К тому же, сразу за задней дверью постоялого двора начинался огромный пустырь, заросший высокими зарослями колючей травы. Он переходил в мрачный овраг, по дну которого петляла неглубокая речка-вонючка. Крутые склоны оврага были сильно изрыты тайными ходами и звериными норами.

Именно в этом овраге зачастую скрывались приговоренные и благополучно ускользнувшие от казни преступники, беглые рабы или воры, привлекшие к себе слишком пристальное внимание городской стражи.

Особые люди, коих в городе Висельников именовали «черви», за некоторую мзду, могли вывести желающего скрыться от погони беглеца, через смрадные норы в любой квартал Вайнджара. Грязные и вонючие, они скрывались от всех и каждого, опасаясь облав и преследований со стороны властей.

Боящиеся солнечного света, они годами не выходили на поверхность, проводя дни и ночи в спасительной темноте. Даже глаза этих «червей» утратили свою зоркость и были бесполезны при свете дня, служа своим владельцам лишь в темноте. Многие из них, избегнув страшной смерти в руках княжеского палача, предпочитали не рисковать и вообще не выходить на поверхность земли. Кто знает чем питались они, жалкие изгнанники там, в мире вечной тьмы и забвения?

Поговаривали, что «черви» были каннибалами и поедали себе подобных. И, когда из домов пропадали дети или молоденькие девушки терялись, не приходя домой, а исчезая бесследно, во всем винили «червей», устраивали охоты и облавы, а пойманных несчастных, торжественно сжигали на площади Звезды.

Некоторые из тоннелей «червей» вели даже за городскую стену, чем зачастую пользовались контрабандисты, не желающие вносить плату в городскую казну и охотно вступающие в договор с этим странным и даже страшным подземным народцем.

Хозяином грязной забегаловки с сомнительным названием «Последний приют» был носатый вендиец неопределенного возраста, остромордый и слюнявый, чем-то напоминающий толстую храмовую крысу, такой же наглый и живучий. Страшный шрам, пересекал правую часть его лица, уродуя толстыми рубцами шею и теряясь под высоким воротом рубахи. Из под засаленного одеяния проглядывала нездоровая, угреватая кожа, тройные складки жира на животе свидетельствовали о неумеренном аппетите его обладателя, а глубоко посаженные глазки, зорко обшаривали масляным взглядом каждого посетителя, определяя содержимое карманов с точностью до последней драхмы.

Звероподобный детина, вальяжно развалившийся на колченогом стуле у самой входной двери, темнокожий, весь лоснящийся от масла и пота, с медным кольцом в широком плоском носу, лысый и большерукий, лениво перемалывал крупными, похожими на мельничные жернова зубами, листья юкохи — дурманящей травки, тупо уставившись на гулящую девку, застывшую в томной позе ожидания. Взгляд темнокожего верзилы заставлял ежиться от страха жрицу любви и она, периодически озиралась по сторонам, ища в случайном клиенте спасения от пристального внимания обдолбанного дурман-травой великана.

Рядом с одинокой шлюхой во всю веселилась странная даже для этих экзотических мест, парочка

Огромный черноволосый варвар, синеглазый и белозубый, вероятно наемник из неведомого северного государства, заливал в свою бездонную глотку один кувшин вина за другим. Рядом с ним на самом краешке массивной скамьи примостилась тощая, смуглолицая девка с коротко стриженными волосами. Девица, оголодавшая не меньше, чем ее спутник, который попутно с вином забрасывал в рот все то съестное до которого только могли дотянуться его длинные руки, с аппетитом обгрызала жесткое мясо с бараньей лопатки, запихивая в рот большие куски мягкого хлеба и сдабривая все это хорошими глотками вина из кувшина поменьше, на который жуткий варвар, повидимому не претендовал.

Никто и никогда в «Последнем приюте», равно как и во всем Городе Висельников. не слышал ни об мужчине, ни об его стриженной девке. Они прибыли на закате, вероятно проделав долгий путь с одним из караванов.

Девица, наряженная как шлюха, беспрестанно шептала на ухо своему могучему спутнику, изредка хихикая и икая от чрезмерного употребления спиртного. Варвар, занятый уничтожением своего ужина, отмахивался от нее, словно от назойливой мухи. Наконец парочка пришла к какому-то определенному решению. Северянин нехотя оторвался от очередного кувшина с вином и, сверкнув жутким льдом своих синих глаз, отыскал взглядом толстого вендийца.

— Хозяин! — окрикнул он содержателя постоялого двора — Нам уже надоело глотать эти помои, по чьему-то недосмотру названные вином. Комнату, да поживее, иначе я вдребезги разнесу ваш свинарник!

Встревоженные грозным окриком незнакомца, завсегдатаи «Последнего приюта» прыснули в разные стороны. В столь поздний час многие из них просто едва держались на ногах от съеденного и выпитого в этой дыре и предпочитали мягкую постель в укромном уголке хорошей потасовке. Тех же, кто привык лезть на рожон и все решать при помощи оружия, слегка протрезвила хищная ухмылка на покрытом шрамами лице незнакомца и могучие мускулы, словно толстые удавы перекатывающиеся под тонким шелком его рубахи. А, то, что наемник из неведомой страны пытается затеять заварушку, было заметно невооруженным глазом. Впрочем, благодаря подобным посетителям и постоянно случающимся дракам, «Последний приют» и приобрел свою печальную известность.

Некоторым из вендийцев, северянини вообще казался представителем иной, неизвестной им породы людей, а может и не людей вовсе. Своими синими глазами, взгляд которых словно прожигал насквозь, черной гривой волос, беспорядочно падающих на широкие плечи и кулаками, способными проломить череп любому из них без особого напряжения, он внушал ужас и уважение; казался демоном, по недосмотру далеких варварских богов, вырвавшимся на свободу.

Носатый вендиец, не такой пугливый, как прочие, или может, просто уже имевший дело счужестранцами, похожими на северянина, подтянул к себе длинный кинжал и спрятал его под стойку, где уже лежала тяжелая суковатая палка, посчитав, что в стычке с гигантом, подобным захмелевшему чужаку, никакое оружие не будет лишним. Подмигнув слегка оживившемуся чернокожему охраннику, соизволившему оторвать взгляд от нервно вздрагивавшей шлюхе, хозяин неторопливо отправился к ожидающему его северянину.

— Что будет угодно, господину? — изогнулся трактирщик, ощерив слюнявый рот в усмешке, больше похожей на оскал. Всем своим видом вендиец демонстрировал полное презрение к варвару — мол и не таких видали — и его стриженной шлюхе. И даже длина тяжелого меча северянина не внушила ему должного уважения к проходимцу, поднявшему шум в заведении.

— Клянусь Кромом! — воскликнул чужеземец громко и сердито. — Нас здесь, кажется не уважают — Быстрым, незаметным глазу движением. он сграбастал толстого трактирщика в охапку и тот словно оказался в пасти тигра-людоеда. — Я еще не настолько пьян, чтобы повторять дважды — вкрадчиво шепнул северянин прямо в ухо своей жертве и та с перепугу лязгнула зубами — Ты, толстая жаба, шевели своей задницей. Мне нужна комната, приличная, если таковая имеется в этой отхожей яме. Мы — и он с сомнением оглядел свою спутницу, сытую, пьяную и от того абсолютно счастливую — Мы с госпожой Радхой желаем уединиться и предаться разврату. Нет. нет… — он отрицательно помахал рукой внезапно оживившейся шлюхе — Я, конечно, мужчина хоть куда и могу хоть кого и сколько угодно, но только не в этот раз. Сегодня с меня достаточно и этой занозы, что постоянно ворчит и жалуется, а так же пьет вино, словно рыжий ванир — часто и много.

Девица разочарованно скривилась, а Радха, зевнув во весь рот, уронила стриженную голову на стол.

— Упилась, несчастная — северянин мутным взглядом уставился на трактирщика — Комнату!

— Четыре монеты — просипел вендиец, сдавленный тяжелой рукой варвара — И вам будет предоставлена лучшая комната на всем побережье, где вы спокойно можете предаться — и он с сомнением взглянул на стриженную девку — любовным утехам с госпожой…уж, извините, забыл ее имя… Комнату поутру освободил постоялец, такой же задиристый, как и вы. Слегка ослабив хватку, варвар с пьяным интересом уставился на хитрое лицо трактирщика, еще испуганного, но наглевшего на глазах.

— Что же случилось с этим достойным человеком? — чужестранец выглядел заинтригованным — Клопы покусали?

— Он умер от несварения желудка, бедняга! — хозяин лицемерно подкатил вверх маленькие глазки — Его слабый желудок не смог переварить то количество стали, что запихали в его брюхо неизвестные доброжелатели

— Бедняга! — северянин икнул, сочуствуя вендийцу — Небось кровь смывать пришлось, руки марать… Прийдется с горя еще кувшин вина…гм. оприходовать..

— Четыре монеты — точно попугай твердил хозяин и все будет — и комната и кувшин прекрасного аргосского вина…господин.

— Клянусь копытом Нергала! — пробурчал варвар, выпуская хозяина из своих медвежьих объятий и шаря за поясом в поисках требуемой платы — Если это свиное пойло ты называешь вином из Аргоса, то твой гнилой трактир — дворец магараджи, а вон та образина — он пренебрежительно ткнул пальцем в плосконосого охранника — нежная танцовщица короля Илдиза.

Получив с варвара свои четыре монеты, слегка помятый хозяин долго пробовал их на зуб, затем слегка подобрел, но, все еще с ожиданием поглядывал на здоровенного зембабвийца. Указав новым постояльцам на противоположный конец дома, трактирщик, казалось потерял к ним всякий интерес.

Великан-варвар легонько подтолкнул свою, вконец захмелевшую спутницу и она, заваливаясь на бок и пьяно вихляя бедрами, двинулась следом за ним.