Глава восьмая

Мушков был доволен.

В мечети оказалась гора сокровищ. Золотые лампы, сосуды с маслом, украшенные драгоценными камнями, серебряные лари и шёлковые ковры. Осталось лишь сложить сокровища в ковёр и вынести.

Мушков выбрал золотой подсвечник, серебряный ларец и кинжал в сверкающих драгоценными камнями ножнах. К сожалению, казачий священник начал возражать, но Мушков успокоил его, ткнув кулаком в живот.

— Ладно, ладно! — сказал Кулаков, отдышавшись. — Забирай кинжал! Но предрекаю — скоро ты пожертвуешь его святой церкви!

— Скорее, я вставлю его тебе в задницу! — радостно воскликнул Мушков и выбежал из мечети.

Никогда не бейте священника в живот! Имеющий сан человек заслуживает лучшего обращения, Богу не нравится такой непочтительный способ решения спора.

Поэтому, когда Марина нашла Мушкова до того, как он успел спрятать награбленное, Мушков посчитал это наказанием небес. Они столкнулись на углу дома.

— Что это у тебя? — спросила Марина, указывая на куль из ковра, переброшенный через плечо.

Она была рада, что Иван жив, однако её голубые глаза опасно сверкали.

— Я должен это отнести! — ответил Мушков.

— Разверни ковёр, Мушков!

— Мариночка, я просто хотел спасти это от уничтожения!

— Вываливай всё на землю!

Они стояли друг напротив друга, высокий широкоплечий казак и стройная девушка в мужской одежде, и смотрели друг на друга, как два голодных волка, готовых сцепиться из-за кролика...

— Мы же на войне! — в отчаянии закричал Мушков, сжимая концы ковра.

— Разворачивайся и неси назад в мечеть! — холодно приказала Марина.

— Что ты сказала?

— Возвращайся в мечеть!

— Я не был в мечети. Моя голубка, моя роза, выслушай меня...

— Нет смысла, Мушков, — прервала его Марина. — Я сейчас же пойду к Ермаку, расстегну рубаху и покажу ему, что я девушка. — Она оттолкнула Мушкова, когда тот попытался её задержать, и прошла мимо. — Оставайся таким, какой есть! — крикнула она. — Я больше не хочу тебя видеть!

— Я уже иду в мечеть! — превозмогая себя, пробормотал Мушков. — Смотри... я возвращаюсь. Мариночка, стой! Мой ангелочек...

В мечети он снова встретился с казачьим попом. Тот вытащил мулл из укрытий, построил в шеренгу и допрашивал, где спрятаны сокровища. Его мощный бас действовал очень эффективно.

— Сын мой... — сладким голосом сказал он Мушкову, который с понурым видом расстелил перед ним ковёр с сокровищами. — Настоящий христианин жертвует церкви самое лучшее!

Он с благодарностью обнял Мушкова и укусил при этом за ухо. Мушков заскрежетал зубами от злости и оттолкнул Кулакова.

Затем поп посмотрел на Марину и перекрестил её.

— Борис, — тихо сказал он, — если ты и дальше будешь думать о церкви, тебя ждёт отличное будущее.

К вечеру все казаки были довольны. Богатая добыча, а Чинга-Тура — хорошее место для зимовки. От пленных они узнали, что в окрестностях есть склады с провизией и мехами. Маметкуль с десятью тысячами всадников вряд ли нападёт до весны, а потому можно было отдохнуть после перехода через Урал. А когда начнёт таять снег, со свежими силами можно напасть на сибирского царя Кучума, уничтожить его и покорить золотой город Кашлык.

Ворота в Сибирь, в Мангазею, были распахнуты...

— Я сделал всё, что ты хотела, — сказал Мушков в тот вечер Марине.

Они с Ермаком заняли дом сбежавшего князя Епанчи и сидели рядом на диване, покрытом китайским шёлком. Из соседней комнаты раздавалось хихиканье, щебечущий смех, глубокие вздохи и тихие вскрики. Ермак развлекался с молоденькой татаркой. Мушков ему позавидовал.

— Когда ты, наконец, сделаешь то, что я хочу? — хрипло спросил он.

— И чего же ты хочешь, старенький медведь?

— Послушай, что делается за стенкой, — вздохнул Мушков.

— Я слышу только чириканье пташек, — не задумываясь, сказала Марина. — Что в этом такого?

— Стань пташкой, — пробормотал он. — Пташкой, чьё гнёздышко будет в моих объятиях...

Она внезапно подалась вперёд, обхватила его лицо обеими руками и поцеловала в губы. Мушков блаженно закрыл глаза и замер, а когда Марина прижалась к нему твёрдой грудью, почти перестал дышать от счастья.

Минута невыразимого счастья может равняться году... Для Мушкова первый настоящий поцелуй Марины был дороже сотни благословений священника. Он подумал, что лёд в её сердце наконец-то растаял и полез дрожащей рукой ей под рубаху, желая поласкать грудь, но она оттолкнула его и покачала головой.

— Не сейчас, Иван, — сказала она мягко, но решительно. Из соседней комнаты послышалось хихиканье татарки, хриплый голос Ермака и другие звуки, возбуждающие соответствующие фантазии.

— Ты замучаешь меня до смерти! — пробормотал Мушков. — Все празднуют победу, радуются добыче, а я? Мерзавец поп всё забрал!

— Ты тоже хочешь стать мерзавцем?

Мушков промолчал. Марина поправила рубаху, засунув её обратно в штаны, и нахлобучила лихую красную папаху на обрезанные светлые волосы. За стенкой вскрикнула татарка, а Ермак взревел так, будто скакал по степи на лошади в погоне за лисой. Мушков закатил глаза, сжал кулаки и уставился на глинобитный потолок. «Как это можно выдержать, — подумал он. — Если бы я её так не любил, то просто разорвал бы на ней рубаху. Преодолеть её сопротивление нетрудно, но это положит конец всем надеждам на будущее».

По улицам Чинга-Туры гуляли казаки и распевали песни. Подтянулся арьергард, состоящий из искателей приключений, монахов и строгановских чиновников, которые во время сражений держались позади, но когда опасность миновала, тут же появлялись. Переход через Урал сильно их измотал.

Они тоже тащили струги по скалистым уступам, через пропасти и овраги, через расселины и бурные реки, строили каменные крепости, чтобы обеспечить обратный путь. Для священников, привыкших поднимать лишь кадило или крест для благословения, преодоление горных перевалов было трудным испытанием.

Кто же теперь обвинит их в том, что они призывали отслужить первый благодарственный молебен в завоёванном городе? В занятой Кулаковым мечети собрались монахи, развернули хоругви, в церковный хор отобрали лучших казачьих певцов. Правда, сначала они заверили Кулакова, что не претендуют на ценности дома Аллаха.

— Отсюда Христос пойдёт по Сибири... — сказал посланник Успенского епископа. — Снизойди Господи до язычников и наставь их на путь истинной веры.

Казаки Ермака понимали этот святой наказ по-другому. Они снизошли до запасов татар и вогулов, бродили по окрестностям, вытаскивали из укрытий меха и провизию, а где находили женщин, то, понимая епископское слово «наставить на путь истинной веры» буквально, показывали им, что такое настоящие мужчины.

Новости об этом дошли до столицы и хана Кучума.

— Мы их уничтожим! — сказал сибирский царь. — Как только закончится зима. На Тоболе мы будем охотиться на них, как на зайцев!

Зимняя жизнь в завоёванном городе протекала скучно. Выпало много снега, потом ударил мороз. Тура замёрзла, к прорубям во льду подходили косяки рыбы, настолько плотные, что её черпали сетью, как из котла. Охотники ходили вниз по Туре до слияния с Тоболом и наткнулись там на войско Маметкуля, который должен был запереть Ермаку путь в Мангазею. Иногда доходило до небольших стычек. Со стороны Урала тоже было неспокойно. Здесь собирались отряды остяков и вогулов и нападали на всех, кто бродил по горным отрогам.

Ермак приказал охотиться только в сопровождении казаков. Пойманных пленных не обезглавливали, а отпускали, и весть об этом быстро разнеслась по округе.

— Мы ничего не имеем против вас! — говорил им Ермак после допроса, когда пленные уже прощались с жизнью и ждали палача. — Вы для нас дорогие братья! Мы хотим прогнать Кучума, этого безбожного тирана, который сам живёт в золотых палатах, а к вам относится как к крысам! Под нашим царём Иваном вы все станете свободными крестьянами! Целуйте крест и ступайте с миром...

Редко кто способен лгать так бессовестно. Подданные Кучума оставались в живых, крестившись в православную веру. Они выстраивались длинными рядами перед священниками, восхищаясь их великолепными одеждами, и с изумлением слушали церковные песнопения. Они растерянно смотрели на распятия с обнажённым мужчиной, прибитым к кресту; толмачи рассказали им об Иисусе, убитом из-за любви к людям, что они посчитали полной глупостью, так как человек всегда должен защищаться. Однако все делали вид, что верили, и принимали крещение и благословение.

Но потом их ждал сюрприз: новая церковь и новые священники требовали десятую часть от полученного достатка. Так что верить в человека на кресте оказалось довольно накладно, и это продолжается по сей день.

Но они оставались живы, показывали казакам богатые охотничьи угодья и сооружали для них лёгкие и быстрые сани из лозы, на которых можно скользить по снегу и льду со скоростью лисицы.

Разрушенный наполовину город Чинга-Тура восстановили. Более тысячи человек хотели жить в тепле, а когда с востока завыли метели, когда из тундры и тайги пришли пробирающие до костей холода, когда земля стала непроходимой и даже остяки прекратили охоту и, как сурки, попрятались в хижинах, занесённых снегом, для казаков наступили тяжёлые времена.

В результате искусного манёвра Люпин пристроился на службу к казачьему попу. Это был единственный способ находиться рядом с Мариной, потому что большой дом Епанчи находился недалеко от мечети, а Ермак, Мушков и поп были приятелями, точнее сказать, своего рода казачьим генеральным штабом. Они втроём обсуждали, как пережить суровую зиму, и поскольку ординарец всегда при этом присутствовал, Люпин часто видел дочь, и иногда говорил с ней.

Голос у Люпина был громкий. Кроме того, он умел великолепно свистеть, сунув пальцы в рот. Для Люпина это было настоящим подарком: он явился к попу и поклонился ему прямо перед вновь возведённым иконостасом. Поп собрал эти иконы за время похода, и оказалось, что он и впрямь собирал их для восхваления Господа. Первый иконостас в Сибири вызывал глубочайшее почтение у всех верующих.