ГЛАВА ШЕСТАЯ
С авиацией у меня давнишние связи.
Первый полет в жизни, если не считать уже описанного «полета» сквозь оконное стекло, я совершил полвека назад. И есть документальное свидетельство тому — заметка, напечатанная в «Ленинских искрах» 3 сентября 1930 года:
«КАК Я ЛЕТАЛ НА «ЛЕНИНГРАДСКОМ ПИОНЕРЕ»— Контакт!
— Есть контакт!
Завертелся пропеллер, затрещал мотор.
Самолет быстро-быстро побежал по полю Комендантского аэродрома.
И вот «Ленинградский пионер» — в воздухе. И я вместе с ним. Я тоже ленинградский пионер.
Я сижу впереди пилота, крепко привязанный к сиденью. Самолет забирает все выше и выше.
Вначале даже немного страшновато смотреть по бокам: я смотрю в небольшое отверстие внизу. Но потом привыкаешь. Это только первое ощущение.
Толпа на аэродроме — уже не толпа, а несколько клякс, нечаянно посаженных на зеленое поле вместо тетрадки.
Земля с самолета похожа на хорошо, аккуратно вычерченный план. Вот дорога, по которой бежит маленькая оловянная лошадка с таким же оловянным всадником.
Но вдруг — что такое? Я падаю, я не вижу земли. Перед глазами только кусок неба. Мелькает мысль: а вдруг сейчас вылечу и упаду туда, далеко вниз? Но вот самолет круто повернул и опять выпрямился. Пролетаем над заливом. Да какой это залив! Просто лужица от недавно прошедшего дождя. А это что такое? Неужели Черная речка? Мне она кажется тоненьким синим шнурочком от спортивных тапочек.
Опять поворот, и опять чувство падения.
Внезапно мотор перестает трещать. Самолет остановился в воздухе. Это продолжается 1—2 секунды. Потом я узнал, что при спуске летчик всегда выключает мотор.
«Ленинградский пионер» стал плавно спускаться. Земля совсем близко. Я машу шлемом.
Вот и твердая почва. Самолет, как и при подъеме, быстро бежит по траве. Навстречу бегут красноармейцы.
Я вылезаю из кабинки. Смотрю на небо, где летает много самолетов. Только что я тоже там был.
Деткор А.»
Корреспонденция проиллюстрирована крошечной фотографией: мальчуган в летном шлеме, занеся ногу, вылезает из самолета. Подпись из текста заметки: «Я вылезаю из кабинки». Лица не видно (и это, как вы поймете далее, оказалось мне на руку). Но «деткор А.» — это я, поверьте. Инициал вместо полной подписи поставлен по моей просьбе. Я был вынужден прибегнуть к конспирации, хотя и стремился в свои тринадцать лет к славе. Но полеты в то время не были еще таким массовым явлением, и взмывание сыночка к облакам, о котором мама прочла бы в «Искорках» — мы получали газету на дом, — могло даже задним числом не на шутку разволновать ее. Надо отдать должное благородству моего старшего брата Вальки, с которым я, не выдержав тяжести носимой внутри тайны, поделился ею, и он не выдал меня, хотя имел все основания отомстить мне. За несколько дней до появления заметки мы шли с мамой по проспекту Володарского (бывшему Литейному, а ныне снова Литейному) и возле проспекта 25 Октября (бывшего Невского и ныне снова Невского) увидели Вальку, шедшего в компании своих сверстников нам навстречу. Заметив нас первым, он проделал какую-то стремительную манипуляцию правой рукой — снизу вверх, сверху вниз и за спину — и в конце ее, этой манипуляции, я все же углядел мелькнувший огонек папиросы. «Мама, — крикнул я, — он курит!..» Валька был изобличен, получил вечером изрядную взбучку от отца, что не помешало ему стать неисправимым курильщиком на всю жизнь. Так вот, он меня благородно не выдал, уже тогда продемонстрировав лучшие, чем у меня, моральные качества, и мама так и не узнала о моем первом полете, но впереди у нее было еще немало возможностей для волнений за меня.
…Бывает же такое: приехав сейчас в Ленинград по делам этой повести (можно так сказать. — по делам повести? По-моему, можно), я живу в гостях у брата Вальки — 69-летний, он только для меня и остался Валькой — в доме на Серебристом бульваре, пересекающем территорию бывшего Комендантского аэродрома, с которого я пятьдесят лет назад впервые поднялся в воздух.
— Почти все названия в нашем микрорайоне, как вы, наверно, заметили, — от аэродрома, от рождавшейся на нем отечественной авиации, от ее дочери — космонавтики… Улица Ефимова, Мациевича, первых русских пилотов, летавших здесь, а Мациевич здесь и разбился… Проспект Испытателей — на Комендантском испытывали новые самолеты. Бульвар Котельникова, изобретателя парашюта, который был проверен впервые тоже на этом аэродроме. Бульвар Поликарпова, конструктора бессмертных «У-2» — «ПО-2», Улица Королева — на Комендантском, в особой лаборатории создавались первые реактивные двигатели. Богатырский проспект…
— При чем тут богатыри?
— А как же, отсюда взлетали «Русский витязь», «Илья Муромец» Сикорского…
— А Серебристый бульвар, — уже сам догадываюсь я, — от серебристых крыльев?
Поэтический образ авиации…
Мой гид — Елена Петровна Кулакова, учительница литературы 66-й школы. Она заведует развернутым здесь Музеем истории Комендантского аэродрома. Это официально зарегистрированный филиал Государственного музея истории Ленинграда. А сокращенно — кто-то из ребят красиво придумал — ИКАР, История Комендантского Аэродрома.
— У нас все права на такую экспозицию. Школа, по свидетельству очевидцев, по сохранившимся фотографиям — вот они — стоит точно на бывшей взлетной площадке, на первой взлетной полосе России…
— А почему аэродром — Комендантский? Откуда это наименование?
— Петр Первый, назначая коменданта только что заложенного города, пожаловал ему угодье на Черной речке. И оно стало называться Комендантским полем, или Комендантской дачей. Место дуэли Пушкина… В конце прошлого века здесь оборудовали скаковой ипподром. А в начале нашего столетия, когда появились самолеты и для их взлетов и посадок потребовалась большая площадь, ипподром превратили в аэродром с ангарами. В 1910 году здесь состоялась первая авианеделя России, воздушный праздник. Вот уникальный снимок: мальчишки на деревьях, наблюдающие за полетами. Делаем попытку разыскать кого-нибудь из них, кажется, вышли на один след, но пока не скажу о нем, чтобы не сглазить… На том празднике полеты демонстрировали летчики, прибывшие из Франции — французы и группа первых русских летчиков, обучавшихся там. Недавно в ответ на наш запрос мы получили из Парижа, из министерства ВВС, два толстых пакета — списки этих авиаторов, копии их дипломов. Бесценный дар для наших поисковиков, для ребят, составляющих именной реестр всех, кто когда-либо взлетал с Комендантского или работал здесь.
— Чкалов?
— Конечно! Он два года служил на Комендантском в Первой краснознаменной истребительной эскадрилье. Отсюда совершил свой знаменитый рискованный пролет между ферм Троицкого моста… Перед вами пропеллер его самолета.
Читаю:
«Обнаружен в дер. Шапки Ленинградской области у вдовы Гудкова, бывшего бортмеханика Чкалова. Доставлен в музей учениками В. Галюк, М. Кораблевым, А. Куликовым, С. Цаль, В. Чернышевым».
— Мы переписываемся с семьей Валерия Павловича. И с семьей Ильюшина. Он начинал мотористом на нашем аэродроме…
На стендах — на подставках, под потолком — на тонких тросиках — модели всех самолетов, базировавшихся на Комендантском до войны, в войну, после войны. Среди них, естественно, «У-2», неутомимый работник во все времена. Увидев его, совершаю грубую тактическую ошибку.
— О, — воскликнул, — вот на таком и я поднимался отсюда полвека назад.
И все — пропал! По сигналу Елены Петровны — едва приметному движению брови — я мигом взят в артиллерийское перекрестье, в плотное кольцо следопытов, разведчиков, поисковиков. Для них я в некотором смысле историческая личность, долженствующая оставить след в музее. Нагибаю покорно голову под шквалом обрушившихся на меня расспросов: кто? что? когда? зачем? «Ленинградский пионер»? Почему так назвали самолет? Построен на деньги пионеров? Как собирали, долго ли? Где, где можно об этом прочесть? Эдик, запиши: «Ленинские искры» за 29-й год… И есть о том, как вы летали? В 30-м? Номера не помните? Не прихватили с собой из Москвы блокнота с выписками? А вы, значит, москвич? И не слышали о нашем музее… Ничего, поищем газету в Публичке… Ну да, фиг найдешь, газетный зал давно закрыт, сто лет на ремонте… Пришлите, пожалуйста, свою заметку о полете… А с кем вы летали, с каким летчиком, фамилия? Славка, запиши: кажется, Тарасов… Что-то нам такая фамилия не встречалась в списках воздухоплавательной школы… Так он же, наверно, не курсант был, а инструктор… Надо спросить у Сергея Михалыча… Кто это — Сергей Михайлович? (Это я уже интересуюсь, оправившись от ребячьей атаки.) Персональный пенсионер, старый авиатор, постоянный консультант музея. Летал тут в самом начале тридцатых годов, многое и многих помнит. Сейчас в санатории, как вернется, расспросим.
В Москве я получил письмо от Елены Петровны. Сообщала, что летчика по фамилии Тарасов не было. Был моторист Тарасов, обслуживал самолеты на земле, в воздух не подымался, с аэродрома уволился, поступил на завод. Дальнейшая его судьба неизвестна… Я тоже выполнил просьбу поисковиков, послал фотокопию своей заметочки. И таким образом официально зафиксировался в истории Комендантского аэродрома.
Заметка «Как я летал» — деткоровская.
Позже, когда я стал штатным сотрудником газеты, появилась уже знакомая читателям этой повести статейка про Аркашу Чапаева, курсанта авиаучилища. Но к моменту нашей встречи с ним он еще в воздух не поднимался, проходил теоретическую подготовку, и на аэродроме, в полете я его не видел.
А вот и репортаж с аэродрома:
«ПОЛЕТЛетчика Ямщикову мы встретили на Корпусном аэродроме ранним утром.
Опечатки нет: летчик на самом деле летчица, и ее зовут Ольга.
— Подождите, — крикнула нам Ольга Ямщикова, — сейчас сброшу парашютиста и тогда побеседуем.
Кроме того, что пилот девушка, все остальное обычно, как сто раз уже описывалось: самолет на старте, механик возится с пропеллером: «Контакт!» — «Есть контакт!», машина мчит по полю, плавно оставляет землю и так же плавно, спокойно набирает высоту.
Позади летчика — парашютист. Он положил руку на борт и смотрит вниз, словно выбирает место, куда падать.
Самолет долго кружит над нами, то уходит куда-то за фабричные трубы, то прячется в одиноком сером облаке и, вдруг замолкая, планирует в неожиданной тишине. Здесь, внизу, ждут.
— Чего же он не вылезает? — волнуется инструктор.
Еще немного, машина уйдет за положенную границу, и будет поздно прыгать.
Но вот, мы видим, на крыло неуклюже карабкается человек с парашютом и так же неуклюже, как бы нехотя, сваливается с крыла.
Самолет идет на посадку вслед за парашютистом.
Ямщикова бежит по полю, то и дело оглядываясь на своего недавнего пассажира; вот он встал, выпрямился, и она перестала следить за ним: все в порядке…
Показывая на небо, говорит нам, слегка картавя:
— Я ему ору: «Вылезай!» — а он как приклеился. Немного промедлит, на провода угодит… Состояние-то понятное, сама такое испытала, когда прыгала первый раз. Инструктор нам советовал: «Глаза закрывайте, чтобы землю не видеть…» Я попробовала, ступив на крыло, сомкнула ресницы, боязно, но интересно все же глянуть, чуть приоткрыла глаза, в щелочки — солнце на все небо! Ветер шуршит, земля зовет к себе, прыгнула с широко раскрытыми глазами, и весь страх ушел, спускалась, как по лестничке, и хочу подольше оттянуть время полета к земле…
Мы сидим на траве. А Ямщикова все еще там, в небе. И неохотно переключается на рассказ о себе, как мы ее просим. Говорит сперва — будто заполняет анкету, кратко, без подробностей. Год рождения — 1914-й, скоро двадцать. Место рождения — Казань. Была в пионерах. Комсомолка. В Казани кончила семь классов. Семья переехала в Ленинград. Училась здесь в 13-й школе на Гагаринской улице, недалеко от Летнего сада. Сначала было увлечение автомобилем, сдала в пятнадцать лет на шофера. Потом — самолеты. Но в осоавиахимовскую школу не приняли. И по возрасту, и потому, что девчонка. Устроилась мотористом на аэродроме. Через эту службу прошли многие летчики, даже сам знаменитый Водопьянов! Протирала масляной тряпкой тонкие трубочки, выслушивала мотор, чтобы не хрипел, не кашлял… Исполнилось семнадцать, зачислили в виде исключения, за старание в учебный авиапункт. А отсюда уж прямая дорога — в воздух. Вот и вся биография, вся анкета.
Разговор пошел веселее — полеты!
Рассказывает так, что мы все видим, ощущаем, словно это с нами происходит.
Первый взлет. Ты еще гость в небе, пассажир. Перед тобой затылок инструктора, спокойный, уверенный затылок. Муреев правит самолетом, переговариваясь с тобой по телефону, объясняет свои движения, манипуляции, показывает границы аэродромной зоны, дает характеристику облаков, всей метеообстановки, знакомит с небом, в котором ты завтра будешь почти хозяйка. Почти, потому что хотя штурвал и в твоих руках, но рядом тот же Муреев, инструктор, следящий за каждым твоим движением и готовый в случае ошибки принять управление на себя.
Вот так восемь часов в воздухе с инструктором, не за один раз, конечно. Всего-навсего восемь часов? Но ведь это полторы тысячи километров. Не так уж мало. «Можно выпускать одну…» — сказал Муреев. И вот она одна в небе! А до этого было так.
К четырем часам утра задолго до срока Ямщикова пришла на старт.
Кадры — как в кино: моторист прогревает мотор. Ямщикова надела шлем и воздушной покачивающейся походкой направилась к машине. Запрокинула через борт ногу, подтянулась, поглубже устроилась в сиденье. Муреев тут как тут. О, как ему хочется — рядышком. Он не отойдет, пока машина не двинется. Руки Ямщиковой слегка подрагивают на штурвале. Что такое? Мотор глохнет. Муреев сердится, говорит какие-то грозные слова, мотор набирает обороты, и машина, словно испугавшись, подпрыгивает, гнет траву, бежит, бежит, убегая от рассердившегося Муреева сперва по горизонтали, а затем и вверх. И Муреев хохочет, мотористы надрываются со смеху, так смешно всё это получилось. Все смеются, все довольны, все рады, что на нашей зеленой земле, в нашем голубом небе появился еще один летчик. Летчица.
…Это мы рассказали про пилота.
А на какой машине она летает?
На «Ленинских искрах».
Помнишь, как ты собирал пятаки и принес в отряд полтинник. Полтинник, так похожий на колесо самолета. Миллионы таких полтинников, гривенников и в самом деле превратились в самолет.
Два года служит на аэродроме «У-2». Старушка «Искра», как называют ее пилоты, механики.
На нашем — мы имеем полное право так называть его — самолете обучилось уже 50 летчиков. Многие были пионерами, носили красный галстук, как Оля Ямщикова, теперешний инструктор ленинградской летной школы, воспитавшая уже пять летчиков.
Вчера мы снова встретились с Ольгой на аэродроме, хотели показать то, что мы про нее написали.
— Ладно, — сказала она. — Некогда. Улетаю в агитполет. Лечу по всей области агитировать девушек в авиацию…»