− Будь ты на моем месте, как бы поступила?

На мгновение Люси задумалась, затем произнесла: − Никак. Я бы без зазрения совести махнула рукой на Себастьяна Гранта, вернула Марлоу рукопись и с радостью забрала бы гонорар. Но ты не я, Дейзи.

Ты ненавидишь ставить на людях крест и никогда не простишь себе, если даже не попытаешься ему помочь.

− Эвермор не хочет моей помощи. Он велел мне убираться с глаз долой и никогда не возвращаться.

Протянув руку, Люси убрала со лба Дейзи выбившийся локон.

− А разве не так говорят люди, когда больше всего нуждаются в помощи?

− Пас, – объявил Себастьян, оценивая выпавшие карты, пока оставшиеся игроки боролись за взятку, правда едва ли он слышал голоса трех своих партнеров по висту. Мысли его занимал иной голос, тот, что эхом раздавался в голове на протяжении уже трех дней.

Что вы собираетесь теперь делать? Черт бы побрал эту женщину. Ее слова преследовали его с того момента, как он передал ей рукопись. Мысленно он все еще глядел в ее хмурое и печальное лицо. Она выполнила задание и заработала пять тысяч фунтов. О чем ей было грустить?

− Себастьян?

Звук собственного имени вывел его из забытья.

− М-м?

Его партнер, барон Уэстон, озадаченно хмурился, взирая на него через стол: − Твоя заявка, старина?

− Прошу прощения. – Он взглянул на карты, что мало ему помогло, ибо он весьма смутно представлял, как только что проходили торги. – Тройка бубен.

Возможно, смена обстановки пойдет ему на пользу. В конце концов, ничего более его здесь не держало. Он вновь подумал об Африке, но с неохотой вынужден был оставить эту мысль. Будь даже у него деньги, путешествие не было тем, к чему он стремился. Он хотел… Боже помоги ему, он даже не знал, чего ему теперь хочется.

Уэстон только что заявил… пики, решил Себастьян и заставил себя сосредоточиться. В висте им с партнером не было равных, и если они выиграют роббер, заработают примерно сотню фунтов. Вновь изучив свои карты, он решил, что вполне может поддержать пики.

− Семерка пик.

Стоило произнести эти слова, как он понял, что совершил ошибку. Партнер слева, лорд Фолкнер, перебил его двойкой, и Уэстон тяжело вздохнул. Десять минут спустя Фолкнер с партнером выиграли партию и роббер, вынудив Себастьяна прибавить еще двести фунтов к его и без того непомерным долгам.

− Пики? – проворчал Уэстон, когда они стояли снаружи, поджидая экипаж Себастьяна.

− Почему пики? О чем ты только думал?

− Я думал, ты заявил пики.

− Не представляю, как тебе в голову могла прийти подобная мысль, потому что я объявил пятерку бубен. Подыгрывал тебе. Живя за границей, ты окончательно разучился играть в вист. – Уэстон с подозрением на него взглянул. – Ты в порядке?

− Разумеется, − без заминки солгал Себастьян. – Я сегодня немного рассеян, и всего то.

Возникла пауза, которую нарушил Уэстон: − Я слышал о твоей пьесе. Черная полоса, дружище.

− Это не имеет значения. – Себастьян ощутил всепоглощающую потребность улизнуть. Повернув голову, он всмотрелся вглубь улицы, но экипажа нигде не было видно. – Оправлюсь я, пожалуй, домой.

− Домой? Я думал, мы поедем на званый ужин к Левертону.

Он и об этом умудрился забыть. Что с ним творится? Себастьян потер лоб.

− Я, наверное, не пойду к Левертону, Уэс, если ты не возражаешь. – И, сочиняя на ходу, добавил: − У меня адски разболелась голова. Мой экипаж в твоем распоряжении до конца вечера.

Что вы собираетесь теперь делать? Возможно, вопрос мисс Меррик тревожил его потому, что прежде ему на него отвечать не приходилось. Всю жизнь он жил лишь одним стремлением, был одержим лишь одной страстью. Он был писателем. И никогда не представлял, что может заниматься чем-то иным. Даже титул и поместье были менее важны, к огромному разочарованию отца. Только литература имела значение. Теперь же, наконец признав, что с писательством покончено, он чувствовал себя неприкаянным, словно обломок плавника.

Он хотел… Себастьян вновь попытался ухватиться за какую-нибудь новую цель. Черт возьми, чего же он хотел?

Умиротворения. Слово пришло на ум столь внезапно, что он так и застыл на тротуаре. Он хотел довольствоваться всем. И понятия не имел, как этого достичь, ибо такого не случалось ни разу за все его тридцать семь лет.

Себастьян зашагал дальше, свернул на Саут-Одли-стрит и поднялся по ступенькам к парадной двери своего дома. Вошел внутрь, уронил ключ на столик у двери и, зажав шляпу под мышкой, стащил перчатки, попутно отметив, что вечернюю почту уже принесли.

В коридор вышел Уилтон, и Себастьян, передав тому шляпу с перчатками, принялся за письма. Поднимаясь по лестнице, он успел перебрать их и, войдя в кабинет, первым делом отправил счета в мусорную корзину. Какой смысл хранить их, если платить все равно нечем. Письмо от надоедливой двоюродной кузины Шарлотты последовало за счетами, остался только ежеквартальный отчет от управляющего и письмо от тетушки Матильды.

Себастьян с улыбкой отложил конверт от тети и первым делом вскрыл отчет мистера Каммингса. Управляющий сообщал, что поместью удалось – правда, с трудом – окупить свои расходы с марта по июнь, хотя наследственные пошлины, наложенные в связи с кончиной прежнего графа, случившейся полтора года назад, до сих пор не оплачены. Богатые американские арендаторы, снимавшие Эвермор, съехали, решив, что Дартмут никак не отвечает их вкусам, и перебрались в Торки, служивший летом модным центром английской общественной жизни. Тем не менее, арендная плата уплачена до конца сентября, и тетя Матильда пожелала переехать из летнего домика в главное здание до тех пор, пока не найдутся новые арендаторы.

Что ж, неудивительно. Тетушка понимала все нынешние экономические реалии землевладения, но ей тяжело было видеть, как незнакомцы живут в доме, где она выросла. Она всегда любила Эвермор, да так сильно, что приехала в город лишь однажды с тех пор, как Себастьян вернулся в Англию. И оставалась лишь столько, чтобы поприветствовать его дома и подарить обставленные апартаменты с горсткой слуг, прежде чем спешно вернуться в Девоншир.

Он отложил письмо Каммингса и вскрыл тетушкино послание. И правда, Матильда спрашивала позволения вновь перебраться в особняк. А также предлагала ему обосноваться на лето там же, сие предложение она многократно повторяла и прежде, на что он всегда отвечал отказом, но в этот раз Себастьян всерьез призадумался над такой возможностью.

Если кто-то ищет умиротворения и душевного покоя, лучше места, чтобы обрести их, нежели сельская Англия, не сыскать. Прежде он не испытывал умиротворения в Эверморе, но тогда был жив отец, и в этом вся разница.

Всякий раз, когда туда наезжал старик, Себастьян с радостью оказался бы где- нибудь в другом месте. Будучи мальчишкой, он только ради тетушки приезжал на каникулы домой.

Но теперь отец мертв, и необходимость избегать домашнего очага отпала. Он вспомнил Эвермор: его крытые соломой коттеджи и фермы, дремучие леса и мшистые лощины, где в ручьях в изобилии водилась форель, а в озерах – лини, его извилистые каналы и рвы с изгородями в тени плакучих ив, и решил, что поездка домой − то, что нужно, чтобы наконец взбодриться.

А если бы и это было недостаточным поводом уехать, стоило вспомнить, что Девоншир достаточно далек от Лондона, дабы избавить Себастьяна от дальнейших визитов мисс Меррик. Себастьян вытащил бумагу и перо и впервые за долгие годы написал тете, что приедет домой.

Четыре дня спустя, уже будучи в Эверморе, Себастьян удобно устроился в гамаке у мельничного пруда с бутылкой эля в руке. На траве стояла корзина с остатками пикника. Светило солнце, кожу обдувал весенний ветерок, а гамак тихонько покачивался вперед и назад. Если он искал умиротворения, то это место как нельзя кстати подходило, чтобы его обрести.

Больше никаких романов. Никаких докучливых сроков. Никаких ожиданий – ни от себя, ни от других. Бессмысленных дней, проведенных за печатной машинкой в попытках отыскать хоть что-нибудь, достойное изложения на бумаге. Отчаянных попыток подобрать верное слово, безукоризненное предложение, безупречный сюжет. Нет больше навязчивых стремлений к совершенству и потребности в кокаине, чтобы эти стремления подавить.

Казалось, он совершил полный круг. Если бы отец дожил до этого дня, старый граф удовлетворенно бы торжествовал оттого, что сын наконец бросил свою писательскую чепуху.

Себастьян нахмурился, ощутив легкий всплеск беспокойства, словно наяву из детства до него донесся презрительный голос отца: Тратишь попусту каникулы, сочиняя истории? Что с тобой не так, парень? В самом деле, я уж потерял на тебя всякую надежду – занимаешься таким бессмысленным делом. Себастьян почувствовал, как ускользает от него хорошее настроение, и постарался выкинуть мысли об отце из головы. Вместо них он сосредоточился на скрипе водяного колеса, жужжании пчел, ветерке, колышущем листья над головой, и мимолетная тревога улетучилась. Как хорошо, подумал он, быть дома.

− Лорд Эвермор?

О, Господи! Всякий налет с таким трудом завоеванной Себастьяном умиротворенности растаял при звуках уже знакомого голоса. Открыв глаза, он так резко повернулся в гамаке, что чуть из него не выпал, и в десяти футах от себя с ужасом обнаружил Дейзи Меррик.

− Снова вы? – простонал он. – Что вы здесь делаете?

− Я прочла вашу рукопись, милорд.

Себастьян окинул взглядом ее мятый зеленый дорожный костюм и только потом заметил стопку пожелтевшей бумаги под мышкой. Он вновь поднял глаза к веснушчатому лицу: решительное его выражение мало вязалось с целью, ради которой он оказался в деревне.

− Браво, дорогая. Не скажу, что вы не одиноки. Лично я не читал ее с тех пор, как написал. – В знак приветствия он приподнял бутылку с элем и сделал глоток. – А вы, случаем, не захватили чек?