Глава десятая

Мушков проснулся первым, потому что рядом закашлял священник Кулаков, который громко притаптывал землю, устанавливая хоругвь с изображением Христа.

— Доброе утро, святой отец, — сказал он. — Что за шум в такую рань?

— Эта каша меня прикончит! — выругался священник. — Кишечник работает, как кузнечный мех! Подъём, казаки! Настал день победы! Аллилуйя!

В общей неразберихе никто не заметил, как Марина быстро оделась под накидкой Мушкова. Когда она встала, это снова был стройный ординарец. Мушков бегал вокруг с обнажённым торсом и сияющим лицом. Счастье этой ночи, исполнение его желания, блаженство жизни были сильнее, чем близость смерти.

— Вон они, татары! — кричал он. — Спокойнее, братья. Дайте им приблизиться, и тогда мы выстрелим, чтобы они подумали, будто земля взорвалась! Спокойнее, друзья, только спокойнее!

Внезапно они увидели, что не одиноки. По всему берегу высаживались их товарищи, переносили на берег оружие, вытаскивали широкие струги, окапывались за ними, а из стругов образовали стену, через которую не перескочит ни один всадник. Строгановская тактика завоевания Сибири не верхом, а на стругах, оказалась гениальной идеей.

Тысяча человек тащила на себе свою деревянную крепость через всю Сибирь — и вот результат!

Всюду раздавались команды: казаки строили небольшие укрепления, стрелки заряжали ружья, священники, по одному в каждой сотне, разворачивали стяги с ликами святых. Между двумя стругами у орудий спокойно стояли пушкари, держа наготове фитили.

Ермак, нахмурившись, появился в маленькой крепости, где провели ночь Мушков и Марина. Священник Кулаков сменил крест на кавалерийский пистолет и кинжал и, стоя рядом с хоругвью, крепко держал длинное копье. Мушков и Марина смотрели на татар, опустившись на колени за стругом.

— Спасибо, Ермак Тимофеевич, — сказал Мушков, когда Ермак отозвал его в сторону, — что пришёл нам на помощь.

— Откуда здесь Борис? — мрачно спросил Ермак, не ответив на благодарность.

— Он появился неожиданно.

— Когда?

— Утром. Когда священник разбудил нас, он уже был в лагере, — непринуждённо соврал Мушков. — Я даже подумал, что ты что-то задумал раз прислал своего ординарца. Теперь я вижу — ты изменил план. Ты не оставишь друзей на погибель...

Ермак молчал. «Что с ним стало? — подумал он с грустью. — Врёт, предаёт своего лучшего друга, лежит нагишом с парнем под накидкой. Если бы он не был Мушковым, я бы отрубил ему голову! Двенадцать лет мы мотались по просторам России, от Волги до Чёрного моря, от ногайских степей до полей московитов. Царь приговорил нас к смерти, нас преследовали как волков, но нам всегда удавалось спасти свои шкуры. Иван Матвеевич, моли Бога, чтобы ты погиб в сражении. Избавь меня от убийства своего лучшего друга...»

Наступал светлый, безоблачный майский день. Утро во всём великолепии весны. Степная трава искрилась зеленью, но за этой полосой, сужающейся вдали, виднелись только лошади и улюлюкающие головы.

Татары пошли на штурм.

Пушкари воткнули фитили в огонь. Стрелки прицелились, казаки сзади и рядом с ними воткнули пики в землю под наклоном, ощерившись железными колючками, чтобы остановить татар.

Князь Таусан скакал в первом ряду.

— За Аллаха и его Пророка! — крикнул он, подав сигнал к атаке. Он был мусульманином, но его всадники думали иначе. Они прибыли из далёкой Азии, наследники великого Чингисхана, сыновья длинных серебряных рек и необитаемых пустынь, бесконечных степей и тихих лесов. Сражаться за Аллаха? Нужно уничтожить русских, отрезать им головы, захватить их оружие... — только это было важно. А Пророк…

Ермак ждал, когда всадники приблизятся на достаточное расстояние. Затем поднял саблю, и пушкари поднесли горящие фитили к пушкам.

Невозможно объяснить невежественному человеку, который видит синее безоблачное небо и сияющее утреннее солнце, как среди бесконечной синевы может внезапно грянуть гром. Но так и произошло. Раздался ужасный гром и треск, образовалось облако тумана, а затем небесный кулак ударил по всадникам, пробив три огромные прорехи в рядах атакующих. Потом последовало множество более тихих ударов грома, дождь из железных градин косил людей и лошадей.

Стрелки палили в четыре очереди, и когда последняя очередь стреляла, ружья первой были снова заряжены, чтобы выплюнуть смерть в ряды татар.

Татарам это казалось вмешательством в битву сверхъестественных сил.

— За Аллаха и его Пророка! — снова крикнул князь Таусан, но грома и железного града среди ясного неба было для всадников достаточно. Они развернули лошадей и, отказавшись штурмовать укрепления из стругов, поскакали обратно в степь, в свой лагерь, где в обозе уже разобрали кожаные остроконечные юрты.

С князем Таусаном остался небольшой отряд примерно в двести всадников. Это была гвардия Кучума, посланная сибирским царём Маметкулю в качестве телохранителей, а Маметкуль направил её к Таусану.

Вокруг них носились и ржали лошади, кричали раненые. Стоявшие между лодок пушкари быстро и спокойно, как на учениях, заряжали пушки для нового залпа.

Стоящий рядом с Мушковым и Мариной Ермак толкнул Марину кулаком в спину.

— От каждой сотни половину на штурм! — приказал он. — Стрелки — впереди! Беги, сукин сын!

Марина дёрнулась, чтобы побежать и передать приказ, но Мушков задержал её.

— Я передам! — сказал он.

— Я приказал Борису! — прорычал Ермак. — Пусть бежит…

— Я сделаю это быстрее, Ермак!

— Отпусти его! — Ермак ударил кулаком по руке Мушкова так сильно, что чуть не сломал ему палец. Тот отпустил Марину, и она побежала, уклоняясь от стрел, которыми всадники Таусана поливали казаков.

— Боишься за него, да? — прорычал Ермак и схватил Мушкова за горло. — В твоего любовника может стрела попасть? Беги — но в другую сторону! Беги к татарам, и пусть они тебя убьют!

Глазами, полными ужаса, Мушков посмотрел на искажённое ненавистью лицо друга, и отшатнулся к стене из лодок. Он машинально схватился за кинжал, но Ермак выхватил свой быстрее.

— Померяемся силами, Мушков?

Глаза Ермака сверкали, и Мушков с ужасом подумал: «После падения на мёрзлую землю у него что-то произошло с головой. Это больше не мой друг Ермак. Это зверь, похожий на него! Боже, помоги нам завоевать с ним Мангазею»

— Ты сошёл с ума, Ермак, — пробормотал Мушков.

Новый залп пушек заглушил его слова, и Ермак видел только шевеление губ. Мушков сжал в руке кинжал и пригнулся, готовясь к прыжку.

Нельзя сказать, что священник только молится и благословляет. Кулаков, привыкший к разным неприятностям с казаками, не спрашивал, что произошло между Ермаком и Мушковым. Он неожиданно оказался рядом с ними, ударил Ермака древком пики по голове, Мушкову нанёс мощный удар в живот, и когда оба упали, довольно хмыкнул, вернулся назад к стрелкам и крикнул густым басом:

— За нашего Спасителя! Вперёд, на штурм!

Этот приказ, собственно, и хотел отдать Ермак.

В результате князь Таусан и шестьдесят девять его всадников попали в плен к казакам. Они уныло слезли с лошадей и ждали смерти. Но татар не убили, что оказалось для них неожиданностью.

«Пленные станут нашими союзниками, — сказал Ермак казакам перед битвой. — Они разнесут славу о нас по всей стране».

В то утро казаки захватили весь обоз князя Таусана и даже лошадей, на что они втайне надеялись — они поймали девяносто лошадей, и это на тысячу человек, которые мечтали о них каждый день! А также юрты и оружие, целое стадо овец, бочки с мёдом и чайным листом, и небольшой гарем из семнадцати молодых и красивых монгольских девушке с пылающим взором.

— Никому не трогать! — сразу заявил священник Кулаков, первым оказавшийся на месте. Чутьё вело его, как верблюда, чувствующего воду в пустыне. — Кто к ним прикоснётся, того поразит молния! Люпин, присмотри за ними!

Люпин, самый счастливый отец в мире, потому что увидел Марину живой, поставил перед гаремной юртой двух караульных, а сам сел среди семнадцати испуганных, но любопытных монголок. Он задумался, не хватит ли священника удар от такой тяжёлой работы...

Ермак и Мушков пришли в себя, когда битва уже закончилась. Они лежали у струга, а казаки рыскали в татарском лагере в поисках добычи. Вокруг кричали раненые и молили о пощаде.

Противники молча посмотрели друг на друга. Оба думали об одном и том же: одержана большая победа, а нас там не было! Нас, предводителей казаков! Когда казаки узнают об этом, то умрут со смеху.

— Ермак Тимофеевич... — нерешительно сказал Мушков. — Я убью попа!

— Будем вести себя тихо, Иван Матвеевич, — хрипло произнёс Ермак. — Об остальном промолчим...

Вскоре Ермак принял пленённого князя Таусана. Первый баран уже жарился на вертеле, священники отслужили благодарственные молебны, отсутствовал только казачий священник. Он лежал в юрте гарема, и его обхаживали семнадцать стройных монголок.

Почему-то говорят, что попасть в рай можно только после смерти...

Вечером, когда Мушкова отправили с отрядом казаков вниз по реке, чтобы выбрать место, где можно спустить струги на воду, Ермак отправился искать ординарца. Он принял решение... Старый друг был для него важнее, чем красивый блондин с Волги.

Он нашёл Марину на поле битвы, среди раненых. Никто не заботился о них. Истекая кровью, они кричали, стонали или тихо отдавались на волю судьбе. Марина сидела на убитой лошади и перевязывала раненого в ногу татарина. С благодарностью и в тоже время растерянно тот смотрел на оказывающего помощь казака.

— Ищешь себе других мужиков? — грубо спросил Ермак. — Для тебя недостаточно казака? Теперь ещё и татарин?

Он пнул ногой раненого. Тот вскрикнул, скатился за убитую лошадь и, подтянув ноги, спрятался за ней. Марина молчала. Она отбросила полоски ткани на тушу лошади, достала из-за пояса кинжал и положила на колени. Ермак прищурился.