- О чем именно?

- О женщинах, - ответил Фуллер. - Это наша битва, и мы должны сражаться как джентльмены. Я знаю, что вам нужно мое здание. Я хочу, чтобы вы исчезли навсегда. Давайте сосредоточимся друг на друге и оставим дам в покое.

- Дам, а не шестнадцатилетних девушек?

- Это было десять лет назад. Хотите все это выкопать?

Кингсли изогнул бровь.

- Я имел в виду девушку с той пленки, которую вы прислали мне и моему шурину.

Фуллер заерзал в своем кресле.

- Конечно. О ней. Ваша любовница-подросток. Думаю, ей пятнадцать.

- У нее был день рождения. Вы же знаете, что я никогда не пересекался с ней, верно? Планируете донести на меня за секс с несовершеннолетней, с которой я никогда не встречался? Ложь и хвастовство не запрещены законом, насколько я слышал. Тогда бы все мои знакомые оказались бы за решеткой.

- Нет, - с некоторой поспешностью ответил Фуллер. - Вы мужчина, вы и я. Мы договорились не вмешивать женщин и детей в наш диспут. Не так ли?

- Как пожелаете, - ответил Кингсли. - Но теперь мне интересно, о ком вы говорили?

- Я уверен, что вы уже знаете о девушке, которая покончила с собой в нашем лагере. Трагическое стечение обстоятельств, но с нас сняли все обвинения.

- Деньги способны очистить все, не так ли?

Фуллер наклонился вперед, сцепил руки и пристально посмотрел на Кингсли.

- Скажите мне вот что, мистер Эдж. Что именно вы хотите от меня?

- Я хочу ваше здание. Я хочу «Ренессанс».

- Вы же знаете, что я вам не продам его, но вы все так же продолжаете упорно заниматься этим вопросом, хотя мы закрыли его. Итак, либо вы недостаточно хорошо понимаете английский язык, чтобы знать, что означает "нет". Или вы хотите от меня чего-то другого.

- Мой английский безупречен, - ответил Кингсли. - Значит, дело в другом - я хочу чего-то другого. Я хочу, чтобы вы держали свою церковь подальше от моего города, и я хочу, чтобы вы прекратили пытать подростков-геев.

- Это терапия, а не пытка.

- Электроды на гениталиях? Меня однажды пытали, и даже они не делали этого со мной.

- Я не врач и не психотерапевт. Я предоставил нашим лицензированным специалистам выполнять их работу. Эти методы лечения жестки, да. Но они работают. И если вы думаете, что остановите наши попытки помогать этим бедным больным детям, вы нуждаетесь в такой же терапии, как и они.

- Мы можем прийти к компромиссу? - спросил Кингсли. - Я оставлю вам здание под церковь, а вы закроете лагеря?

- Или как насчет того, чтобы вернуться к своему развращенному образу жизни и оставить нашу церковь в покое, чтобы она могла спокойно выполнять Божью работу? А я перестану собирать информацию, которая может уничтожить вас. Это мой компромисс.

- Уничтожить меня? Что вы можете сделать со мной такого, что еще не сделано? - Кингсли раскатисто засмеялся. - Вам нужны угрозы получше.

- Судя по тому, что я вижу, у меня на вас больше информации, чем у вас на меня.

- Я не остановил поиски. И, в отличии от вас, я не стыжусь того, что вы можете узнать обо мне, - ответил Кингсли, надеясь, что Фуллер поверит ему. У него было больше, чем несколько секретов, которые он предпочел бы сохранить. - Не думаю, что вы можете сказать то же самое.

- Мне нечего скрывать.

- Хорошо, - ответил Кингсли. - Так будет легче найти то, что мне нужно.

- Вы ничего не найдете. А если продолжите искать, продолжу и я. И не только на вас.

- Моим друзьям так же нечего скрывать.

- Даже священнику в семье?

- Вам я расскажу о нем все, что вы хотите знать. Вы знали, что в детстве он подвергался насилию? Он был госпитализирован после того, как его отец сломал руку? Вы знали, что он убил сексуального насильника в своей школе? Он также отказался от огромного состояния, чтобы стать священником после того, как овдовел в возрасте восемнадцати лет. Он провел несколько летних месяцев добровольцем в колонии прокаженных в Индии. Сколько времени вы провели добровольцем в лепрозориях?

Кингсли долго и многозначительно посмотрел на Фуллера. Фуллер не ответил.

- Послушайте моего совета, - сказал Кингсли, - и смотрите на меня. Если вы будете смотреть на него слишком долго, вы можете узнать что-то о том, что значит быть человеком Божьим.

Фуллер вздернул подбородок.

- Мистер Эдж, вы свободны. Думаю, мы достаточно поговорили как мужчина с мужчиной.

- Согласен. Не хочу опаздывать на игру. На мою другую игру.

Кингсли театрально поклонился и развернулся.

- Мистер Эдж? - Крикнул ему вслед Фуллер. Кингсли повернулся на каблуках.

- Oui?

- У меня больше денег, чем у вас. И еще больше контактов. И друзья в высших кругах. Помните об этом.

- Прямо Голиаф, не правда ли? - Кингсли снова улыбнулся. - Когда я заполучу ваш отель и превращу его в клуб, я трахну мужчину в ночь открытия в вашу честь. Кстати, у вас есть сыновья?

- Простите за мой французский, мистер Эдж, но убирайтесь к чертовой матери из моего кабинета.

Кингсли с радостью подчинился.

Он вышел из дома Фуллера и направился к своей машине. В его встрече с Фуллером не было ничего продуктивного. Никаких секретов не было раскрыто. Никакой правды. И все же...

Фуллер был напуган, и Кингсли заметил это. Страх означал только одно - Фуллеру действительно было что скрывать. И Кингсли выяснит что это.

Но встреча показала кое-что еще. В его личной охране была утечка. У пяти человек был его личный номер телефона. Пять подозреваемых. Сэм, Блейз и Сорен вне подозрения. Сэм ненавидела Фуллера больше, чем он. Блейз активно агитировала против них. И Сорен не выдал бы Кингсли Фуллеру, даже если бы к его голове был приставлен ствол.

Значит остался его адвокат и друг в полиции. Кингсли очень скоро позвонит им обоим.

Но не сейчас. Сейчас у него были дела поважнее. И если не важнее, то, однозначно, более приятные.

В Уэйкфилд он добрался за час до игры и нашел Сорена за работой в его кабинете. Он был в колоратке и сутане, а на столе громоздились стопки книг, на которых были отмечены страницы записных книжек. Единственная фотография в кабинете стояла на столе Серена - он в белом облачении рядом с симпатичной блондинкой, смотрящей на него с обожанием. Сорен и его мать в день его рукоположения. Небольшой, но элегантный кабинет. Неприкосновенное место, посвященное обучению и молитве. Более непохожим на кабинет Фуллера он не мог быть. Ни намека на клюшки для гольфа.

- Если ты пришел исповедоваться, - сказал Сорен, отрывая взгляд от своих записей, - рассказывай сейчас. Я не буду в состоянии благодати после этой игры, если мы проиграем.

- Мы не проиграем.

- Знаешь, что сказал мне их пастор после прошлой игры? Он сказал, что их команда была обречена на победу. Теперь я понимаю, как начинаются священные войны.

Кингсли рассмеялся и сел в кресло напротив стола Сорена.

- Могу я задать тебе глупый вопрос? - спросил Кингсли.

- Ты только что это сделал, - ответил Сорен, делая пометки на белой карточке.

Кинсли молчал, и после рассмеялся.

- Что? - Сорен оторвался от своей писанины.

- Déjà vu. Ты же никому не давал мой личный номер телефона, не так ли? Записывал? Передавал секретарше?

- Нет. Я запомнил его и никогда никому не скажу, если только это не вопрос жизни и смерти. Почему ты спрашиваешь?

- Ничего. Готов идти? - спросил Кингсли. - Нам стоит разогреться.

- Думаю, да. Это будет лучшее использование моего времени, чем это. - Сорен положил блокнот в верхний ящик стола.

- Над чем ты работаешь?

- Над докторской диссертацией.

- Я могу придумать бесконечное количество дел, на которые с большей пользой можно потратить твое время. И к твоему удивлению, только половина из них сексуальные.

- Только половина?

- Две трети, - ответил Кингсли. - Пойдем.

- Иду, - ответил Сорен. - Мне нужно зайти домой и переодеться. Встретимся на поле.

- Ты и по субботам должен носить колоратку?

- Нет. Но я стараюсь изо всех сил.

- Для чего?

- Потому что здесь Элеонор, и мне нужно как можно больше защиты вокруг нее.

- Она здесь? - Кингсли выпрямился.

- Нет.

- Ты только что сказал...

- Притворись, что нет.

- Можно мне ее увидеть?

- Категорически нет.

- Почему?

- Она занята, и я не хочу, чтобы ты ее отвлекал.

- Ей шестнадцать. Что такого важного она делает?

- Молодёжная группа.

- Это так же ужасно, как и звучит?

- Сегодня здесь семинарист. Он общается с группой подростков о том, как распознать Божью волю в их жизни. Элеонор приказано быть очень внимательной.

- Ты приказал своей юной подружке провести субботнее утро во время летних каникул в молодежной группе?

Сорен дьявольски улыбнулся, встал и обошел вокруг стола.

- Иногда глубина моего садизма удивляет даже меня.

- Ну хоть кого-то, - ответил Кингсли, вставая, чтобы выйти из кабинета.

Сорен ответил быстрым шлепком по центру спины Кингсли, быстро и жестко ударяя по группе рубцов.

Вздрагивание и шипение стали ответом, и Кингсли пришлось ухватиться за дверную раму, чтобы поймать равновесие, когда боль захлестнула его.

- Я помню этот звук, - ответил Сорен, захлопнув дверь кабинета и заперев ее.

- Что ты...

- Стой смирно.

Он не принадлежал Сорену одиннадцать лет, но приказ есть приказ. Сорен сказал "стой смирно!" и Кингсли стоял.

Сорен ухватился за нижнюю часть футболки Кингсли и стянул ее с него. Кингсли услышал одобряющий свист.

- Ревнуешь? - спросил Кингсли.

- Только впечатлен. У тебя синяки поверх синяков. Чья работа?

- Никого из тех, кого ты знаешь.

- Чем они сделаны? - Сорен вычерчивал полукруги на спине Кингсли. Легкие прикосновения к его ободранной коже причиняли достаточно боли, чтобы возбудить его. Ему пришлось дышать во избежание впечатляющей эрекции в кабинете священника. Он не был католиком, но предполагал, что это не одобряется.

Но опять же, может и нет.

- Электрический кабель, сложенный вдвое, - ответил Кингсли. - По ощущениям как удары огнем.

- Без порезов.

- Только не с ней. Она идеальна в нанесении вреда. Немного свечного воска, когда она в настроении.