояли спокойно, смотрели на суматоху, шевелили ушами и прислушивались к шуму, выдыхая облака пара.

Татары увидели, что нападение терпит неудачу — половина их всадников истекала кровью, лёжа на снегу. Они издали боевой клич, развернули лошадей и поскакали прочь.

Снег, солнце и блеск безоблачного неба быстро скрыли всадников. Лошадей убитых собратьев они взяли с собой, а мёртвых и раненых оставили лежать на снегу. Четверо раненых татар ползли по замёрзшей земле, безропотно, безмолвно, отдавшись судьбе, как её понимают лишь азиаты.

Двое стрелков вылезли из саней, подошли к ним и выстрелили в голову. Это было гуманнее, чем оставить их умирать на снегу, и лучше, чем лечить в Чинга-Туре, а потом повесить. Они ведь знали Ермака... Он никогда не забудет это нападение, эту подлую ловушку!

Пока стрелки осматривали мёртвых и стаскивали с пальцев кольца, как казаки (а они уже и сами себя так называли и вели себя в точности так же), Ермак с помощью Мушкова доковылял до саней.

Он еле держался на ногах и с трудом сохранял равновесие из-за сотрясение мозга, полученного при падении на мёрзлую землю. Возможно, это объясняет некоторые последующие поступки Ермака.

— У них золотые кольца! — воскликнул один из стрелков, стягивая кольцо с татарина. — Толстые золотые кольца!

Мушков вздохнул, думая о стоящей между оленей Марине и завидовал остальным, которым никто не запрещал грабить.

Растроганный Ермак обнял Марину и трижды поцеловал её.

— С сегодняшнего дня ты мой брат, Борис! — сказал он.

Мушков закашлялся, потому что подумал о груди Марины, которую Ермак не мог не почувствовать... Но Ермак не обратил на это никакого внимания.

— Мы спасены благодаря твоей храбрости. Иван Матвеевич, когда ты привёл Бориса из горящей деревни, то совершил самый лучший поступок в своей чёртовой жизни.

— Я тоже так считаю! — воскликнул Мушков и хотел поцеловать Марину, на этот раз с одобрения Ермака. Но она грубо оттолкнула его, выразительно посмотрев голубыми глазами.

— Я тебя не перевариваю!

Он снова попытался обнять Марину, но она ударила его по рукам.

— Он меня ненавидит, Ермак... — сказал Мушков. — Возможно, я недостаточно его колотил. Парней вроде него можно чему-то научить только тумаками.

— Возвращаемся. — Ермак посмотрел на сверкающий снег. — Кто принесёт мне голову кучера, тот получит десять рублей! — Он подошёл к саням и взял в руки поводья. — Кто-нибудь знает, как править оленями?

— Я сяду на среднего оленя и поскачу на нём! — сказала Марина. — Думаю, что справлюсь.

— Нет, я! — возразил Мушков. — Ермак Тимофеевич, парнишка сильно замёрз. Он не выдержит скачки и превратится в ледышку, пока мы вернёмся! Его надо закутать в мех и согреть! Какая польза от замороженного парня, Ермак?

— Я поскачу! — настояла Марина и взобралась на спину оленя. — Мушков для этого не подходит! И вообще, пусть закроет рот, а то кишки простудит!

Ермак громко рассмеялся. Он достал из саней самый пушистый мех и набросил его на плечи Марины. Мушков обошёл вокруг оленя, глядя на Марину умоляющим взглядоми, размышляя при этом, чем же так её рассердил.

Ничего не понимая, он сел в сани рядом с Ермаком и посмотрел на Марину, которая звонким голосом подала команду к отъезду. Олени взялись за дело, и сани с хрустом заскользили по затвердевшему снегу.

Сани со стрелками последовали за ними. Мужчины смеялись, показывая друг другу добычу, и крикнули Марине:

— Ты получишь свою долю! И можешь выбрать всё, что приглянется! Шубу из чернобурки, кольца, браслеты, кинжалы с отделкой, соболиные шапки...

— Отлично! — крикнул в ответ Мушков. Им овладело злорадство. «Теперь ей придётся взять часть добычи, — подумал он, потирая руки. — Если она откажется, то её не только посчитают идиотом, но она ещё и обидит остальных. Ха-ха, у тебя будет собственная добыча, моя милая птичка! Как ты выпутаешься?»

— И не забудьте про меня! — радостно продолжил Мушков. — Кто свернул оленю шею, а? — И могучим голосом затянул песню о золотом соловье, которого казак отобрал у китайского императора.

Марина обернулась. Иван встретил её взгляд, как выстрел из мушкета. Прекратив петь, он приготовился провести ночь рядом с тёплой печкой.

Нельзя сказать, что Мушков был трусом. Нет, он был одним из самых смелых казаков Ермака. Но когда они увидели в лучах вечернего солнца Чинга-Туру и встретили первые патрули, он решил в этот день больше не встречаться с Мариной.