Никто из погромщиков в связи с волнениями в Грозном в августе 1958 г. к ответственности привлечен не был, даже те, кто стоял на платформе грузовика и призывал к погромам.

Спустя год первый секретарь обкома А. И. Яковлев был переведен на работу в аппарат ЦК КПСС на должность инспектора.

Волнения 1958 г. дали толчок более мелким столкновениям на национальной почве. Бюро обкома пыталось как-то регулировать национальные отношения, выдвигало местные кадры, наказывало, впрочем, не очень строго, шовинистически настроенных русских руководителей. В частности, был объявлен выговор за запущенность массово-политической работы среди населения первому секретарю Шалинского райкома КПСС Р. К. Донскому, и был снят с работы председатель Шалинского райисполкома Чагаев[384]. Ряд русских членов партии, открыто выступивших против восстановления Чечено-Ингушской автономии, был исключен из КПСС. С другой стороны, еще более круто наказывали за «проявление национальной вражды» чечено-ингушских работников.

Отражением обострения межнациональных отношений служит статья заместителя заведующего отделом партийных органов ЧИ обкома КПСС В. Склокина, в которой он писал:

Особенно настойчиво партийные организации должны бороться с серьезными недостатками, допущенными в ходе восстановления национальной автономии чеченского и ингушского народов. Необходимо усилить воспитание населения в духе ленинской национальной политики и братской дружбы народов нашей страны, принять меры для быстрейшего трудового и бытового устройства прибывших в республику чеченцев и ингушей[385].

Но, как показало дальнейшее развитие событий, депортация 1944 г. оказала глубокое психологическое воздействие не только на чеченцев и ингушей, но и на русское и украинское население автономии. Последствия депортации оказывали и продолжают еще оказывать свое негативное влияние на межнациональные отношения в Чечено-Ингушетии. В 1958 г. писатель А. Е. Костерин направил письмо в ЦК КПСС, в котором приводил факты неправильного отношения местных руководящих работников к возвращающимся чеченцам и ингушам. В частности, в письме указывалось на ошибочность решения о присоединении Пригородного района к Северной Осетии. Письмо Костерина получило широкое распространение и резонанс в Чечено-Ингушетии. Бюро обкома КПСС специально рассмотрело этот вопрос и в своем постановлении от 28 апреля 1958 г. осудило Костерина за его письмо, которое, по утверждению бюро обкома, будто бы сеет рознь и способствует разжиганию национальной вражды[386].

Пребывание чеченцев и ингушей в вынужденном изгнании не только приостановило атеистическую борьбу против религиозного фанатизма, не только законсервировало влияние мусульманской религии и сект, но и значительно усилило религиозное воздействие. И в самом деле, к кому, как не к религии, могли апеллировать депортированные народы, ведь власть их поставила в положение париев. Культурно-просветительная работа полностью прекратилась — ни газет, ни книг, ни кинофильмов на родном языке. Все это создавало исключительно благоприятные условия для усиления религиозного воздействия, которое исторически было в определенной мере и антирусским, и антисоветским. Религия же была хранительницей вековых традиций и обычаев.

К этому прибавилось теперь и исключительно важное мероприятие власти, имевшее глубокие социально-политические последствия. В 1957 г. началась систематическая ликвидация последних хуторских поселений чеченцев, рассчитанная на несколько лет, вплоть до 1963 года[387].

С некоторым основанием эту меру исторически можно считать завершением «покорения Кавказа», начатого 150 лет тому назад, разумеется, с некоторыми оговорками в связи с изменившейся за эти годы общей ситуацией, политическими переменами и коренными изменениями социальной структуры России (Советского Союза) и Кавказа.

С другой стороны, началось более целенаправленное привлечение чеченцев и ингушей к промышленному производству, что заметным образом повлияло на рост городского населения и отрывало таким образом часть коренного населения от традиций многовекового уклада.

Большой ущерб был нанесен культурному развитию этих народов. Об этом можно судить даже по далеко не полным и разрозненным данным, официально опубликованным в разное время.

Из 8997 специалистов с высшим образованием, насчитывавшихся в Чечено-Ингушетии в 1959 г., чеченцев было всего 177 человек, а ингушей — 124 человека. Лиц со средним образованием в республике было в том же году 14.150 человек, из них чеченцев 403 человека, а ингушей — 248[388].

Секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС А. И. Яковлев отмечал в одном из своих выступлений 1958 года, что по состоянию на 1 января 1958 г. в школах из числа чеченских и ингушских детей в возрасте 8—15 лет не обучалось около 8 тыс. детей или 18 % от общего числа школьников этого возраста.

Вопрос осуществления всеобуча, — заявил он, — это вопрос дальнейшего подъема культурного роста чеченского и ингушского народов, быстрого преодоления вредных бытовых и родовых пережитков, приобщения всей молодежи к активной общественно-политической жизни[389].

Депутат Верховного Совета ЧИ АССР З. С. Дудник (Алхан-Калинский избирательный округ, Грозненский район) отмечал, что в ряде населенных пунктов дети обучаются в неприспособленных домах, часть детей не посещает школы[390]. Депутат Р. И. Умаева, учительница (Старо-Атачинский избирательный округ Урус-Мартановского района) говорила:

Мне очень обидно, что у нас мало еще учителей из коренной национальности. Например, в Урус-Мартановском районе имеются только 3 девушки учительницы. Мало у нас еще и сельских работников, знающих хорошо свое дело[391].

В период 1944–1953 годов, — пишет С.Н. Джугурьянц, — чеченская и ингушская молодежь имела крайне ограниченные возможности для поступления в высшие и средние специальные учебные заведения. Это отрицательно сказалось на подготовке специалистов из чеченцев и ингушей[392].

Из 8 тысяч учителей, работавших в Чечено-Ингушской АССР после восстановления ее, только 1440 были чеченцами и ингушами и лишь 190 из них имели высшее образование[393]. Между тем, согласно переписи населения 1959 г., процент чеченцев и ингушей среди населения республики, хотя и значительно сократился по сравнению с 1939 годом (58,4 %), все же составлял 41,1 %[394].

Меры принимались быстрые и энергичные. В 1957 году в педагогическом институте обучалось уже 133 чеченца и ингуша, в нефтяном техническом училище — 30 человек, в педагогическом училище — 145 человек[395].

Уже в первые годы после возвращения часть мусульманского духовенства пыталась направить национальные чувства чеченцев и ингушей в русло антирусских чувств. В ряде селений началась травля учителей и медицинских работников, в то время как местные руководители ряда районов — Урус-Мартановского (Васильков), Анчхой-Мартановского (Крутов) склонны были видеть в этом лишь проявление хулиганства[396].

Прошлое и связанная с этим прошлым психология народа оказываются в иные исторические моменты более важными, чем соображения, скажем, экономической целесообразности и выгоды. Ведь остается фактом, что, несмотря на прирост территории Чечено-Ингушской АССР после восстановления автономии, — к республике были присоединены три района Ставропольского края: Каргалинский, Наурский и Шелковский, которые вместе составляют 27 % всей территории ЧИ АССР (5,2 тыс. кв. км из 19,3 тыс. кв. км), — ингуши продолжают упорно настаивать на возвращении Пригородного района, территория которого составляет всего 977,5 кв. км[397].

Спустя 15 лет после восстановления автономии, в годовщину упразднения Чечено-Ингушской АССР в 1944 г., 23 февраля 1973 г., ингуши, прибывшие организованно в Грозный, потребовали от властей возвращения Пригородного района. Новое обострение было несомненно связано с дискриминацией ингушей в Северной Осетии, к которой отошел Пригородный район, главным образом при приеме на работу.

На 75 страницах заявления, подписанного несколькими тысячами ингушей, перечислены факты третирования и дискриминации ингушей, проживающих в Северной Осетии. Среди них: отказы в приеме на работу ингушей, проживающих не в Орджоникидзе, а в близлежащих селениях. В то же время неингушей на работу возят из аулов, расположенных в 20 км от города. В петиции указывалось на ограничения в выборе места жительства, в отказах на строительство или куплю домов и на другие виды дискриминации. Например, в одной из школ, где обучались ингушские дети, директор школы, осетин, собрал 80 детей для отправки якобы в пионерский лагерь, а на самом деле поместил их в школу-интернат для дефективных детей. Лишь спустя год родителям после энергичных хлопот удалось добиться возвращения детей.

Ингуши просили разрешить им жить, где они хотят, приобретать дома, строиться, наконец, позволить им окопать свое кладбище.

Они заявляли, что не добиваются изменения административного статуса Пригородного района и просят лишь обеспечить им равные с другими гражданами Северной Осетии права.

В поддержку этих требований выступили ингуши, проживающие на территории Чечено-Ингушской АССР.

Демонстрации и митинги происходили в Грозном в течение нескольких дней. Демонстранты несли портреты Ленина и Брежнева, лозунги с высказываниями вождей об интернационализме и дружбе народов. Митинг продолжался беспрерывно. Один оратор сменял другого. Никаких выступлений антисоветского характера не было. Демонстранты сами организовали патрульную службу, чтобы не допустить беспорядков. По одной из версий, растерявшиеся руководители республики на свой запрос Москве, что им делать, получили ответ мудрый и туманный: «Делайте, что хотите, но ни в коем случае не применяйте силы».