Его руки уже без всякой жалости сдавили тело несчастной Радхи, совершенно неожиданно для десятника оказавшейся щуплым пареньком. Теперь, лишившись всей своей одежды, он не мог скрыть этого.

Парнишка всхлипнул и слегка отполз от своего мучителя.

— Куда же это мы спешим — облизнув усы, поинтересовался ун-баши, играя со своей жертвой, как кошка с мышкой — Все интересное только начинается…

Неожиданный грохот за спиной заставил стражника отвлечься, а так называемую Радху взвизгнуть от неожиданности.

— Слезь с девчонки, мерзкая свинья — свистящий шепот, равно, как и холодное лезвие у шеи, мигом согнали похотливую дурь с Аннамурад-готура. Нежданный спаситель был полон мрачной решительности и поторопил стражника, слегка пощекотав ему шею кинжалом — Твое общество ей не по душе, ублюдок — и, обернувшись к несостоявшейся жертве, неизвестный резко бросил — Одевайся!

Туранец замер, узнав говорившего, а северянин, слегка оцарапав ему шею, поторопил — Оглох, скотина? Натягивай штаны и руки за голову.

Скося глаза на темноволосого вырвара, униженный ун-баши начал медленно сползать на пол, одной рукой придерживая штаны, а другой цепляясь за дрожавшего от отвращения паренька. Носком сапога Конан придал ему ускорение — Живее, похотливая тварь. Еще недавно ты извивался куда шустрей.

Парнишка приподнялся на жестком ложе, в которое его буквально вдавил распаленный страстью стражник и во все глаза уставился на нечаянного избавителя, позабыв даже прикрыть собственную наготу.

Северянин перевел взгляд с оцепеневшего, как ему казалось туранца, на голозадую жертву и его нижняя челюсть отвисла от удивления.

— Чего уставился? — неожиданно грубым голосом поинтересовался стриженный — Не от хорошей жизни, заметь, я влез в это дерьмо.

— Тьфу ты, — зло сплюнул парнишка, прыгая с топчана и пиная десятника в бок. Его худое тело с выступающими на спине позвонками казалось гибким и юрким, совершенно не женственным. Бегая по комнате взад вперед, на глазах у ошеломленного Конана, он вытащил из какой-то щели тюк с одеждой и начал торопливо одеваться, преображаясь на глазах. От тихой и забитой замарашки не осталось и следа. Конану, равно как и туранцу-стражнику, оставалось только наблюдать за поразительной метаморфозой и хлопать ресницами.

— Такую легенду загубил! — сокрушенно вздыхал парнишка, натягивая штаны и рубаху и прилаживая к поясу ножны с длинным кинжалом — Да я еще год мог никого не опасаться, отсиживаясь в здешнем клоповнике.

Ладный паренек, черноглазый и белозубый, тряхнув стриженными волосами, вдел в ухо серьгу с большим прозрачным камнем и уставился на Конана весело и бесшабашно.

— Я, Рахмат! — и, ухмыльнувшись, добавил — Спасибо, что сохранил мою невинность, хотя с этим мерзким отродьем Нергала я бы управился и сам.

Десятник обрел голос и завопил:

— Ты…ты…собака. Ты и есть вор Рахмат, искомый преступник, убийца и негодяй! Да я тебя…

— Тише! — узкое лезвие прочертило тонкую линию на щеке туранца — не тебе, похотливый боров обвинять меня в преступлениях. Да, я честный вор, а не растлитель малолетних, и не насильник. Да, убийца, но убивал я только защищаясь, а не для того, чтобы удовлетворить свои мерзкие страсти — и резко ударив стражника в лицо, брезгливо вытер руки.

— Нужно делать ноги, северянин и побыстрее. Скоро в Аграпуре поднимется переполох, которого этот город не знал со времен Конана. Бежим!

Ошарашенный тем, что затюканная служанка в засаленном платье, превратилась в весьма шустрого, уверенного в себе воришку, Конан слегка замешкался, но тем не менее ничуть не отстал от быстро шагающего Рахмата.

— Пусть живет! — пренебрежительно махнул рукой юный туранец, выбрасывая из головы ун-баши — Жаль руки марать.

И, покинув комнат, они уже не слышали, как, бешено вращавший глазами десятник, наконец-то вспомнил:

— Конан! Это был Конан, покарай его Тарим…

…. — Ускользнем от этих лопухов играючи — Рахмат бесцеремонно ухватил северянина за рукав — Ух и здоров же ты, варвар! Я то думал, что все россказни про твои подвиги чистой воды брехня, а нет, теперь верю, что большинство из слышанного мной правда. Этот ишачий сын, видать тебя узнал, хоть и с опозданием. Встречались? — в голосе молодого туранца слышался неподдельный интерес, хотя он старался говорить очень тихо. Беглецы уже ступили на скрипучие ступени и опасались, что их заметят.

Конан и сам не мог уразуметь почему слушается верткого поганца, но шел за ним, как привязанный.

— Выйдем по-наглому — деловито объяснял Рахмат — Если заметят — хана, а может и нет. За меня обещана большая награда, все равно — за живого или мертвого, да и за тебя, варвар, некогда сулили неплохие деньги. Так что попадаться мне нельзя — не желаю, чтобы меня сварили в кипящем масле. Весь двор Пророков на ноги подняли, городскую стражу и гвардейцев Илдиза гоняют, почем зря, а я как сквозь землю провалился. Так бы и отсиделся, если бы не этот любитель мальчиков. — В темных глазах Рахмата загорелся недобрый огонек, а в голосе зазвучала сталь. Киммериец только диву давался тому, что все, да и он в том числе, принимали этого волчонка за беззащитную жертву.

Рахмат осторожно выглянул из-за стены, кинув беглый взгляд в грязный зал — трактирщик по — прежнему бросал кости, стражники внимательно следили за игрой, опасаясь обмана со стороны пронырливого хозяина, а кое кто из них сидел за столом с отсутствующим видом.

— Салим, змея двуличная, подмешал в вино желтый лотос — авторитетно заявил маленький туранец — Не весть знает что, но реакцию они потеряли. Вояки! — в голосе беглого воришки послышалось нескрываемое пренебрежение — Им только мух ловить, да толстых баб валять. Пока их командир развлекается, они тоже слепы и глухи. Тебя — он неодобрительно плсмотрел на рослого варвара — не спрячешь за чужими спинами, но да пребудет с нами милость богов, проскочим! Вот только те, что остались снаружи будут посвежей и поопасней. Как думаешь, управимся?

Киммериец мрачно кивнул — его слегка раздражал настырный воришка, болтавший слишком много и возомнивший о себе невесть что.

«Отдохнул с дороги, называется — с тоской подумал северянин — Никогда больше не полезу в чужие дела».

День давно угас, да и ночь клонилась к середине. Выпитое вино, щедро разбавленное настойкой лотоса, приятно шумело в головах осоловелых стражей порядка. Трактирщик, как липку, ободравший своих незваных гостей, невольно сам того не зная, помог беглецам. Его жирное лицо лучилось довольством — недельное жалованье бравых служак короля осело в его бездонных карманах. Но он, хоть и продажная душа, нет — нет да поглядывал в сторону лестницы.

«Не зашиб бы девчонку, грязный развратник — обеспокоенно размышлял трактирщик — Не то, чтобы особо жалко было, но все же человек как-никак, хоть и никудышный»

Северный варвар, из-за которого, собственно и завязалась вся заварушка в трактире, возник в поле зрения Салим-аля совершенно неожиданно, точно соткался из воздуха. Трактирщик, не замечавший его ранее в зале, счел, что неугомонный синеглазый урод убрался куда подальше, решив не мозолить глаза честным гражданам и завалился спать в каком-нибудь темном углу, так нет же, вот он вылез и опять ищет неприятностей. Мощный варвар, несокрушимым тараном, двигался к выходу, по пути бесцеремонно опрокидывая захмелевших стражников, обалдевших от подобного обращения. Видать, он вдосталь насытился гостеприимством данного заведения и был рад поскорее с ним распрощаться.

Рядом с северянином маячила незнакомая трактирщику фигура щуплого юноши, почти подростка, чернявого и темноглазого. На смуглом лице глаза горели, точно драгоценные агаты, а тонкие губы кривила недобрая усмешка. Пальцы нервного молодого человека поигрывали на рукояти длинного кинжала, заткнутого за толстый кожаный пояс, а ноги ступали по грязному полу легко и изящно, точно в танце.

Что-то крутилось в заплывшей жиром голове Салим-ая, какая то мысль не давала ему покоя. Глаза трактирщика так и вцепились в худощавую фигуру юноши.

Рахмат и Конан почти достигли двери, не причинив пьянствующим стражникам особого для здоровья, урона. Воспрянувший духом Рахмат совсем уже было собрался расслабиться, как раздался крик.

— Держите, держите негодяев! — цепляясь для устойчивости за дверной косяк, хрипел десятник — И одного и второго, уроды несчастные. Бросайте пьянствовать и хватайте их. Пятьсот монет золотом на дороге не валяются.

Размазывая кровь по разбитым губам, Аннамурад-готур зловеще ухмылялся, осознавая численный перевес городской стражи — Еще никто не смел нанести оскорбление мне, ун-баши и остаться целым!

— И не таких обламывали! — пробурчал Конан, переглядываясь с Рахматом и выхватывая из-за спины свой тяжелый меч — Подумаешь, ун-баши занюханный.

Однако Конан и Рахмат слегка поторопились. Уразумевшие что к чему стражники кинулись было вслед, но стальной молнией блеснул меч киммерийца, вмиг отрезвив самых проворных… да и до заветной двери было недалеко.

Выскочив вслед за северянином из душного трактира на свежий воздух, Рахмат споро

подпер дверь, жалко взвизгнувшую несмазанными петлями, так кстати подвернувшимся под руку бревном и одобрительно зацокал языком — пока он возился с дверями, Конан успел

отправить в беспамятство парочку стражников, оставленных осторожным ун-баши снаружи. Но силу кулаков синеглазого варвара предусмотреть глава десятка аграпурских стражей, не мог.

Северянин, понимая, что хлипкая преграда надолго не удержит противника внутри трактира, бежал к конюшне, где во всю уже хозяйничал пронырливый туранский воришка.

Из трактира неслись вопли и полные ярости крики — пятьсот золотых монет кого угодно могли вдохновить на подвиги, но обитая железом (не поскупился всегда прижимистый трактирщик) и укрепленная толстым бревном, дверь пока держалась.