- Никто не удивлен больше меня тому, что они до сих пор вместе. Их здравомыслие под вопросом, но нельзя подвергать сомнению их любовь. Больше нет. И ей с ним было не просто, а она… Мне не нужно рассказывать тебе о Норе, не так ли?
Грейс широко улыбнулась.
- Нет, - согласилась она. - Не нужно. - Она сделала глоток Сира, и ее глаза округлились от удовольствия.
- Твой сын настоящий винодел. Вино чудесное.
- Я же говорил, - произнес Кингсли, делая глоток из своего бокала. Сира был хорош, потрясающий урожай, крепость и выдержка. Несмотря на то, как сильно Кингсли любил этот вкус, он понял, что иногда ему трудно его пить. Ком гордости в горле мешал глотать.
- Закари был впечатлен Нико, когда они познакомились. Сколько ему? Двадцать пять, а он уже владеет и управляет собственной винодельней?
- Я думаю о том, каким я был в двадцать пять, что я делал со своей жизнью, и не могу поверить, что он мой.
- Я могу в это поверить, - сказала Грейс, любезно улыбнувшись.
- Я не буду держать тебя всю ночь, показывая фотографии моих детей, - ответил Кингсли. У него были фотографии и Нико, и Селесты, и он был в шаге от того, чтобы вытащить их. - Я здесь всего на несколько часов до самолета. И пришел не просто так.
- Мне стоит волноваться? - уточнила Грейс.
- Non, pas du tout, - ответил Кингсли и махнул рукой. - Прости. Французское вино пробуждает мой французский.
- Я немного говорю, - заметила она. - Ты еще не потерял меня.
- Bon, - сказал он и прервался для еще одного глотка. - Мне нужно кое-что рассказать. Историю. И сказать, почему я тебе ее рассказываю, смогу только после окончания повествования.
- Понимаю... - протянула она, хотя Кингсли знал, что это не так. - Могу я спросить, о чем история?
Кингсли потянулся к внутреннему нагрудному карману жакета. Оттуда он достал свежий белый конверт, толстый от документов внутри и запечатанный воском. На воске был оттиск, похожий на восьмерку внутри круга. Кингсли положил его на столик между своим бокалом и бокалом Грейс.
- История об этом, - объяснил Кингсли, кивая в сторону конверта. - Я могу рассказать длинную версию, правдивую, или короткую, более милую версию. Мне нравятся обе. Но решать тебе.
- Длинную версию, конечно же, - с легкостью выбрала она. - Расскажи мне все, что я должна знать, даже если думаешь, что я не захочу это слышать.
- Всё... опасное слово. - Кинг откинулся на спинку кресла, а Грейс наклонилась вперед. Она смотрела на него с детской любознательностью. - Но если ты настаиваешь. Чем больше ты знаешь о нас, тем лучше будет, если...
Он не закончил предложением, ему не нужно было, потому что он увидел понимание в глазах Грейс. Она знала концовку незаконченного им предложения, и ее кивок уберег его от боли произношения слов, которые никто еще не осмеливался произнести вслух.
Если Фион пойдет в отца...
- История началась двадцать лет назад, - приступил к рассказу Кингсли, вызывая в воображении воспоминания, которые пытался похоронить. Но он похоронил их заживо, и они остались живы. - И происходит она на Манхеттене. И хотя ты еще не знаешь, зачем я тебе это говорю, Грейс, обещаю, ты не пожалеешь, что выслушала меня.
- Я ни о чем не жалею, - ответила она.
Кинг поправил фотографию ее маленького сына. Нет, никто из них ни о чем не жалел. Даже Кингсли.
- Шел дождь, - начал Кингсли. - И это было в марте. Тогда у меня было все - деньги, власть, любые женщины и мужчины в моей постели, которых только можно пожелать. И сказать, что я был в плохом настроении, это ничего не сказать. Мне было двадцать восемь, и я не желал отмечать тридцатилетие. На самом деле, я надеялся не дожить до тридцати.
- Что случилось?
Кингсли вздохнул, глотнул вина и на мгновение замолчал, чтобы подобрать слова. Жаль, что Норы здесь не было. Рассказывание историй было ее суперспособностью, а не его. Но только он мог рассказать эту историю, и поэтому начал.
- Случился Сорен.
Глава 2
Где-то на Манхэттене, 1993
Март
- Чем травишься? - спросил бармен, и Кингсли ответил: - Блондинками.
Бармен, Дюк, рассмеялся, наполовину усмехнулся, указывая на сцену.
- Две платиновые блондинки вон там.
Кингсли посмотрел на двух девушек, Холли и Айви, обнаженных до самых коленей, которыми зацепились за пилоны. Мужчины сидели вплотную к сцене и молча смотрели, уставившись только на танцовщиц. Долларовые купюры шелестели между их дергающихся пальцев.
- Сегодня я не в настроении для этого. - Кингсли отвернулся от сцены.
- Что? - переспросил Дюк. - Как ты можешь быть не в настроении для этого? Они слишком горячие? Слишком сексуальные?
Кингсли протянул руку за барную стойку и схватил бутылку бурбона.
- Слишком женственные.
- Не смотри на меня, - попросил Дюк, поднимая обе руки.
- Я и не смотрю, честно. - Так и было. Кое-кто другой попался ему на глаза. Но куда же он подевался?
- Сегодня слишком тихо, - заметил Кингсли Дюку. Обычно по пятницам в «Мёбиусе» яблоку не куда упасть. Сегодня присутствовала только половина завсегдатаев. - Что происходит?
- Ты зашел с черного входа? - спросил Дюк и открыл бутылку для Кингсли.
- Конечно.
- Какая-то церковь снаружи стоит с плакатами.
- Плакатами?
- Да. Протестующие. «Секс распространяет СПИД». «Блудники будут гореть в аду». «Она чья-то дочь».
- Ты серьезно?
- Сам посмотри.
Кингсли взял бутылку и подошел к главному входу клуба, где сделал глубокий глоток, но недостаточно глубокий для представшего перед ним вида. Дюк не преувеличивал. Дюжина людей кружились по тротуару, неся различные плакаты, провозглашающие, что стрип-клубы - это зло.
- Говорил же, - произнес Дюк из-за спины Кингсли. - Мы можем натравить на них копов или что-то типа того? Расстрелять их?
- Нам не нужно избавляться от них, - ответил Кинг. - Бог справится.
- Да? - спросил Дюк. - Ты уверен?
Молния пронзила небо, и начался дождь. Протестующие продержались пять секунд под кусающим зимним дождем и разбежались в укрытия.
- Видишь? - обратился Кингсли к Дюку. Он посмотрел на него. - Dieu, merci.
- Должно быть, Бог любит сиськи-письки.
- Если бы не любил, - хмыкнул Кингсли, - то не придумал бы их.
Он захлопнул дверь и снова осмотрел клуб.
Психиатр, если бы Кингсли подпустил хоть одного к себе, изумился бы его изумительному таланту находить блондина в каждой комнате, в которую бы не заходил. Если бы кто-то прямо сейчас завязал ему глаза, он смог бы с поразительной точностью указать на каждого блондина в радиусе пятидесяти ярдов. Пятеро из них сидели в разных местах стрип-клуба «Мёбиус»: двое у бара (один натуральный блондин, второй панк, осветляющий волосы), один работал вышибалой, еще один исчез в туалете с подозрительной выпуклостью в штанах и еще один юный за тринадцатым столиком в углу. Кингсли заметил юного блондина, когда тот впервые вошел в «Мёбиус» полчаса назад. Он наблюдал за ним, изучал его, читал его. Кинг подошел к нему.
Блондин за тринадцатым столиком сидел один. Он не смотрел на девушек, только на руки, свой бокал и стол.
Кингсли сел напротив и поставил на стол между ними бутылку бурбона. Янтарная жидкость плескалась о стенки. Блондин сначала посмотрел на бурбон, словно гадал откуда он и как сюда попал, затем его глаза поднялись на Кингсли.
- Я задам тебе вопрос, и очень важно, чтобы ты ответил на него правильно. - Кинг постарался как можно сильнее смягчить французский акцент, но не избавился от него полностью. Акцент притягивал к нему внимание, но в таком шумном помещении нужно было говорить как можно четче. - К счастью для тебя, я подскажу правильный ответ, прежде чем задам вопрос. И ответ - двадцать один.
- Двадцать один? - Блондин ответил с каким-то своим акцентом, американским, очевидно, но юноша забрел далеко от дома. - Какой вопрос?
- Сколько тебе лет?
Глаза блондина округлились. В приглушенном свете Кингсли не смог определить их цвет. Он надеялся, что серо-стальной, хотя сегодня не будет придирчивым.
- Двадцать один, - повторил он. - Мне точно двадцать один.
- Блэк-джек, - ответил Кинг с улыбкой на губах. Блондину могло быть двадцать один. Или через два года ему бы исполнилось двадцать один.
- Ты тут работаешь? - спросил парень.
- Я бы не назвал это работой.
- Я могу уйти. Мне стоит уйти. - Блондин начал вставать, но Кингсли постучал по столу.
- Сидеть, - приказал он. И блондин сел. Многообещающий признак того, что он может и будет исполнять приказы. - Расскажи мне кое-что, на этот раз правильного или неправильного ответа не будет.
- Конечно. Что?
- Почему ты здесь?
Он пожал плечами, словно ответ очевиден.
- Сам знаешь. Сиськи. Задницы. Обнаженные девки.
- Ты не смотрел на девушек. Даже на ту, которая приняла твой заказ. Что лично я нахожу интересным, так как она почти голая.
Кингсли сделал еще один глоток бурбона прямо из бутылки. Тот обжег горло до самого желудка. Древесное послевкусие пропитало его рот.
- Сэр, я не знаю, что у вас за проблема с моим присутствием здесь, но я могу...
- Твои родители знают?
- Знают что? Что я здесь?
- Что ты гей.
Блондин снова попытался встать, но Кинг пнул его по ноге под столом, и парень резко рухнул на стул.
- Ты уйдешь, когда я скажу, - приказал Кингсли. - А теперь, любой другой мужчина тут стал бы спорить со мной, если бы я назвал его геем. Но ты пытаешься уйти. Могу только предположить, что ты не стал спорить со мной, потому что это правда.
Блондин сидел молча и не смотрел Кингу в глаза. Красивый мальчик, Кингсли заметил бы его, даже если бы тот и не был блондином. Сильная челюсть, точеный нос, скульптурное лицо, достаточно высокие скулы, придающие ему утонченности, но у него были недоверчивые, осторожные глаза, которые никогда не отдыхали, словно он постоянно ждал нападения. Его волосы были бледной вариацией блонда, скандинавской вариацией. Любимая у Кингсли. Его одежда была создана, чтобы затеряться в толпе - выцветшие джинсы, белая футболка, черный жакет. Но попытка провалилась. Кингсли заметил его сразу же.