— Когда Валентинку-то отправите?
— Когда сама пожелает. — Он вздохнул, будто сбросил с себя тягостную ношу, улыбаясь пошел к порогу, на ходу добавил:
— Скоро приедет.
«Куда он на ночь-то глядя!» — остановила бы его Зинаида Андреевна, да подняться не могла, и упала лицом на руки и заплакала, неумело, давясь, захлебываясь, взлаивая…
…Редко запоминались Валентинке сны, да и были-то в них одни пустяковины. А тот, что увидела перед приездом газетчика, завязался в памяти прочным узелком. Собиралась к Хулыпе за разгадкою да так и не собралась: нагрянули такие события. Теперь все вроде бы ясно — вот куда унес ее ветер, вот где замотал, закружил. «Долго ли ты у меня гостишь?» — спросил отец. «Ох, как долго», — могла бы она ответить, если б не боялась обидеть его.
Нет, города она не пугалась, город был просто чужим. И чем бы помогли улицы, магазины, театры, когда руки пустовали? Она всячески старалась их занять. Влажной тряпочкой стирала пыль с подоконника, со стола, с шифоньера. Нацедив ведро воды, высоко подтыкала подол и терла полы в комнате, в коридоре, у тети Кати, на кухне, шлепала босыми подошвами по влажной прохладе половиц. Переодевшись, брала кошелку, чтобы купить что-нибудь из продуктов, накормить отца. Останавливалась перед молочным магазином, и странно было ей глядеть на широкогорлые бутылки, на кубы подтаявшего масла. Конечно, не думалось, что это молоко именно с ее фермы, а все-таки могло и так оказаться.
В комнате отца, как она ее до сих пор называла, выпростав волосы из-под косынки, всовывала ноги в тесные туфли, в которых езживала на совещания, уходила в скверик с бархатными от пыли кустами или еще дальше — на реку. Река была вольная, паслись на ней волны-овечки. Порою, распугивая их, важно проплывал теплоход с тремя палубами, со скошенными назад трубами, бойко шмыгали крохотные трамвайчики, издали похожие на босоножки.
Но вместо ветерка было теплое дыхание коровушки, вместо прохожей полной женщины — Люба Шепелина, и улица, по которой взад-вперед бродили с Петюнею, вспоминалась до щеми…
Однако, едва возвращался с работы отец, все это словно бы зашторивалось. Он снимал рубаху — синие, багровые рубцы, вмятины. Будто не живое тело, а сплошная боль. Валентинка чуть не плакала, крепилась… А разговоры с отцом! Никогда ни с кем не получалось у нее таких разговоров. Вот только, странное дело, о маме он рассказывал слишком стесненно:
— Хорошо мы с ней жили, Валентинка, понимаешь? И до сих пор она для меня живая…
Из командировки он вернулся вовсе непонятным. Лицо землистое, продольные борозды прочертились от крыльев носа к подбородку. Сел на стул, не снимая пиджака, пошарил по карманам, разыскивая папиросы, махнул рукой, сказал осипло:
— Вам привет от Петра Аверина.
— От Петюни! — ахнула Валентинка, не обратив внимания, что Семен Иваныч вдруг перешел на «вы»; сама-то она никак не могла привыкнуть называть его близким «ты», как ни принуждала себя. — Да где же его встретили-то?
— Я ведь был у Зинаиды Андреевны, — продолжал он все так же устало. — Как только захочется, поезжайте домой…
— Да хоть сейчас! — вырвалось у Валентинки.
Она тут же зажала рот ладошкою, отвернулась в раскаянье; под веками замокрело.
— Не беспокойтесь, Валентина Семеновна, — отчужденно сказал Семен Иваныч, — я не обижусь. Настроил я себя, что вы моя дочка, и поверил в это. И невольно обманул Зинаиду Андреевну, вас обманул.
— Как же так? — Валентина смотрела на него во все глаза. — Как это можно?
— Снимок тот, что у вас висит, видел. Не я там… Зинаида Андреевна ждет вас домой… В общем, собирайтесь, если хотите, а мне — на работу.
Он надумал переодеваться, Валентинка вышла на кухню. Она вроде бы нисколько не переживала, что столько дней провела в одной комнате с посторонним человеком, ухаживала за ним. Ей виделось: взбегает на крылечко, бежит через сенки в избу и — за перегородку, в свой закуточек, где книжки на полке, где плетеный половичок у кровати и стоптанные шлепанцы на нем. Там она слишком не задержится, выбежит к школе, остановится и увидит игручую речку в ивняках и травах, синий при солнце далекий лес. Потом пойдет к длинному старому дому, где малявкою встретилась с Зинаидой Андреевной. И стремглав помчится на ферму!..
Так размечталась, что не услышала, когда ушел Семен Иваныч. Вернулась в комнату — его не было. И не поел даже ничего. Ну придет же он еще, а пока Валентинка сбегает, гостинца Зинаиде Андреевне, бабушке, Любе Шепелиной купит. Или после? Нехорошо она так обрадовалась, нехорошо. Ведь Семену Иванычу-то каково теперь, ведь говорил он еще при второй встрече: «Я теперь без тебя не смогу». Но ведь не отец… Кто он ей? И Борис Никанорыч, и тетя Катя — кто они ей? Уедет — и все забудется. Почему-то вдруг вспомнилась Симочка, ее ярко крашенные губы: «А наплевать на всех… Зачем тянуть, надо собираться и сегодня же с любым поездом!..»
Она вытянула из-под кровати чемодан и щелкнула замками.
В наружную дверь кто-то забарабанил. Валентинка крикнула:
— Не заперто!
Все равно барабанили. Тогда она пошла в коридор, распахнула дверь на лестничную площадку. Там стоял высокий парень с взбаламученною шевелюрой. Валентинка только это и успела разглядеть.
— Вы будете дочерью Семена Иваныча Ляпунова? — резко спросил он.
Валентинка машинально кивнула и, предчувствуя что-то недоброе, стала тихонько пятиться по коридору.
— Семена Иваныча увезли в больницу. В госпиталь инвалидов Отечественной войны. Понятно, девушка? Найдете? Ну, пока!..
Она в согласии закивала опять, но смысл его слов долго до нее не доходил. В комнате стало почти темно и холодно, хотя за минуту до того все затопляло солнце. Она остановилась посередине, потерла кулаками лоб и затем медленно-медленно задвинула чемодан обратно под кровать.