— Сколько угодно, — сказал Алексей. И добавил: — Веники-то сейчас плохие, жаром лист скрутило. Потом.

— А у меня потом времени не будет.

— Зачем тебе веники, коль в город собралась?

— Кто тебе сказал?

— Говорят…

— Говорят, в Москве кур доят. А если и уеду, то в собой прихвачу: в свердловских банях березовыми вениками тоже парятся.

— Пожалуйста, — ответил Алексей и направился к машине.

Тоня заскочила домой, захватила серп, им резать березовые ветки было способней, чем ломать.

Алексей открыл дверку, степенно сел, вставил в замок зажигания три спички — «Захаров» замок обладал тем свойством, что вместо ключа можно было зажигание включить тремя спичками, завел мотор и, посадив Тоню, порулил по деревне.

— В Дуброву махнем, там получше венички?

— Ага, в Дуброву.

— Чудно, — пожал плечами Алексей, — в такую жару веники ломать? До первого дождика бы погодила… И вообще, пока везешь до Свердловска, осыплются…

— А я, может, не собираюсь в Свердловск уезжать…

— Как же не собираешься… Город там…

— Ну и что? Не вся земля в городах.

— Мать, отец…

— Здесь папка тоже есть. Видишь, какая я богачка: два отца!

По деревне ехал нарочито медленно, чтобы встречные успели рассмотреть — Жилин куда-то поехал. Тоня в кабинке. Он смотрел, скашивая глаз, как относится к его затее Тоня. Не тушуется ли, не стыдится ли — все-таки не каждый день холостой парень ездит так медленно по деревне с женщиной, которая шибко «соблюдала себя» и за все годы безмужнего житья ни в чем плохом замечена не была. Жила себе, вела дом, сына растила, работой колхозной занималась с душой. Таких женщин называют крепкими. Уважают их и ревниво оберегают от непрошеных заглядников. «Молодайку спрашиваешь справную? Есть у нас, Тоня Щербинина, можешь к ней на постой определиться, только она, парень, крута и строга на характер — как даст по соплям, так сразу вспомнишь, что гостят да и домой ходят!» Так говорили разбитным городским шоферам, приезжавшим в командировки на уборочную. И после такого предисловия редко кто пытался игриво заговорить с Тоней, опасались. Тоня, и пощечиной никогда никого не наградившая, только диву давалась: откуда о ней у односельчан такое мнение.

Дуброва хоть и не была ближним колком к Степновке, но «Топтобус» туда направил Алексей не без умысла: малюсенькие колки насквозь прожарило сухим ветром и веники там что голики зимние для обметки валенок. А в Дуброве дерево разное растет — и тополь, и сосна перепадает. Березовые колонии тут крепкие, густые, их жарой не так легко взять, потому и лист по под-низу должен сохранить свой сок и аромат. Главное ведь от березового веника аромат. Стегать себя можно и дубовым, и еще каким-нибудь, но коль нет березового духа, какая это парилка, какая там баня! Так, суета одна.

«Топтобус»! легко шел к Дуброве: сушь затвердила низины, начисто выпила многочисленные ложки, коварные ранней весной да после дождливой осени. Ложок — не река, дно у него вязкое, илистое, неизвестно еще, дно ли это или бездонная трясина. Реку можно промерить, дно опробовать, поразмыслить — выдержит ли оно колеса или гусеницы, а в ложке, узеньком, чахленьком, с застойной водой, — все неизвестно, неведомо. В одном месте глубина десять сантиметров, в другом — полтора метра, а то и больше. Ложков боялись даже сильные трактора. Но необыкновенная жара вытянула до дна все ложки, отделявшие Дуброву от Степновки, и «Топтобус» шел почти напрямик, отворачивая только от посевов.

«Если будет дождь, — подумал Алексей, — не миновать нам тяжелой дороги».

И хоть о дожде он подумал с радостью — все же хлебу спасение, но зябко стало на душе — назавтра его ждал выезд на сенокос. Он на «Топтобусе» еще ни разу не опаздывал, будь то заявка самого командира или какого-нибудь слесаря, переезжающего на новую квартиру. Разные были рейсы «Топтобуса» — Корчагин не зря в шутку именовал их: «Тактическо-стратегические».

Успели в Дуброву засветло. Быстро нарезали веток, «хорошавок» обходили стороной. Есть такие в зауральских местах, береза стоит на виду, при дороге, и так она стоит, что рука не поднимается срезать у нее ветку, даже взять «сережку». «Хорошавками» такие деревья называют, красят они весь лес. Затемнело неожиданно быстро, совсем не по-летнему. Летняя ночь приходит медленно, а тут как-то разом заткало Дуброву синим маревом, влажным и густым. До боли, как пчелы, начали кусать комары.

Туча подкралась без грома. Была она небольшая, какой-то сколыш с настоящей, но сколыш весомый и самостоятельный, со своей молнией и громом. Правда, и молния и гром ударили почти одновременно, и тут же пошел дождь, крупный, резкий, как град, и прямой, словно у тучи была задача — остановиться вот здесь, над Дубровой, напоить живой водой истосковавшиеся деревья, близлежащие поля, совсем приунывшие и уже как будто не верящие в свое исцеление.

Струи не различались, под ними, чуть потрепетав, поникла листва — листья не умывались долгожданным дождем, они купались в нем устало, бессильно, словно хотели вобрать в себя всю влагу без остатка. Бежать к машине было бессмысленно, — вымокнешь в пути, а здесь, под раскидистой березой, пролетали лишь редкие капли — так жадно пили воду листья. Алексей и Тоня так и замерли под березовым куполом, не веря чуду — кругом стеной стоит вода, и не поймешь: то ли сверху идет дождь, то ли боковик, то ли снизу какие странные фонтаны открылись, а тут сухо, лишь водяная крошка сыплется.

Как ни старался, как ни пыжился березовый шатер, под которым стояли Алексей и Тоня, но лопнул — целый водопад хлынул вниз, враз вымочив застигнутых врасплох путников до нитки. Поверили они в колдовскую силу листьев и даже крышки малой из свежескошенной травы, что была в двух шагах, не соорудили.

— Ура!!! — совсем по-мальчишески закричал Алексей, — Дождик, лей, дождик, лей, дождик, силы не жалей!

И как в детстве, скинув ботинки, он выскочил на поляну, чтобы ногами попробовать этот хлебный дождь. Ходило поверье, что хлебный дождь, то есть тот, что спустился к хлебу в самую трудную минуту, обладает свойством утраивать человеческие силы. Надо только босиком пробежаться по нему. Не зря же все деревенские ребятишки так любят носиться по свежим дождевым лужам: кому не хочется утроить свою силу!

— Тоня-а-а! — закричал Алексей откуда-то из глубины елани, из-за сизой водяной стены. — Тоня-а-а!..

Тоня медленно, словно зачарованная, пошла к Алексею, пошла на голос, еще не зная, найдет ли его на этой огромной елани, затканной бязью дождя. Она не могла не идти.

Утром в окно сенок, в которых Алексей спал в летнюю жару, постучал Матвей Куркин:

— Хозяин, в работники не возьмешь?

— В какие «работники»? — не понял Алексей спросонку.

— Сено, говорят, метать едешь…

— Да, везу авторотовский народ…

— А себе, говорят, коровку решил завести…

— Глупости! Зачем холостяку-одиночке корова?

— И я так судил, а она сбузыкала: иди, говорит, к Жилину, подмогни сено сметать…

— Да кто говорит-то? — окончательно проснувшись, спросил Алексей.

— Кто, будто не знаешь, — Гутька моя. Ты, говорит, Соле — мамаше твоей — в сорок пятом вон какую возину набухал, на машине едва привезли. А разве я накосил Соле это сено? Лесник Алтухов Егор Семенович. Я только из лесу помог выдернуть. Так не берешь в работники?

Матвею Куркину очень хотелось поехать с Жилиным на сенокос. Работал Матвей в райцентре, — спецпочту возил с железнодорожной станции в районное почтовое отделение. Нашел-таки «фартовый» стул. Сутки отработал — трое отдыхай, домовничай. Гутю такой распорядок работы мужа не устраивал — то на хромке конючит, то на гитаре бренчит. «Артистом» Матвея прозвала и, чуть у кого из селян приспевало срочное дёло, предлагала: «Берите моего «артиста», а то на печке кирпичи повыпадывали».

— Да нет, спасибо, но корову я не собираюсь заводить как будто, — умываясь холодной водой из бочки, отказался от помощи Алексей. — А если и задумаю такое дело, то помощник у меня найдется…

— Понятно, — грустно вздохнул Куркин, так ему хотелось скрыться на несколько дней со строгих глаз жены. — Понятно, вон она в кузове сидит.

В «Топтобусе» действительно сидела Тоня. Предложив ей поехать с ним на покос, Алексей не надеялся на согласие, все-таки доярка, а ей в летнее время подыскать замену нелегко. Так и сам думал — шутка, всего лишь шутка его предложение, не поедет Тоня, не такая она, чтобы тратить время на бог знает что — коровы ведь ни у Алексея, ни в ее хозяйстве нет. А она согласилась. И подмену на ферму себе нашла, и договорилась с Гутей Куркиной, чтобы та присмотрела за огородом, в жар без поливки вмиг могут погибнуть огурцы, и дыньки, и помидоры. Как-то ловко и споро у нее получились сборы: сметана, молоко топленое, хлеб, лук, овощь там разная. Все это уложилось легко в один гусиный пестерь, к нему были приделаны ременные ручки. Тоня сидела в кузове, у самого окошечка заднего вида, задумчивая и серьезная. Алексей даже несколько оторопел, увидев ее:

— Тоня, ты что… на покос?

— А то куда. Сам пригласил.

— Мда-а, я думал… Садись в кабинку тогда, жене шофера положено сидеть в кабине.

— То жене, а я тебе еще не жена.