Одевшись, я собираю волосы в высокий хвост и надеваю балетки. Открыв дверь, я оглядываю зал и вижу, что дверь в комнату Кэтча закрыта. Зайдя на кухню, я сразу же начинаю обыскивать шкафчики в поисках кофе.

Стоя у стола в ожидании кофе, я опускаю голову на руки. Это был лучший секс, который у меня когда-либо был, с тех самых пор, как я впервые отдалась мужчине в семнадцать. Сам факт того, что у меня до сих пор подгибаются коленки и остается ощущение его внутри, тому доказательство. За те несколько мгновений, что нам потребовалось, чтобы успокоиться, я наслаждалась ощущением его тела, реакцией его кожи на мои мягкие прикосновения. В какой-то миг я подумала, что он может остаться со мной, но так и не успела спросить.

Выскакивая из комнаты, он был как будто в ужасе, как если бы у меня появилась вторая голова. Я не помню, чтобы он возвращался, хотя должен был. Как иначе я могла проснуться завернутая? Отчетливо помню, как задремала на полностью заправленной кровати.

Наверно он ушел спать к себе. От мысли, что он оставил меня после такого восхитительного секса, стало больно. Все в нем казалось настолько правильным, убийца он или нет, невозможно отрицать связь между нами. Нет. Нет и нет. Я не могу поддаться эмоциям. Я сказала ему, что хочу только один раз, и он дал мне то, что я просила. Придется засунуть свои глупые эмоции в задницу.

Еще мне нужно выметаться из этого дома к чертям собачьим.

Забыв про кофе, я преодолеваю небольшое расстояние до двери, распахиваю ее настежь и вижу стоящую на пороге Грейси с поднятым кулаком. От удивления у меня распахиваются глаза. Она улыбается.

‒ Доброе утро, Макс. Сейдж уже встал?

‒ Не знаю... ‒ начинаю говорить, но тут же вспоминаю о своей роли. ‒ Он проснулся, когда я выбиралась из кровати, но думаю, что снова заснул. ‒ Знаю, звучит жалко, но это лучшее, что я смогла придумать за столь короткое время.

‒ Ну, обычно, пока он дома, то помогает мне: чистит стойла и заботится о Дакоте. Обычно я каждый день плачу за это парню с нашей улицы, но сегодня я просила его не приходить, ‒ она стоит и в задумчивости потирает подбородок. ‒ Я заметила, что Сейдж какой-то уставший. Может, пусть он поспит, а ты поможешь мне вместо него.

Я люблю животных, но жизнь в приемных семьях в городе означает, что у меня не так-то много опыта общения с ними.

‒ Ты имеешь в виду собирать лопатой конский навоз? ‒ отвечаю я.

Она откидывает голову и смеется.

‒ Именно это я и имела в виду. Идем же, давай пособираем немного конского навоза. Надеюсь, эта блузка не очень тебе нравится.

Я смотрю на блузку и пожимаю плечами. Вряд ли она еще понадобится мне для работы.

Вслед за ней я спускаюсь к стойлам, и она вручает мне пару старых сапог, слишком больших для меня. Вручив мне лопатку, она подталкивает меня к стойлу Дакоты. Запах ужасный, но я выкидываю эту мысль из головы и слушаю ее указания.

Оказывается, Грейси тот еще сержант-инструктор по уборке конюшен.

‒ Видимо, вчера мой сын дал жару, ‒ говорит она, когда я поворачиваюсь к ней спиной. Я откидываю голову и хмыкаю, но ничего не отвечаю. Нет смысла убеждать ее в обратном.

Боже, если бы она только знала.

Час спустя я вся вспотела, да и пахну наверно ничуть не лучше этого навоза. Грейси показывает мне кобылу. В отличие от Дакоты, ее морда коричневая, у нее кристально голубые глаза, и она не кажется запачканной белой краской, ее пятна больше похожи на небольшие облака.

‒ Как ее зовут? ‒ спрашиваю я, проводя щеткой ей по шее.

Грейси дает мне в руки морковку.

‒ У нее еще нет имени. Она была изъята, потому что за ней не ухаживали должным образом. Лошадь была в достаточно плохом состоянии, когда ее сюда привели, ‒ она клонит голову и смотрит не меня, ее глаза даже блестят. ‒ Может, ты дашь ей имя?

Кобылка берет у меня морковку, а я начинаю пятиться назад.

‒ Нет, нет, нет. Она твоя. Ты спасла ее, я бы никогда...

Грейси берет меня за руку, чтоб я не убежала.

‒ До Сейджа никогда не дойдет, что я вижу его насквозь. Он представил тебя как свою девушку, и мне хотелось, чтобы это была правда, но мне лучше знать. Я не в курсе, чем вы с Сейджем занимаетесь, но ты мне нравишься. Мне кажется, что у вас с этой молодой кобылкой есть что-то общее. Вам обеим не доставало любви. Но она нашла свой дом, и для тебя тоже никогда не поздно, Макс. Так что я действительно хочу, чтоб ты дала ей имя.

Меня практически никогда не любили, и это причина того, что мне всегда тяжело подпускать людей близко к себе. Слишком много эмоций застряло у меня в горле, и понадобилось немало усилий, чтобы успокоиться. Я не разрыдаюсь из-за этого простого подарка и добрых слов от женщины, которая мне практически не знакома. Как бы мне ни хотелось, но я не должна быть тем, кто даст ей имя. Хотя Грейси права, у нас с этой кобылой достаточно общего.

‒ Была одна девочка, с которой я была в приемной семье. У нее были шоколадного цвета волосы и светло-голубые глаза. Несколько лет она была моей лучшей подругой, единственной подругой. Хотя ее родители назвали ее Калила, было очевидно, что они любили ее не достаточно. Я никогда не думала, что ей подходит это имя, пока однажды ее не удочерили. С тех пор я ее не видела.

‒ Что означает «Калила»? ‒ спрашивает она.

‒ Близкая или любимая, ‒ отвечаю я с улыбкой.

‒ Идеально.

Кэтч прочищает горло, мы обе оборачиваемся и видим, что он стоит возле стойла Дакоты. Он одет в старую потертую синюю футболку и такие же старые джинсы, а на ногах ‒ избитые рабочие сапоги. Кэтч тоже выглядит отдохнувшим. От одного вида того, как он стоит там со скрещенными на груди руками и ленивым довольным взглядом, мое сердце подскакивает к горлу.

Я сглатываю и взлохмачиваю волосы. Это единственное, что мне остается, потому что если я сделаю то, чего действительно хочу, то Грейси придется окатить нас из брандспойта.

‒ Я спустился помочь с чисткой стойл. Или Майки уже заходил? ‒ спрашивает он.

Грейси хмурится.

‒ Не говори глупостей, мальчишка. Ты спал, так что мне помогла Макс.

Брови Кэтча поползли вверх.

‒ Ну, тогда я свожу Дакоту на прогулку. Макс, поехали со мной.

‒ А, хорошо, ‒ отвечаю я, наблюдая, как он седлает коня.

Закончив, он протягивает мне руку, но я отмахиваюсь от него. Хватаюсь за седло двумя руками, вставляю ногу в стремя и подтягиваюсь в седло. К счастью, я к нему спиной, потому что у меня лицо перекосило от боли ‒ все мышцы так и вопят, моля о пощаде.

Похоже, шестимесячное воздержание до добра не доведет.

‒ Ты когда-нибудь ездила верхом? ‒ спрашивает он.

‒ Нет, но я много раз видела, как это делается, ‒ отвечаю я, не глядя на него. Говорить с ним, по меньшей мере, неловко.

‒ Тогда убирай свой зад из моего седла. Черта с два я дам тебе управлять этим зверем. Я упираюсь ладонями в переднюю часть седла, поднимаю зад и отталкиваюсь от седла, оказываясь на застеленной покрывалом попе Дакоты.

Не говоря ни слова и не глядя мне в глаза, Кэтч без проблем забирается в седло. По щелчку его языка конь начинает лениво выходить из конюшни. Чтобы не держаться за Кэтча, я выбираю конец седла.

Он легко добирается до края пастбища и едет вдоль границы, часто спрыгивая с коня, чтобы проверить столбики ограды. Я сижу молча и наблюдаю, как его прекрасное тело сгибается и двигается каждый раз, когда он тянет и толкает столбик. И вообще мне кажется, что он пытается меня за что-то наказать.

Только добравшись до конца пастбища, он, наконец, решает заговорить со мной. Вместо того чтобы сесть в седло лицом вперед, он садится наоборот. У него прекрасные сияющие глаза и капельки пота вдоль линии волос и губ. На лбу лежит выбившаяся прядка волос, и, черт побери, как я хочу вернуть ее на место.

‒ Слушай, Макс, насчет этой ночи... ‒ начинает он.

Но я поднимаю руку. Не знаю, что он собирается сказать, но у меня возникла мысль. Мне кажется, чтобы эмоции не взяли надо мной верх, мне надо взять под контроль этот разговор. Эта ночь была моим решением. Я контролировала ситуацию, так что мне нужно контролировать ее и сейчас.

‒ Я сказала: одна ночь. Больше я не попрошу, не волнуйся об этом. Не хочу неловких моментов. Хорошо? ‒ произношу я с улыбкой.

Да, улыбка фальшивая, но я много лет практиковалась, так что теперь это идеальная фальшивая улыбка.

Кэтч протягивает руку и касается моей щеки, прежде чем запечатлеть на моих губах очень неуверенный поцелуй.

‒ Хорошо. В любом случае, ты заслуживаешь лучшего, чем я.

Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но захлопываю его, понимая, что слов нет.

Он садится в седле прямо и велит мне держаться. Я обхватываю его руками вокруг талии и крепко хватаюсь за футболку, почти так же, как когда ехала с ним на мотоцикле. Пульс подскакивает, дыхание перехватывает. Внезапно я пугаюсь того, что это может быть последний раз, когда я обнимаю его, так что я сжимаю объятья еще крепче.

Сердце разбито, и я даже не знаю, что мне с этим делать. Я никогда не подпускала парней настолько близко, чтобы я что-нибудь чувствовала. А теперь я с Кэтчем, и ему каким-то образом удалось преодолеть стены вокруг моего сердца. Не знаю, когда это случилось, и не уверена, что знаю, как выкинуть его обратно. На безопасное расстояние.

Дакота срывается в галоп. Я чувствую каждое его движение, каждую мышцу на каждом шаге. Мой пот смешивается с его потом, и я как будто начинаю соскальзывать. Я крепче сжимаю руки и пытаюсь выправиться. Тут Кэтч протягивает руку назад, крепко хватает меня и перетаскивает меня на место.

Сделав это, он лишь расширил трещину в сердце.

Остаток дня я почти не видела Кэтча. Грейси нужно в город по делам, и он быстро решает сопровождать ее. Когда она спрашивает, не хочу ли я поехать с ними, я вежливо отказываюсь, чувствуя, что Кэтч отчаянно пытается держаться от меня подальше.

Так что я поднимаюсь в гостевые комнаты и принимаю душ. Там на двери я обнаруживаю халат, который и ношу, пока иду в дом и стираю. Как только одежда постирана, я сразу же возвращаюсь в конюшню. Не хочу оставаться в доме. В нем пахнет Кэтчем, и мне невозможно находиться среди фотографий разных моментов его жизни. Не говоря о том, что в доме пропахло семьей. Тем, чего у меня никогда не было, и это меня никогда не беспокоило до этих самых пор.