Эти и другие подобные выступления несомненно служат признаками усиления великорусского шовинизма в Чечено-Ингушетии.

Но с другой стороны, они, эти выступления, также свидетельствуют о тупике, в котором очутились руководители автономии, проводившие стереотипную и бесперспективную политику в области национальных взаимоотношений.

Далее, официальная точка зрения заключалась в том, что необходимо вести решительную борьбу с затушевыванием «негативных процессов» и не скрывать от народа, особенно от молодежи, историческую правду, которая заключается в том, что в период борьбы за установление советской власти и во время Великой Отечественной войны классовые враги, организованные в банды, помогали врагам советского государства и советское командование вынуждено было для борьбы с ними использовать фронтовые части Красной Армии[414].

В мае 1974 г. «Грозненский рабочий» опубликовал большую статью В. Филькина под заголовком «Расчеты, построенные на песке». За объективное освещение истории Чечено-Ингушетии в годы Великой Отечественной войны. Филькин попытался рассказать о сложности политической ситуации здесь в годы войны. В статье не приводится никаких цифровых данных о количестве людей, вовлеченных в «политический бандитизм» (выражение В. Филькина, которое, очевидно, должно заменить ранее употреблявшийся термин «бандитизм»), и обходится молчанием вопрос об участии северо-кавказцев в гитлеровских военных формированиях. Характеристика позиций социальных слоев во время войны носит слишком общий и потому бездоказательный характер[415].

В свете февральских событий 1973 г., по-видимому, выявился разрыв, образовавшийся между приобщением коренного населения к благам цивилизации и потребностями в духовной культуре. В былые времена в дни религиозных праздников горцы гарцевали на конях, украшенных желтыми флажками, теперь украшают «Москвичи» и «Жигули»… В то же время часто появляются сообщения о травле, которой подвергаются в ряде районов приехавшие туда врачи, учителя, представители других интеллигентных профессий некоренной национальности. О такого рода фактах писал, например, применительно к Малгобекскому, Шалинскому, Назрановскому, Ножай-Юртовскому районам заместитель министра внутренних дел Чечено-Ингушской АССР Д. Банашев[416]. В печати сообщалось о случае травли специалистов некоренной национальности на трикотажной фабрике в Назрани в начале 1973 г., ставшей предметом судебного разбирательства[417].

И снова перед нами возникает вопрос, почему, во всяком случае после февраля 1973 года, печать не упоминает о негативных фактах обратного порядка, проявления великодержавного шовинизма по отношению к чеченцам и ингушам? Разве их нет? Не служат ли сообщения о враждебности к лицам некоренной национальности для оправдания великодержавного шовинизма? Следует иметь в виду, что в настоящее время, согласно переписи населения 1970 г., русское население в Чечено-Ингушской АССР составляет 34,5 %, а чеченцы и ингуши — 58,5 %[418]. При таком соотношении пользование столь хрупким инструментом, как национальная политика, требует особенного искусства. Однако и в Чечено-Ингушетии достаточно разумных людей. Одновременно с призывами к борьбе с национализмом прозвучали призывы к сдержанности. Доцент Грозненского нефтяного института Овчаров, резонно осуждая стремление «отдельных лиц» огульно охаять весь народ за действия «отщепенцев», призывал «решительно пресекать подобные попытки, давать отпор обывательской болтовне, объективно и последовательно освещать историческую правду, не допуская перегибов в ту или иную сторону»[419].

В ноябре 1973 г. на XIII пленуме ЧИ обкома КПСС первый секретарь С. С. Апряткин заявил, что «партийным организациям республики удалось разоблачить несостоятельность и вредность националистических требований в отношении Пригородного района… развенчать организаторов антиобщественных националистских проявлений, показать, что их действия направлены не в интересах народа, а, наоборот, во вред его жизненным интересам и устремлениям…»[420]

После столь мажорного заявления секретаря обкома пленум обратил внимание на то, что после X пленума многие ученые, особенно чеченской и ингушской национальности, еще не выступили в устной и печатной пропаганде. Выяснилось также, что в ходе сходок, проведенных во всех населенных пунктах республики, на партийных, рабочих, комсомольских собраниях были нежелательные выступления. Пленум констатировал «… изменение тактики жалкой кучки националистических элементов…» и потребовал «острого политического подхода к попыткам протаскивания под видом свободы обсуждения вредных идей и идеек»[421]. Очевидно, что обсуждения вышли из дозволенных рамок и последовала соответствующая команда.

После событий 23 февраля основные усилия в идеологической работе среди коренного населения республики сосредоточились на борьбе против культа «земли предков», т. е. против исторических претензий ингушей на Пригородный район. Итоги кампании были разочаровывающими. На пленуме обкома КПСС в июне месяце 1974 г. констатировалось, что для развенчания «культа земли предков» сделано мало[422]. Но можно ли вообще в нынешних конкретных исторических условиях убедить ингушей отказаться от своей исторической родины? Сомнительно.