— Поехали! — крикнул Барабин. — Время — денежки!

ЗИС направился к Миассу.

Рек на Зауральской стороне три: Тобол, Исеть и Миасс. На карте эта реки тонюсенькие, смотришь, так и кажется — вот-вот ниточка оборвется или пойдет штрихом, как заканчиваются пустынные реки. Миасс впадал в Исеть, Исеть — в Тобол, Тобол нес свои воды к Иртышу, а уж тот пробивался к Енисею. Но Иртыш и Енисей там, в дали дальней от Зауралья, а здесь только три. Неширокие и неглубокие, со спокойным ровным течением, они мало были приспособлены для судоходства. Лишь по Тоболу, по большой воде, шныряли катеришки, а по Исети и Миассу при нормальной воде и моторные лодки ходили с опаской. Зауральские реки ярились на короткое время только после многоснежных зим да быстрых весен с крутой растайкой и тогда словно разом отводили душу за обычную тихоту да доброту: растаскивали прясла и плетни, сносили неказистые лавы — временные пешеходные мостки, подбирались вплотную и к низко лежащим деревенькам, не для озорства, а просто так, попугать. Дома полая вода взять не могла, разве что живилась пристроем: конюшенкой, сарайкой, банькой. Пробушевав неделю, реки входили в обычный нрав, в берега. И до следующей весны жили с людьми в полном согласии: давали перегонять стада на летние пастбища без мостов, по мелководью, пропускали сенокосную технику на луга, не останавливали и ягодников, следивших за подходом разной зереченской ягоды: клубники-глубянки, смородины, калины, черемухи. В теплой, прогретой солнцем воде летом было настоящее спасение ребятишкам от зноя, скоту — от гнуса. Да и для домашних дел мягкая речная вода незаменима. Деревня без реки не деревня.

Главной рекой района был Миасс. Кроме лодок, вообще никаких судов, ни малых, ни больших, не пропускал ни по течению, ни против. Неспешно катил свои воды мимо полей и перелесков. Много деревень он связывал своей тоненькой нитью. Неизвестно, кому первому пришла в голову мысль — на крепкий лед спускать машину и рулить аж до самых Локтей. Поначалу побаивались — лед все-таки. Пусть метровой толщины, но лед. Булькнешь — и на тот свет своим ходом. Лошадей с возами он выдерживал — это давно известно. Но машина лошади неровня. Да и ключи кой-где точат, наледь от них на целые километры тянется, перехватывает дорогу, скрывает ее от глаза.

В хорошую погоду по льду катить что по автостраде, милое дело. Можно побриться на ходу и не порезаться. Тут главное смотри, как со встречным будешь разъезжаться. Дорога узкая, на одну машину, прорезана в глубоком снегу бульдозером. Движение по ней только в одну сторону, а здесь не исключен и встречный. Правда, есть отводы, через три-четыре километра. А потому смотри не столько под колеса, сколько поверх дороги — не идет ли вдалеке машина. Если идет — сообрази, тебе ли первому въехать в отвод и пропустить или продолжать движение в надежде на новый отвод. С каким характером встречный шофер попадется, а то будешь задним ходом пилить добрый километр к отводу.

На дороге проще простого и «поцеловаться», стукнуться радиаторами. Эта дорога похожа была на «ледянку», по которой в годы войны лес возили. Алексей слышал о ней от матери.

Верно служил Миасс в зимнее бездорожье. Но к весне, когда особенно начинали стекать талые воды, лед становится коварным На вид вроде такой же, но дряблый изнутри, потому как подтачивало его и таловкой, и оживающими ключами. Хоть и манил ледяной асфальт, но в апреле и самые отчаянные смирели: «От земли ко льду теплынь пошла». Командир автороты даже особый приказ издавал, запрещающий выезд на лед. Приказ принимали к сведению, но выполнять не спешили: «Похрустыват, а не трешшит!» И буксовать на грунтовых дорогах не особенно хотелось, тут какой-то час тратишь, потому как летишь «с ветерком», а на колдобинах полдня будешь кандыбать, руки вымотаешь за один рейс, не захочешь никаких пирогов.

Перед самым съездом на лед с невысокого, обитого бульдозером берега Барабин сказал:

— Остановись-ка, Алексеюшка!

Алексей остановился, думал, Борис возьмет ломик да пойдет пробовать крепость льда, а Барабин, отыскав в кармане ремешок, притянул педаль тормоза намертво к рулевому стояку.

— Затем, что на льду нельзя тормозить. Ты человек новый, можешь и забыть. А забросит нас в снег, копаться мало приятности. Не люблю я копаться. Вот и лопатку не вожу, ты заметил?

— А под сиденьем?

— Ах, чертенок глазастый, углядел-таки! Обо мне в районе слух ходит: «Без лопатки ездит!» Кто слух пустил, не знаю. Да пускай думают: авторитету больше. Я и в самом деле редко ее из-под сиденья достаю, хотя на всякий пожарный и храню, чем черт не шутит. Ну вот, тормоз я привязал, не убежит теперь. А ты, Алексеюшка, по льду шуруй на полной скорости. Не давай машине рыскать. Если поперек поведет, сбавь газок, двигателем тормози, а колесами передними осторожно выравнивай. Двигателем тормози в крайнем случае — коленчатый я недавно новый поставил, беречь надо. Шесть пол-литр на базе поверх цены выложил! Перед встречным не робей, мигни фарами, пускай он пережидает или пятится, нам таким делом заниматься не с руки, нам надо работнуть на страх врагам и на радость женщинам! Двигай, дорогуша!

Алексей что-то долго копался с ключом зажигания. Барабин понял его медлительность по-своему:

— Слушай, а может, ты боишься? Так скажи, никто не неволит, дело такое — лед весенний, впервой. Кстати, дверку левым локтем чувствуй. Я хоть и не боюсь, но тоже опасаюсь — прогноз-то врет-врет, да как угадает! Не трусишь?

— Есть маленько.

— Маленько — это хорошо. Давай потихонечку спускайся вниз, там на ветерке боязнь и выветрит.

Машина медленно двинулась по съезду, к синеющей ленте реки. Из-под колес в кузов било крупным галечником, словно какой-то неведомый счетчик начал отщелкивать первые метры неближнего пути.

Когда ЗИС сошел на лед, лишь глухо хрустнувший, управлять стало легко, словно автомобиль и в самом деле вырвался на первоклассный асфальт.