Сразу после того, как они остановились перед домом князя Епанчи, он направился в церковь, где на него набросился Люпин, обругал и упрекнул за то, что так рисковал жизнью Марины. Как всегда, священник был обо всём осведомлён и теперь встал на пути стрелков, чтобы забрать во имя Христа часть добычи для церкви.

— Могу я остаться у тебя? — устало спросил Мушков Люпина, садясь на стул за иконостасом.

— Почему ты не останешься с Мариночкой? — поинтересовался Люпин. — Где она? Почему не приходит? Она ранена? Я не позволю ей больше ездить с вами! Никогда больше! Я брошусь под сани!

— Она выбирает добычу, — сказал Мушков и засопел.

— Что-что? — запинаясь спросил Люпин.

— Получает свою долю. Мы забрали её у убитых, отец. Зачем им золотые кольца и браслеты? — Он посмотрел на дверь, не войдёт ли кто, и крепче упёрся ногами в пол. — Я останусь здесь, и никто меня не прогонит! Мне нужна защита церкви!

Через некоторое время вернулся священник. Ему было трудно убедить стрелков в том, что истинная вера в первую очередь предполагает пожертвование.

— Ага! — воскликнул он при виде Мушкова. — Мушков! Что ты пожертвуешь?

— Ничего! Меня обделили.

— Не ври! — рассердился поп. — Мушков всегда что-нибудь присвоит!

— Мушков! Где он теперь, батюшка? — Иван закрыл глаза и вздрогнул, услышав голос Марины перед иконостасом.

— Святой отец! — позвала она.

— Это парнишка! — довольно сказал священник. — Он молодец и приносит церкви всё, что ей нужно.

Пока священник и Люпин выходили из-за алтаря, Мушков подсмотрел в щель иконостаса. Марина получила свою долю и положила всё на ступени алтаря. Два браслета, украшенные жемчугом, кинжал в золотых ножнах с красивым орнаментом.

— Сын мой, — растроганно произнёс поп, — благословляю тебя!

Люпин заплакал от счастья, сделал Марине за спиной священника знак и молитвенно сложил руки.

— Это моя доля. — Марина указала на красивый кинжал. — А это... — она указала на украшенные жемчугом браслеты, — это пожертвование Мушкова во спасение души.

— Аллилуйя! — воскликнул Кулаков.

Иван отпрянул и от потрясения закрыл глаза. «Я женюсь на ней и буду жить как крестьянин, — подумал он. — Казак такое не выдержит!»

— Где Мушков? — услышал он звонкий голос Марины. — За иконостасом? Приведи его, батюшка! Он нужен мне для одного дела.

Вздохнув, Мушков встал и вышел из-за иконостаса. Священник рассматривал браслеты и цокал языком.

— Пойдём со мной! — сказала Марина и потянула Мушкова за обмякшую руку через дверной проём церкви. Люпин шёл рядом с ними и говорил, как счастлив оттого, что не произошло ничего плохого, но они, похоже, его уже не слышали.

Когда за ними закрылась дверь церкви, Марина встала перед Мушковым. Она стояла к нему очень близко, её глаза блестели.

— Чего ты хочешь, Марина?

— Я люблю тебя, мой большой медведь, — тихо сказала она. — Я люблю тебя и теперь знаю, что скоро стану твоей женой...

Затем она убежала и исчезла в ночи, оставив сгорающего изнутри Мушкова в одиночестве.

Ночью Мушков ждал возвращения Марины, но она не приходила. Измученный любовью и страхом, он пошёл к дому князя Епанчи и зашёл к Ермаку, когда услышал на улице приближающиеся голоса бродивших по городу казаков.

С Ермаком разговаривать не было смысла. Тот занимался маленькой сладострастной татаркой, визжащей от удовольствия, хотя голова Ермака Тимофеевича всё ещё гудела после падения с саней. Ноги у него болели, и каждое напряжение, даже любовное, доставляло ему неприятности. Если сейчас побеспокоить его вопросом, куда делся Борис, можно получить по шее.

«Марина, должно быть, куда-то спряталась, — подумал Мушков. — Она, может быть, спит сейчас где-то в другом доме, среди сотни мужчин, или лежит, завернувшись в мех, в пустой юрте, как бездомная собака. Но почему она убежала? Святой Николай Чудотворец, почему она оставила меня одного?»

Уже глубокой ночью Мушков пришёл в церковь, чтобы поговорить с Кулаковым о своей печали. Поп лежал на кушетке, на которой когда-то отдыхал мулла, и громогласно храпел. Рядом с ним лежала полногрудая женщина, лениво посмотревшая на Мушкова, потом отвернулась и продолжила спать.

«Как мне одиноко! — с грустью подумал Мушков. — Никто мне не поможет. Не с кем поговорить о моих чувствах».

Он бродил по просторной церкви и пустому подвалу и, наконец, нашёл Люпина. Тот разместился в сокровищнице и ещё не спал. Мушков окинул взглядом разложенную добычу, оценил золотые и серебряные предметы, меха и ткани на несколько тысяч рублей, вздохнул и сел рядом с Люпиным.

— Несчастный я человек, отец, — сказал он. — Твоя дочь разбивает моё сердце.

— Ты говоришь это уже почти два года, Мушков. — Люпин сдёрнул большое одеяло из волчьей шкуры, скинул его на пол и осторожно, как несушка на яйца, сел рядом с Мушковым.

— Марина убежала! — вздохнул Мушков. — Сказала мне: «Я скоро стану твоей женой», убежала и исчезла. Неужели я должен прочесать все юрты, чтобы её найти?

— Бесполезно. Ты её не найдёшь.

— Она никогда не говорила, что любит меня. Сегодня сказала в первый раз.

— Много шума из ничего.

— Что у тебя за дочь, отец! Прыгнула на спину оленя и спасла нам жизнь. Ермак сделал её своим братом. Ах, Александр Григорьевич! — Мушков всплеснул руками. — Если он узнает, что Борис — девушка... — мне и впрямь придётся решать: убить Ермака или отдать ему Мариночку.

— И как ты поступишь?

— Наверное, убью Ермака! — глухо произнёс Мушков. — Теперь я это знаю. Боже мой, как мне тяжело!

— Я по-прежнему советую тебе бежать отсюда! — сказал Люпин после недолгого молчания. — Дорога через Урал теперь стала легче. Вы могли бы ехать от станции к станции, оборудованные нами...

— Казак никогда не оставлит своё войско! — твердо сказал Мушков.

— Тогда забудь, что ты казак!

— И кем я тогда стану?

— Мужем Марины...

— Я не знаю что делать, отец.

Мушков вскочил.

Люпин быстро поправил одеяло и опустил его ещё ниже так, что теперь нельзя было заглянуть под кровать.

Мушков ходил взад-вперёд, теребил волосы и вёл себя, как блаженный, которым прощают всё, потому что с виду они похожи на людей, но думают и говорят так, будто упали с неба.

— Мне нужно поговорить с Мариной — прямо сейчас! — наконец произнёс Мушков.

— Завтра она к тебе вернётся, — предрёк Люпин.

— Весной произойдёт большое сражение...

— К этому времени вы оба должны быть за Уралом! — Люпин наклонился вперёд. — Говорят, Кучум выставит на Тоболе десять тысяч всадников. А Марина должна быть со знаменем впереди, рядом с Ермаком! Мне становится страшно, как только я подумаю об этом.

— И не говори, отец. — Мушков прислонился к стене. — Я дрожу от одной мысли об этом.

— Однако без тебя она не вернётся. Если останешься с Ермаком, она будет рядом с тобой, даже когда вы окажетесь перед десятью тысячами дьяволов. Как можно так любить человека? Немыслимо!

Они не пришли к согласию, потому что это было невозможно. Со священником поговорить было тоже невозможно, потому что он храпел, и если его разбудить, то получишь в ответ: «Мушков, ты свинья! Влюбиться в мальчика! Вон отсюда, и Божье проклятие тебе в чресла!»

— Выхода нет! — с грустью сказал Мушков, поцеловал Люпина в лоб и направился к двери. — Может, Марина уже вернулась. Пойду домой.

Едва он вышел, как меховое одеяло зашевелилось, и Марина вылезла из-под кровати. Она была без сапог, в одной тонкой вышитой блузке, потому что в комнате было натоплено. Печь пылала жаром, камни тихо потрескивали, когда жар от дров нагревал их изнутри.

Где бы Люпин ни находился, он держал при себе кожаный мешок с женскими платьями, переданными ему Мариной. Когда они оставались одни, как сейчас, она снимала грубую казачью форму и надевала мягкую блузку и широкую юбку.

«Какая она красавица! — подумал Люпин, полный отеческой гордости. — Как повзрослела за полтора года! Она стала настоящей женщиной. Грудь как у матери, стройные бёдра и длинные прямые ноги. Сейчас, без сапог, она ходит, как лань... Смотреть на неё — одно упоение!»

— Когда на Туре растает лёд, Иван станет другим человеком, — сказала Марина, садясь на кровать. — Ты слышал, отец? Он даже готов убить ради меня Ермака! — Она обхватила руками колени и со счастливой улыбкой посмотрела на два факела, освещающие комнату. — Я это знала. Он может стать хорошим человеком. Всё будет хорошо. Ты тоже привыкнешь к нему, отец.

— Никогда, доченька, никогда! — Люпин прислонился к двери. Это было необходимо, потому что Мушков мог вернуться, не найдя Марину дома, и у неё было бы время снова спрятаться под кровать. — Он сжёг нашу деревню! Я никогда этого не забуду!

— Он не бросил ни одного факела! — воскликнула она. — Он оберегал меня!

— Он хотел обесчестить тебя на казацкий манер!

— Но он не сделал этого.

Люпин промолчал. Бесполезно спорить с Мариной о Мушкове. Можно превратить быка в вола — он всё равно останется скотиной. Люпин не стал говорить об этом вслух.

— Почему ты прячешься от него? — спросил он через некоторое время.

Марина, молча смотрела перед собой. Затем медленно ответила:

— Я прячусь сама от себя...

— Не понимаю.

— Я люблю его, и, если бы не убежала, то потеряла бы свою девственность... — она откинулась назад на волчьей шкуре и вытянула красивые ноги. — Если бы ты видел, как он прыгнул на оленя и свернул ему голову.

— Я думал, что это ты прыгнула, Мариночка.

— Сначала я, но не смогла справиться с оленем. А когда за рога схватился Иван и потянул оленью голову назад, затрещали кости. Потом он сидел на олене и плакал от любви и страха за меня. Его слезы замерзали бусинками и катились по щекам... Мушков плакал от любви! Отец, я могла бы умереть от счастья!

— Но ты всё равно накричала на него и ударила! Он мне всё рассказал. Разве так относятся к человеку, который плачет от любви?

— Я не могла иначе. — Она потянулась и скрестила руки на груди. Люпин сел рядом и с нежностью погладил её по светлым волосам. — Я ударила его, но имела в виду... себя! Разве я могла его поцеловать на глазах у Ермака? Обнять его? Я готова была это сделать, и чтобы этого не произошло, ударила его. Мне стало легче. Понимаешь, отец?