Приблизившись к рукописи, Эвермор опустился на траву и вытянул письмо – все двенадцать страниц − из-под бечевы. Вероятно, он об этом пожалеет, подумал Себастьян, и принялся читать.

Через пять минут он отшвырнул письмо, его опасения о состоятельности мисс Меррик как редактора полностью подтвердились. Она спятила, если полагает, что он внесет столь значительные изменения. С тем же успехом она могла потребовать с него совершенно новую книгу.

В памяти всплыло ее лицо с прелестными золотистыми веснушками и бирюзовыми глазами. Он как-то должен убедить ее бросить эту глупую затею с исправлениями, опубликовать книгу в теперешнем виде и выплатить ему деньги. Но как?

Себастьян решил, что можно прибегнуть к подкупу, предложить ей долю своего гонорара, если она оставит рукопись как есть. Но тут же отмел эту мысль. Если бы ее прельщали деньги, она б одобрила книгу и уже получила свое жалование.

Можно стать таким несговорчивым и сварливым, насколько возможно, но граф подозревал, что и это не сработает. Мисс Меррик не пугливый маленький кролик. Она достаточно упряма, чтобы выстоять, несмотря на самые воинственные попытки выпроводить ее.

Где-то в отдалении зазвонили церковные колокола, вырвав Себастьяна из размышлений. Что толку гадать об этом сейчас. Чтобы решить, как лучше всего настроить мысли мисс Меррик на нужный лад, придется сперва поближе с ней познакомиться, и сегодня представляется отличная для этого возможность.

Себастьян поднял рукопись и направился обратно к дому, дабы переодеться к ужину.

Если бы Дейзи сочиняла роман, где действие разворачивается в загородном графском поместье, то этот дом вряд ли был бы похож на Эвермор-Хаус. Она бы нарисовала в воображении нечто роскошное, с позолоченными потолками, ворсистыми обоями и мебелью, сплошь увешанной бахромой из бархатных шариков. Но Эвермор был совершенно иным.

Он представлял собой добротное трехэтажное строение из скучного красного кирпича и серого камня, обставленное скорее удобно, нежели изысканно.

Мраморные каминные полки отделаны незамысловатой резьбой, стены украшены простыми обоями, белой лепниной и пейзажами в позолоченных рамах – и нигде ни намека на бахрому из бархатных шариков. Это был очаровательный дом, элегантный, но непретенциозный, и совершенно не вязавшийся с представлениями Дейзи об аристократии.

Еще до ее тринадцатилетия нортумберлендский сквайр потерял свои земли из-за глубокой любви к картам, полного неумения играть и еще более глубокого пристрастия к выпивке, так что Дейзи выросла далекой от сельской жизни.

Недостаток роскоши в доме тем не менее с лихвой возмещался нарядностью сада. Из любого окна, включая ее собственное, можно было насладиться июнем во всей его красе. Из ее спальни открывался вид на цветочный островок в окружении широких газонов. В вечерних сумерках пурпурные розы, голубые побеги дельфиниума, бледно-зеленые веточки манжетки и белые соцветия маргариток казались особенно яркими.

Ее взор миновал лужайку. В отдалении виднелась мельница с каменными стенами и соломенной крышей. Дейзи могла разглядеть пруд с ивовыми деревьями и даже гамак, но мужчины, которого она оставила рядом с ним, уже не было, и, должно быть, в десятый раз после возвращения в дом, девушка понадеялась, что поступила правильно.

После разговора с Люси около недели тому назад, Дейзи долго и напряженно размышляла, каким должен быть ее следующий шаг. В конце концов, пришлось признать, что она несет обязательства: во-первых, перед Марлоу как перед нанимателем, во-вторых, перед собой и своим личным чувством достоинства, а в-третьих, как она уже начинала понимать, перед своим подопечным.

Обязательство это, Дейзи полагала, во многом походило на врачебный долг, поскольку требовало от нее в первую очередь не навредить. Она понимала, что уже переступила эту черту своей разгромной рецензией. И хотя не жалела о высказанном мнении, однако сознавала, что должна была предугадать действие, которое окажут ее слова на Эвермора. Дейзи отвела взгляд от мельницы и понадеялась, что сегодняшний шантаж не принесет больше вреда, нежели пользы.

Поздно сомневаться, решила Дейзи. Если граф выведет ее на чистую воду и откажется исправлять книгу, это будет его выбор, и только Марлоу станет решать, принять книгу или же отказаться издавать ее в таком виде. Дейзи получит вознаграждение при любом раскладе. Марлоу сам ее в этом заверил. В письме она изложила свое мнение как можно тактичнее. Если Эвермор откажется вносить изменения, она будет свободна от обязательств и отправится домой, зная, что сделала все возможное.

Почему бы вам всем не оставить меня в покое? Дейзи вспомнила его отчаянный, сердитый голос, и осознание того, что она сделала все возможное, перестало казаться таким уж утешением.

В дверь тихонько поскреблись, и, отвернувшись от окна, Дейзи увидела строгого вида служанку в сером ситцевом платье, накрахмаленном переднике и чепце, вошедшую в комнату с кувшином горячей воды и стопкой белоснежных полотенец.

− Меня зовут Элисон, мисс, я горничная, − объявила служанка, положив полотенца и наливая горячую воду в таз на малахитовой столешнице умывального столика. – Миледи велела прислуживать вам, поскольку вы не привези из Лондона собственную горничную.

− О, но… − Дейзи вовремя прикусила язык, чуть не признавшись, что у нее никогда в жизни не было горничной. Она напомнила себе, что вовсе не обязательно признаваться в таких вещах едва знакомой женщине. – Благодарю, мисс Элисон, − вместо этого произнесла она. – Я ценю вашу помощь.

Если горничная и посчитала эту сцену странной, то была слишком вышколена, чтобы выказать удивление.

− Я распаковала ваши вещи, мисс. Голубое шелковое платье я отправила в прачечную для глажки, а юбки повесила в гардеробе. Надеюсь, вы не против?

− Нет, разумеется, − повернув голову, Дейзи потрясенно оглядывала упомянутый гардероб. Этот предмет мебели сохранился с прошлого века, когда дамы носили кринолины, а на платье требовалось шесть ярдов ткани. Ее три юбки из тонкой летней шерсти и полдюжины блуз выглядели удручающе несоразмерными с зияющей пропастью шкафа.

− Остальные вещи в туалетном столике, − продолжила Элисон, вновь обратив на себя внимание Дейзи. – А вашу маленькую кожаную папку я положила прямо возле него. Когда ваш вечерний наряд будет готов, я немедленно его вам принесу. А покамест, если вам что-то понадобится, мисс, просто позвоните.

Сонетка здесь, у кровати.

Посмотрев на украшенный кисточкой шнур из золотистого шелка, висевший возле простой кровати с пологом на четырех столбиках, Дейзи кивнула.

− Вижу. Во сколько здесь подают ужин?

− В восемь, мисс. Первый гонг прозвучит за полчаса, чтобы гости могли начать собираться в гостиной.

Совсем как на Литтл-Рассел-стрит. Дейзи улыбнулась этой мысли, ибо во всех прочих отношениях ничто здесь не напоминало ей прозаичную благородную нищету меблированных комнат в Холборне.– А завтрак?

− В восемь утра в столовой на буфет выставляют подогретые блюда, и гости могут угощаться. Если, конечно, вы не желаете, чтобы вам подали завтрак в комнату. Леди часто предпочитают завтракать у себя.

− Нет, Элисон, благодарю. Я спущусь к завтраку.

− Хорошо, мисс. – Горничная присела в реверансе и удалилась, закрыв за собой дверь.

Дейзи воспользовалась горячей водой, чтобы смыть дорожную пыль, надела свежее нижнее белье и чулки и уселась за туалетный столик, где горничная уже разложила ее черепаховую щетку, гребень и зеркало. Она распустила волосы, расчесала их, затем свернула и заколола в тугой непокорный шиньон на затылке, но отражение в зеркале не принесло ей удовлетворения. Плохо, что нельзя надевать на ужин шляпку, подумала она, состроив рожицу. Для обладателей морковного цвета волос просто обязаны были сделать исключение.

Я имею в виду, что вы очаровательная красотка с восхитительными волосами, изящной попкой и неистощимым запасом дерзостей. Дейзи вспомнила язвительные слова Себастьяна Гранта и хотя понимала, что этот мужчина не имеет никакого права разглядывать ее попку, по всей видимости, не могла вызвать в себе должного негодования. Дотронувшись до волос, она намотала на палец выбившийся завиток. Он назвал ее волосы восхитительными.

С болезненной ясностью она вспомнила, как безжалостно дразнили ее соседские девчонки, как часто дети обзывали ее «каланчой», «конопатой» и «морковной головой».

Она понимала, что Себастьян Грант заносчивый, упрямый человек, в котором больше гордости, нежели ума, и ей не стоит придавать хоть какое-то значение его мнениям. Да и не то чтобы его реплика задумывалась как комплимент. И все же никто прежде не называл волосы Дейзи восхитительными.

Она вспомнила, что он чуть не поцеловал ее в тот день. А что, если б он это сделал? Если б подхватил ее на руки и прикоснулся к ней губами. Представляя эту картину, Дейзи ощутила легкий сладостный трепет. За всю жизнь, прожитую под бдительным оком сестры, Дейзи всего лишь раз поцеловали – ей было четырнадцать, когда она испытала жуткое разочарование от быстрого влажного прикосновения губ сына деревенского рыбника. Она прижала палец к губам, подозревая, что поцелуй Себастьяна Гранта оказался бы чем-то совершенно иным. Не зря же он пользуется опасной славой среди женщин.

Вернулась служанка, вырвав виновато вздрогнувшую Дейзи из грез. Она резко опустила руку, стоило Элисон торопливо войти со свежевыглаженным вечерним нарядом из голубого шелка. Горничная затянула ей корсет, помогла надеть облегающее платье, застегнуть пуговки на спине и справиться с огромными, до локтя, буфами на рукавах. Дейзи скользнула в черные лайковые туфельки и уже натягивала белые шелковые перчатки, когда прозвучал гонг.