Я была достаточно приземленной и понимала, что находилась на грани того, чтобы из-за всего этого стать нуждающимся нытиком. Так что пыталась относиться ко всему рационально. Тем не менее, никто не мог отрицать, что было в этой игре что-то не совсем... нормальное.

Я послала ему мейл утром в четверг и ничего не получила в ответ. Поэтому отправила ему сообщение. Ответа до сих пор не было. Звонила ему три раза на мобильный. Каждый раз попадала на голосовую почту. Тогда-то я и забеспокоилась. Я даже не была уверена в причине беспокойства. Просто ощущение. Так что я позвонила в магазин, но четыре раза за три часа попадала на голосовую почту. Был ли он так уж занят? Был ли закрыт магазин в четверг?

— Это странно, — сказала Тэйра, когда я рассказала ей об этом после обеда.

Мы были в раздевалке, заканчивая рабочий день, который для меня по ощущениям растянулся на недели.

— Однажды я видела такой фильм, — продолжала она, — о докторе... его, кажется, играл Бью Бриджес. Ты знаешь, брата Джефа Бриджеса? В любом случае, он был доктором и у него было две семьи. Это продолжалось типа годы, и никто этого не обнаружил. В смысле, не постоянно, короче.

Отлично. Спасибо, Тэйра. Ты и правда знаешь, как дать девушке почувствовать себя лучше. Вот что я чувствовала и что хотела сказать, но не стала.

— Это просто фильм, — ответила я, закрывая дверцу и вводя комбинацию на замке.

— Нет, я абсолютно уверена, что он был основан на реальной истории. Но, эй, я не говорю, что именно это происходит. Я просто говорю... знаешь, странные вещи типа этой случаются.

***

По дороге домой я остановилась у гастронома схватить салат и суп, но по приезду домой не смогла есть. Я думала о короткой беседе с Тэйрой после обеда. Мой желудок завязался узлом, плечи были напряжены, и более одного раза я обнаруживала, что сжимала руки в кулаках.

Я чередовала проклятия в адрес Тэйры, вложившей такие мысли в мою голову, и в адрес Уоттса, с самого начала поставившего меня в такое положение.

Что было правдой? Что ложью? Что он скрывал? И почему?

Потихоньку мои гнев и разочарование изменили направление от Тэйры и Уоттса. Теперь они были направлены на меня. Ни один из них не обидел меня. Я сама это сделала, зайдя так далеко с мужчиной, державшимся от меня на таком расстоянии.

Пару раз в ту ночь меня тошнило, но не вырвало. Я испытала такой уровень стресса, который один психиатр назвал «адреналиновое истощение». В теле так много адреналина, что оно фактически парит. И я все еще не могла спать.

Это продолжалось всю ночь. Пытка в чистом виде.

Я хотела определенности и желательно быстро. Я очень этого заслуживала, не столько ради Уоттса, сколько ради себя. Я обязала Кэтрин сегодняшнюю не позволить безропотной, тревожной, легко ранимой Кэтрин из прошлого вернуться.

В семь утра в пятницу я позвонила на работу и сказала руководителю о том, что слегла с отравлением. За три года я не пропустила ни дня на работе, поэтому не волновалась о негативных последствиях своего звонка.

После того, как повесила трубку, начала набирать сообщение Уоттсу, но быстро стерла его. Я решила, что хочу услышать его голос вместо письменного ответа, так что занесла большой палец над его именем в списке контактов... затем остановилась.

Услышать его голос было лучше, чем читать ответ, но я уже решила отправиться в Балтимор, чтобы увидеться с ним, и не хотела спрашивать на то разрешения. А решила просто поехать.

Я быстро приняла душ, натянула джинсы, футболку, повозилась с волосами прежде, чем сдалась и завязала их в хвост, и уже в восемь была в пути.

Движение было ужасным. Сочетание дорожных работ и тягача с прицепом добавили тридцать минут к уже раздражающему вождению. Последней каплей стал начавшийся в десяти минутах езды от Балтимора дождь, и он только усилился с приближением к магазину Уоттса.

А в качестве вишенки на торте этой мучительной поездки — мне пришлось припарковаться в двух домах от его магазина, и у меня не было ни зонтика, ни плаща.

Я бежала по тротуару, шлепая по лужам, и практически пробежала мимо входа в его книжный магазин. Я остановилась, повернулась и толкнула дверь. Прозвучал электронный звонок. Я стояла там абсолютно промокшая, и с меня капала вода.

Голова Уоттса показалась из-за угла одного из проходов, и он увидел меня. Затем он начал идти ко мне со словами:

— Господи, Кэтрин, что произошло?

Я начала дрожать от того, что была мокрая, а в магазине работал кондиционер. Он висел так низко, что холодный воздух дул на витрины и отражался от них.

— Нам нужно поговорить, — сказала я.

— Подожди, я дам тебе что-нибудь, чем можно вытереться.

Я стояла на месте, не желая залить весь пол водой.

Уоттс вернулся с рулоном бумажных полотенец.

— Это все, что у меня здесь есть. Прости.

— Все в порядке. — Я взяла у него рулон и отмотала кусок, начиная вытираться, затем позволила чувствам вырваться наружу. — Я больше не могу соблюдать секретность. Мы узнали друг друга, переспали... это просто слишком. Я не могу вынести этого. — Разочарование и сумбурность отразились на тоне моего голоса. Мне было все равно. Я хотела, чтобы ему было так же больно, как и мне. — Мне нужно знать кое-что.

Его лицо приняло то знакомое выражение, к которому я уже начала привыкать. Глаза сузились, на скулах заиграли желваки, пока он сжимал челюсти.

— Что ты хочешь знать?

— Твой дом, — ответила я, борясь со слезами.

Было таким облегчением снять этот груз со своих плеч, и я была очень рада тому, что пришла сказать это ему в лицо.

— Что с ним?

— Почему ты не позволяешь мне его увидеть? Ты... — мой голос дрогнул.

Уоттс отмотал больше полотенец и передал их мне.

— Я что?

Я взяла полотенца, но не могла смотреть на него, пока заканчивала мысль.

— Там... есть кто-то еще?

Не колеблясь ни секунды, он произнес:

— Ты спрашиваешь меня не о том, о чем хочешь спросить на самом деле.

Я глубоко вдохнула, выпрямляя спину и глядя ему прямо в глаза.

— Ты женат? Или ты живешь с женщиной?

Уоттс посмотрел вниз.

Я немедленно отреагировала, выпаливая все и начав с:

— Я не смогу принять то, что ты собираешься меня бросить. Меня в жизни слишком часто бросали...

И прямо там, в его магазине, все и вылилось, вся история моего детства и все, через что я прошла. Я рассказала ему все о том, как меня переселяли из одной приемной семьи в другую, жестокие вещи, которые я слышала о себе от взрослых, издевательства от других детей, мои изнурительные головные боли и потеря мышечной энергии.

Я утаивала от него эту информацию, но именно ей, в конце концов, хотела с ним поделиться. Не только в качестве движущего фактора в стремлении больше узнать о нем, но также из желания, чтобы он больше узнал обо мне.

Так что он получил короткую и грязную версию истории, рассказанную мной, стоящей там в мокрой одежде и со струящимися по щекам слезами.

Уоттс схватил меня, притягивая к себе и обнимая. Это были те комфорт и теплота, в которых я нуждалась. Какое-то мгновение он держал меня так, сказав:

— Я понятия не имел... Я не знал...

Мое лицо было напротив его шеи, когда я ответила:

— Я понятия не имела об имени, с которым была рождена, но выросла как Джоселин Брил. И поменяла имя на Кэтрин Мери Колб, когда достигла восемнадцатилетия.

Он молчал некоторое время.

— Так много всего, чего ты не знаешь, — произнесла я. — Так много. Я хочу, чтобы ты знал. Но мне нужно узнать тебя. Настоящего тебя.

Я закрыла глаза, страшась ответа. Он мог оказаться плохим, разрушительным, безвозвратно разрушающим жизни.

Но вместо этого я услышала:

— Позволь мне все закрыть здесь. Я отвезу тебя к себе домой.

***

Уоттс увеличил температуру печки автомобиля, пока мы двигались в десятиминутной поездке к его дому. По дороге мы молчали. Хорошо, что он не хотел разговаривать в машине. Я не была уверена, что смогла бы озвучить хоть одну разумную мысль. Сердце колотилось о ребра, во рту было сухо, взгляд блуждал вперед и назад, пока я осматривала все на нашем пути через окно машины.

Я нервничала так, как никогда в своей жизни.

Он подъехал к ряду таунхаусов, вышел из машины, подошел, чтобы открыть для меня дверь, и мы побежали по тротуару сквозь проливной дождь. Открывая дверь, он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Уоттс распахнул дверь и отодвинулся, пропуская меня внутрь.

Первое, что, я отметила, насколько сильно его дом был похож на мой. Кирпичные стены, но большая часть из них была закрыта книжными полками, на которых стояли тысячи книг. Намного больше, чем у меня, но мы оба любили демонстрировать их.

Значительная часть кафельного пола была покрыта большим ковром глубоких красного и коричневого оттенков. Диван и стулья были черными, кофейный и журнальный столики были сделаны из чередующихся светлых и темных пород дерева.

Все помещение казалось очень мужественным. Я чувствовала запах дорогой кожи и… чего-то лимонного. Дом был чистым и свежим, но холодным.

— Позволь дать тебе что-то сухое и теплое, чтобы переодеться, — сказал Уоттс, словно читая мои мысли.

Он взял меня за руку и повел через ослепительно белую кухню с приборами из нержавеющей стали.

Мы оказались в прачечной, где Уоттс достал футболку с длинными рукавами и пару хлопковых пижамных штанов с завязками. Он снял мою футболку, бюстгальтер, а затем и штаны. Я стояла перед ним обнаженная, пока он вытирал меня полотенцем. Затем он надел на меня футболку через голову и придерживал штаны, чтобы я надела их самостоятельно. Футболка была настолько большой, что свисала с одного плеча. Штаны были слишком длинными, так что Уоттс встал на колени и закатал их.

— Носки? — спросил он, поднимаясь.

— Нет, спасибо. Так сойдет.

Он снова отвел меня в комнату, интересуясь, достаточно ли мне тепло.

— Все в порядке, — ответила я, присаживаясь на диван. Меня осенило понимание того, что должно было произойти дальше. Все выглядело так, словно он намеренно тянул время. — Ты пугаешь меня.