«Ни слепоты, ни страха». Надо писать железно.

А где его взять — железо?

Надорваны силы — физически, психически…

Продолжается весна света, весна сугробов, но еще не пришла весна ручьев.

Капели уже нет. Сухи и ярко-зелены сосны, бесснежны бархатно-черные ветви лиственных деревьев. Та же кристальная синева воздуха, но уже не те сугробы. Темные, осевшие, зернистые из самой глуби снегов. Первые узкие проталины на солнцепеках влажны. Кое-где на прочищенных тропках, где мало снегу, в полдень тихо, стоит такая же не ожившая, не заговорившая вода, превращаясь в бугристую наледь к вечеру.

Праздник ранней весны, праздник света и голубых граненых теней ушел.

Нет ни заслюдяневшей, ослепительной глади тронутых первым солнцем сугробов, ни синих, отчетливых, как трещины на слепящей глади, теней деревьев. Вместо черни на серебре — грязь.

Ушла и весна капелей. Сухи крыши и ветви.

На исходе весна сугробов. Мятые, грузные, охрупнувшие, влажные и зернистые до самых глубин своих — сугробы еще обильны, но слабы и непраздничны.

Нешироки еще первые проталины, тихи, неговорливы первые мелкие водостоины, но разливаются они все шире и лишь поздно вечером превращаются в наледь.

С реки стаял снег, и проступил льдистый водный цвет.

Близится весна ручьев, близится бурливое ярополье. И в предчувствии его собака Мегги, объятая весенним безумием, вдруг заметалась по всему саду, то припадая на мокрое черное брюхо, то делая бесцельные и немыслимые прыжки, перевертываясь в воздухе, визжа и лая от безумного восторга.

Поразительно весеннее небо.

Оно так ощутимо, исполнено такой лучистой силы, что хочется сказать о нем: «Твердь небесная».

От чего — от безмерного сияния или от влаги — так близка, ощутима и так прекрасна небесная твердь весною?

А вечером… Ну, как описать? Брусвяный, чистый, густой цвет чаши, выточенной из цельного рубина небывалой прозрачности. А на нем, как вырезанные, черные силуэты рудовых сосен.

А когда погас последний брезг зари, проглянул за точеными, черными соснами небосвод прозрачного, драгоценного и невиданного каменья, чуть зеленоватого. Если бы бирюза была бледной и если бы обладала она светозарной прозрачностью топаза, то получился бы бесценный камень, как осколок этого небосвода. Но нет такого камня; и нельзя тронуть его руками! Можно только смотреть на небосвод меж стволами и, глаз не отрывая, дивиться.

А потом пришла ночь, и звезды брызнули ясно, рясно…

От чего — от безмерного ли свечения или от влаги весенней — так ощутима, близка и прекрасна небесная твердь весной?

Та же кристальная синева воздуха. Те же сосны со стволами сухого светло-песчаного, призолоченного цвета с зеленой хвоей, — высветленные, обрадованные. Эти прекрасные сухие, желтые чешуйки на стволах первые говорят о летнем зное, о сухом песчанике.

Но уже не те сугробы.

Грязные, осевшие, влажно-зернистые, до самой глуби снега все еще обильные, но слабые. Вместо царственной пышности — вмятины. И всюду рыжие хвоинки, чешуйки, опавшие веточки сосны. Почему опадают они? Обновится ли к весне наряд сосен? Или опадает зимний морозобой, зимние зяблинки?

Проталины все больше. На солнечном взлобке отступили снега, все шире делается кромка земли, и уже не одна, а четыре корзины с розами вышли из-под снега и высохли на солнцегреве.

…Оживают и начинают струиться водостои. Ручьи повсюду. Они сперва робко сочатся, потом, осмелев, струятся все быстрее, шумнее. И в них теперь блеск, и свет, и тишина — все то, что принадлежало снегам.

Вороны стали хлопотливы, летают низко, что-то тянут в невидимые гнездовья, а к вечеру ватажатся.

И весь день серебристо пела какая-то птичка (не овсянка ли?) свою весеннюю песенку: «Бросай сено, возьми воз…»

Каковы ручьи на первое апреля, таковы и поймы. Гусаки по воду…

Удивительны сосны!

Над влажными сугробами и ростепелями стоят они рудовые, и в стволах, вызолоченных солнцем, уже чувствуется летняя сухость прогретого зноем песчаника. Зелень хвои обрадованная, умытая, а на ней тоже отсвет солнца — вызолота. Откуда? Присмотришься — этот солнечный отсвет на хвое от рыжеватой подпалинки, от пожелтевших за зиму и еще не опавших хвоинок.

Хвоинки опадают, щедро усыпая охрупнувшие, грязные сугробы.

Дивен песчано-золотой, сухой, теплый тон сосновых стволов в апреле.

Весна. Голубая лучистая твердь в зените, под ней хрупкие снега, робкие ручьи, первые проталины, заслюдянела поляна, охрупли, осели снега. Проглянули сотни тычинок, невидимые прежде, отсвечиваясь в каждой луночке. Всюду проталины, они сохнут скоро. Охруплые снега и сверкают и темнеют — как серебро с чернью. Это лес, просыхая, очищается от зимнего, — тихо опадают хвоинки, то и дело медленно слетают с сосен желтоватые чешуйки. Один безветренный день щедрился бабочками. Коричнево-рыжие, в цвет сосен и проталин, и лимонно-желтые — они оживленно бились над проталинами и над снегом.

С реки стаял снег и проступил льдистый, водный цвет под источившимся серебром. Ручьи всюду, но робки, необильны, быстро сохнут, сочатся тонко и робко.

Первые белые бутоны на вишнях. Зародились кисти сирени, зеленые, с мизинец величиной.

Набухают бутоны на тюльпанах и «пальмах»[5].

Развернулись в листья красные ростки пионов. Листья еще с красновидными жилками и красноватым оттенком, блестящие, клейкие.

Неповторимость дней.

У каждого — свое лицо, и, сколько бы их ни было, нет двух одинаковых дней.

Дни белого дерева над черной землей, вишневых бутонов, черемухи, желтой акации и липовых листьев, маленьких, клейких, но наполняющих весь сад пронзительным запахом весны.

Зацветают вишни.

Все в белой пене неизвестное дерево у забора.

Лезут острые ножи гладиолусов.

Разгар весны. Дни вишен и тюльпанов… Белопенные дни…

Под высоким белопенным цветением вишен — зоревые желто-алые большие тюльпаны.

Белые бутоны над черной землей.

Дни липовых листьев, маленьких, клейких, но наполняющих весь сад запахом весны.

Окинулись листьями чешские цветы[6]. Пионы-великаны набирают бутоны.

На каштане большая, но еще зеленая свечка.

Что в музыке заставляет так дрожать сердце, что зовет к высоте, к благородству?

Что необъяснимое есть в стихах Пастернака:

Что такое искусство? Это оно в музыке, в этих стихах. А что «оно»? Разложить луч на спектр — значит ли объяснить?

И все же хочется хотя бы разложить на спектр, не для того, чтобы объяснить, — для того, чтобы повторить, суметь сделать, создать этот луч.

Блистательный день.

Знойный на солнце, прохладный в полутени. Буйное вишневое цветение, с первой опалью под нежным живительным ветром.

Земля еще полна влагой, и редкие белые лепестки ярко белеют на влажной черноте.

Сильно цветет старая омоложенная яблоня в розоватых бутонах. Молодая китайская яблонька в цвету от ствола до вершины.

Начинают распускаться гроздья сирени.

Горят огненно-красные высокие дивные тюльпаны. Доцветают желтые нарциссы. В цвету белые. В бутонах пионы. Розы развертывают лепестки.

Много цветов на смородине. В цвету желтая акация.

Горит гербера. Теплятся анютины глазки.

Блистательный царственный день ранней весны!

Над землей белое вишневое облако, а на земле уже лето — огневые солнечные тюльпаны. Точно столкнулись ушедшая зима с наступающим летом в этом дивном весеннем цветении. Зарозовели первые цветы яблонь.

Разгар весны! Белопенный весенний разлив!

Зачем и кому это надо — анонимные письма, зависть, злость?

Или это судьба? Надо платить за счастье с любимым, за счастье творчества, за счастье этих чудных сосен, этого неба?

Или те физические страдания, что щедро отпущены мне, еще недостаточная плата за все?

Надо еще терпеть и зависть, и собственные горькие ошибки, — что может быть тяжелее этого?

Как жить среди всего этого?

На влажной черной земле белые лепестки. Начал опадать вишневый цвет и на прощание заполнил все: и небо, и воздух, и землю. Куда ни взгляни — на ветви или под ноги — всюду нежное белое кружение.

День белой вишневой осыпи, тюльпанов и яблонь.

Вишни еще в белопенном цвету, но побелела земля под ними от осыпи. На смену им заспешили яблони — крупноцветные, розово-белые.

Царственно цветут тюльпаны! Тигровые, зоревые, желто-красные, как огонь, пробившийся из земли.

Осыпается весна. Дни весенней осыпи.

…Весь сад в солнце, в белой вишневой метели, в тополевом, орешниковом пуху…

Весь день под солнцем, на легком ветре кружилось, летало легкое, белое… наполняло воздух, ложилось на руки и волосы, покрывало ступени крыльца, садовые скамейки, выстилало сочную землю перламутровыми разводьями, оседало на ней после полива…

Не помню, уходила ли весна когда-нибудь еще так метельно и ласково?

Тигровые, зоревые тюльпаны в зените — раскрыты пышно, широко.

И в этом щедром раскрытии чувствуется приближение осыпи.

В белой осыпи, в солнце, в зное, в пунцовом глянцевом цветении маков, в щедрости тюльпанов, в первом золоте лилий — уже конец весны, начало пролетья.

Позади чудесный, полный солнца, первой весенней осыпи день. Отгорела, отцвела весна! Выстлала землю белыми лепестками.

Началось пролетье.

С утра дождь-ситничек — теплый, мелкий, глубоко пропитывающий землю, с туманцем, с воздухом, настоянным на свежей зелени.

Он спорит весь день, изредка перемежаясь.

Не буйно, но крупно и сильно цветут яблони.