«Но неужели для того, чтобы жить спокойно, надо прозябать в бедности?» — она словно спорила с Рождественской.

Впервые за пять лет замужества Юна задалась вопросом, где Иван берет деньги. Уже два года, как они живут в кооперативной квартире. За это время свекровь денег им ни разу не прислала — откладывала, как говорила, на покупку машины.

— Откуда у тебя деньги и что у тебя за дела? — этот вопрос, прозвучавший впервые, был для Ивана неожиданностью.

— Ну и вопросец ты задала! Отчего такой интерес? Красиво жить надоело?

— И все-таки откуда у тебя деньги? Я хочу знать, — упрямо стояла на своем Юна. — Ведь у нас большие затраты. Лишних быть не может. И еще — хочу знать, чем тебе обязан Шульгин? — она вспомнила фамилию мастера. — И чем ты обязан Козыреву? Он-то живет в Сибири и добывает там нефть! Или Колосову, который имеет какое-то отношение к Козыреву — сантехнику в аптекоуправлении? Они ведь друг друга и в глаза-то не видели!

— Ну все, высказалась?! Наконец-то догадки хватило поинтересоваться делами своего муженька. А то меня все желание обуревает выкинуть что-нибудь такое-этакое, интерес чтобы пробудился ко мне. — И Иван вытащил из кармана пиджака двести рублей. — Вот видишь, тоже деньги. Заработал честным трудом. Это на мелкие расходы.

— Какой это честный труд, когда за день платят двести рублей?! Академики и то меньше, наверное, получают!

Он насмешливо посмотрел на нее:

— Значит, деньги тебе душу жгут? Ладно, уберем их, чтобы наша малипусенька не страдала, — слово «малипусенька» сейчас в его устах прозвучало издевательски. Деньги он спокойно убрал в карман пиджака.

Юна взорвалась:

— У нас вот в НИИ инженера посадили! Тоже в кармане большие суммы носил на мелкие расходы. Оказалось — спекулировал машинами. Я хочу спать спокойно! И позор-то какой! Знала бы моя мама… — Только сейчас, через много лет, она свою жизнь соотнесла с именем Фроси.

— Что ты причитаешь? Испугалась, да? — Иван явно смеялся над ней. — Спать она спокойной хочет! — И добавил равнодушно: — Я тоже хочу спать спокойно. И чтобы не было никакого позора. И чтобы меня все уважали. Кто я? Я — снабженец цеха, а для всех непосвященных рабочий крупного завода, студент-заочник, вот-вот оканчивающий институт.

— Который с четвертого на пятый курс никак не переползет? — вставила Юна.

— А это — потому, что думаю о моей маленькой. Создаю дом… Продолжаю. Значит, кто я? Рабочий и студент. А это уже биография, анкета. Моя мамочка учила, что анкета должна быть чистой, ничем не запятнанной. Возьми в толк, в свою головку никудышную, что не могу я заниматься криминальными делами! Ясно? Не могу! Но я хочу жить красиво. Держать все нити радостей в своем кулаке. Чтобы радовалась мамуля и… ты. А что нам с тобой для этого надо, ласточка ты моя? Не знаешь? Необходима зависимость. Я разработал систему. Систему одолжений. Она не карается законом, под нее нет статей. По ней я не использую служебного положения, не несу ничего с завода, не краду в кладовке, не спекулирую. Я только торгую одолжениями! Поняла? И меня люди за них благодарят. Кто как может. Кто деньгами…

— А кто борзыми щенками? — усмехнулась Юна.

— Тебе, между прочим, тоже в этой системе место есть. Вот ты интересовалась, что связывает меня с Шульгиным, Колосовым, Козыревым? Расскажу. Вспомни, кто Шульгину достал книги, которые ему очень хотелось? Вспомнила? Одна наша с тобой знакомая по имени Юнона. В благодарность за это он, как своему родственнику, устроил путевку в дом отдыха на Черном море Козыреву. Тот живет в Сибири и очень хотел покупаться в теплых водах. Козырев узнал, что постаралась ему сделать путевку моя жена, журналистка, занимающая большой пост… За это он мне прислал для тебя шкурки песца, купленные за полцены прямо у охотников.

— А я их что-то и не видела! — прервала его Юна.

— Я тебе их и не показывал. Решил, что возни с ними много. Надо искать скорняка, чтобы выделать. У меня, правда, есть один знакомый мастер, но он чаще портит, чем делает как надо. Да и песец был не качественный. А у тебя есть волчья ушанка! Вот я и отдал Колосову шкурки по той же цене. Заметь, ни копейки дороже не взял. Зато он достал нам сантехнику, о какой ты мечтала. И мы с тобой заплатили за нее столько, сколько она стоит в магазине. Вот, пожалуйста, экономия в расходах. Значит, двойную переплату я заработал честным трудом, ведь сама понимаешь, во сколько могла эта сантехника обойтись. Я ни у кого ничего не вымогаю и не прошу. Но всегда ставлю дело так, чтобы люди понимали: за одолжение надо благодарить. А от благодарностей я не отказываюсь. И все надо держать в голове. Радовалась бы, что у тебя муж такой деловой, и не устраивала бы истерики о спокойном сне. Видишь ли!..

«Какой цинизм, — подумала Юна, — сижу слушаю как само собой разумеющееся эту жизненную философию. Даже циник Симка себе таких рассуждений не позволял. Он просто разглагольствовал. Хотел слыть умником. Иван же — действует! Вот, оказывается, что означают слова «надо знать, кому доверять». Мне доверяет, мне, по его понятию, «никудышной», ему обязанной и никому больше не нужной… Поэтому и окружил вниманием, чтобы я за него держалась и уже ни о чем не думала. Да, да, держалась и боялась, избалованная полученным благополучием, это благополучие потерять, а вместе с ним и мужа».

Но скоро ее мысли приняли иной оборот. Она подумала, что система Ивана очень убедительна.

«Может, и правда мне надо смотреть на все проще и радоваться, что у меня такой заботливый и внимательный муж? Не каждой же женщине так везет. У многих ли хватит ума сделать так, чтобы тебе за совет выложили двести рублей. А Иван вот получил! Деловой он и умный. И что же здесь плохого, если его хотят отблагодарить?»

…Но с каждым новым шагом к намеченным житейским высотам Юна все чаще испытывала опустошение, духовную леность, безразличие ко всему. И каждый раз, когда грустные мысли одолевали ее, она гнала их, уговаривая себя, что ей очень повезло. Усилием воли восстанавливала в себе равновесие, и тогда все шло вроде бы опять своим чередом. И все же… размышления о пустоте и безликости своей жизни все чаще посещали Юну.

Тут голос Ивана вывел ее из раздумий.

— Надо ценить такого мужа, — сказал он. — Эх, только моя мамулька понимает цену всему в жизни.

Марию Дмитриевну, мать Ивана, Юна не любила. За все время своего замужества Юна виделась со свекровью всего два раза. Так случилось, что свекровь из-за болезни приехать к ним на свадьбу не смогла. Впервые Юна встретилась с Марией Дмитриевной после переезда на новую квартиру. Они с Иваном решили провести отпуск у свекрови…

— А вот моя мамуля, — услышала Юна счастливый голос Ивана, когда они подошли к седой женщине, стоявшей около грядки.

Она была причесана, как школьница; на прямой пробор, тонкие косички уложены корзиночкой на затылке. Одета небрежно. Чего только стоил ее черный балахон с длинными рукавами, весь покрытый сальными пятнами, которые от жаркого летнего солнца, кажется, еще шире растекались по штапелю.

Жесткий взгляд свекрови пронизывал Юну насквозь. Словно она не очень верила в реальность существования невестки. Поджатые губы придавали властным чертам лица недовольно-презрительное выражение. Мария Дмитриевна сделала было шаг, но разношенные, большого размера мужские полуботинки сваливались с ее темных от загара и грязи ног. Она споткнулась и остановилась.

— Ну, поцелуйтесь! Поцелуйтесь! Родственнички ведь! — произнес Иван. — Вот тебе, Юнона, и мама. Можешь мамульку так называть! Я разрешаю…

Они со свекровью, не шевелясь, смотрели друг на друга.

От слов мужа у Юны перехватило дыхание. Неужели это чучело надо называть «мама»? Нет! Одна Фрося могла слышать от нее это святое слово, и больше никто и никогда не услышит. Юна сделала шаг вперед и протянула свекрови руку.

— Познакомимся. — Юна постаралась придать голосу мягкость, даже некоторую легкость, располагающую к беседе. — Я и есть Юна. А вы — Мария Дмитриевна, мама нашего с вами единственного мужчины.

И Юна выдала самую очаровательную из своих улыбок. В сказанное она вложила столько теплоты, что необходимость в поцелуях отпала сама собой. Но невидимый барьер между Юной и собой свекровь все же ощутила. Она долгим взглядом изучала невестку.

— Что ж, доченька, — елейным голосом проговорила Мария Дмитриевна, едва разжав губы. — Располагайтесь, отдыхайте. Желаю приобрести у нас крепкого здоровья. Я для вас сарайчик приготовила. Прибралась и там тумбочку поставила и приемник старый. Он испорчен, но для виду ничего, сойдет.

— Ну мамулька, ну выдумщица! Ты у нас прямо молодчинка! Все для нас приготовила! — стал восторгаться Иван.

А Юна почему-то подумала, что он не испытывает того восторга, который изображает, что это, как и приемник, «для виду». Она только недоумевала — для кого эти выражения восторга предназначены?

— В самом доме у меня квартиранты, — продолжала спокойно Мария Дмитриевна. — С двумя детьми. Телевизор я включаю, когда они уходят. Сказала, что сломан. Вы уж меня не подведите, при них не смотрите.

— А если они включат и увидят, что он работает? — поинтересовалась Юна.

— Без меня не включат. Я предохранитель у себя в комнате держу. Когда надо — вставляю, потом опять вынимаю. Так что не подведите.

— Ну умничка, ну умничка! — снова стал восторгаться Иван. — Конечно, если все начнут пристраиваться возле нашего телевизора, так ножек и рожек от него не останется.

— Да, забыла сказать, — будто только сейчас вспомнила свекровь. — В сарайчике пока еще студентка живет. Она через неделю уедет. Юна пока с ней побудет, а ты, сынок, со мной в большой комнате поживешь.

Юна почувствовала острую обиду, кровь бросилась ей в виски.

«Моя мама, — подумала она, — если бы была жива, наверное, не знала бы, как лучше устроить дочку с зятем. Да и тетя Женя как нас принимает, суетится, чтобы «Ванечке было хорошо, удобно». Лучший кусок ему всегда кладет. А эта… расщедрилась на сарай, да и тот со студенткой».