XXIII. «Большие рыбы» Нана.

Наступил и быстро окончился дождливый сезон, — настала весна, и Остров Пальм снова покрылся изумрудной зеленью. Пернатые обитатели его с веселым щебетанием начали вить гнезда.

Дожди плохо отразились на лице кокосового Нана, и оно стало постепенно портиться. Отдыхавшие на его макушке чайки оставили белые пятна, далеко не усиливавшие его привлекательности, а ветры, вечно то сгибавшие, то выпрямлявшие жердь, раскачали его голову, которая, вздрагивая, издавала теперь странный звук, точно он щелкал языком от нетерпения.

Жителям Таори не повезло в эту весну на рыбу, — ее совсем не было у берегов атолла, и приходилось отправляться на рыбную ловлю далеко к северу.

Правда, на острове были пруды с рыбой, пойманной в море, припасенной на черный день, но она не была так вкусна, как только что наловленная в море, и канаки иногда проплывали большие расстояния за настоящей морской рыбой и нередко поедали свой первый улов прямо сырым. «Сырая морская рыба вкуснее вареной рыбы из пруда», — была поговорка у жителей Таори.

Однажды утром Дик отправился в шлюпке к восточному берегу острова за бананами. Он набрал бананов и уложил их на песке для погрузки в лодку, когда ему внезапно пришло в голову посмотреть на Нана. Он направился было туда в шлюпке, но заметил невдалеке на море пирогу. Пирога была в точности такая, как та, в которой приплыла Катафа; она направлялась к рифу, и когда приблизилась к острову, до ушей Дика донесся резкий крик, напоминавший крик чаек.

Дик, унаследовавший от Кернея боязнь встречи с людьми, не стал их ждать. Он налег на весла, отвел лодку в укромное место, где дерево орлана[35] нависло над водой, и спрятал ее под его ветвями… Затем он притаился в чаще деревьев.

Про бананы он совершенно забыл. Они лежали на песке, озаренные ярким солнцем, и теперь было слишком поздно возвращаться за ними: пирога была уже совсем близко.

Дик, выглядывавший сквозь ветви, мог рассмотреть фигуры и лица четырех гребцов: черные, некрасивые, почти безобразные лица, совершенно непохожие на лицо Катафы, и фигуры, коричневые и полированные, точно красное дерево. Белки их глаз сверкали, точно ожерелья из зубов акулы, украшавшие их шеи.

Пирога прошла через пролив и бесшумно закачалась на мягких волнах лагуны; короткие весла теперь уже едва касались воды.

Вот она подошла к берегу… Двое из приехавших выскочили из нее и, видимо, уговаривали высадиться и остальных.

Но те колебались… Высадиться! Ну, нет! Было хорошо известно, что на берегу этом жили духи людей, павших в бою. Они же не имели при себе никакого оружия, да их к тому же было слишком мало; они находили, что лучше приехать в следующий раз с большим количеством воинов и тогда осмотреть остров и узнать, кто осмелился поставить на берегу идол Нана, бога Таори.

— Смотрите! — закричал один из канаков. Он поднял две грозди бананов и повернулся лицом к деревьям, откуда неосторожно показался Дик.

— Духи!.. Духи!.. — вдруг пронзительно закричал суеверный канак и, выронив бананы, бросился к пироге.

— Они идут на нас!.. — завопили сидевшие в ней.

Эти люди, не боявшиеся никаких врагов–людей, не могли противостоять чувству ужаса перед неведомым и таинственным. Взбивая воду в пену своими короткими веслами, они понеслись в море, и путь их обозначился легкой рябью и кругами на лазурной поверхности лагуны.

Только отъехав подальше, они снова приобрели дар слова и закричали:

— Кара! Кара! Кара! Война!

Вскоре они уже были далеко от острова, и Дик, выходя из своего убежища, провожал глазами удалявшуюся пирогу.

— Вот так «большие рыбы», которых послал Нан… — подумал юноша.

— Катафа, — сказал Дик вечером, когда они сидели за ужином. — Катафа, сегодня сюда приезжали люди в пироге, похожей на твою.

Катафа глубоко перевела дух, затем продолжала сидеть, точно пораженная громом, не говоря ни слова и не спуская глаз с Дика.

— Люди? — проговорила наконец девушка. — А где же эти люди?

— Двое из них вышли на берег, один схватил мои бананы и вдруг стал громко кричать. После этого все они быстро отчалили от берега…

Юноша откинулся назад и зевнул, затем, поднявшись на ноги, спустился к берегу лагуны, и Катафа, наблюдавшая за ним сквозь сгущавшиеся сумерки, видела, как он вошел в шлюпку и выкачивал из нее воду. Покончив с этим, он потратил несколько минут на осмотр лесок и складывание их обратно в ящик, затем направился к дому и, не сказав ни слова, ушел спать, — он не любил тратить много времени на разговоры.

Предоставленная самой себе, девушка повернулась набок, затем легла ничком, положив лоб на скрещенные руки, думая о том, что случилось. Таори приблизился к ней и снова удалился, быть может, навсегда. И виноват в этом только Дик. Это он отослал пирогу обратно на Таори… И чувство неприязни и раздражения девушки против Дика еще больше усилилось. Теперь ей захотелось наказать его, как раньше Кернея.