М и л д а. Сейчас трудно быть уравновешенным, Саша. В городе — немцы.

С а ш а. Это продлится день или два!

М и л д а. А если месяц?

С а ш а. Ни в коем случае! Их выбьют и погонят!.. Надо пойти к Игорю Казаченко, и он скажет, что нам надо делать!

М и л д а. Я видела Игоря на переезде. Он втиснулся в машину с детсадовскими детишками и очень боялся, что его вышвырнут.

С а ш а (потрясен). Игорь? Казаченко?

М и л д а. Не всегда те, кого мы выбираем, оказываются достойными.

С а ш а. Ну, а в райкоме?

М и л д а. Неужели ты думаешь, что там и сейчас сидят в кабинетах?

С а ш а (он растерян, он так привык, чтоб им руководили). Но как же так? Почему нам не сказали, что надо уезжать?.. Мама! Еще не поздно! Возьмем самое необходимое и уйдем лесами! Нас не догонят! (Хватает вещи, увязывая их в скатерть.) Ну что же вы?

Г а л и н а Я к о в л е в н а. А как же Гриша?

С а ш а. Да-да, мы его не оставим… не оставим…

На верхних ступеньках появляется Л е н ь к а.

Л е н ь к а (он словно стал старше, говорит жестким, непререкаемым голосом). На чердаке никого нет. Так отвечайте всем, кто войдет в наш дом. Гришина жизнь — это моя жизнь. (Спустился вниз и берет ключ.) Никого. Ясно? (Уходит, закрывая за собой дверь.)

С а ш а. Он непременно начнет стрелять!

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Нет-нет. Он это сделает только в крайнем случае… Леня, слышишь?.. В крайнем случае!

В ответ — молчание.

Вот что. Давайте всё будем делать так, словно ничего не случилось… Сейчас который час?

М и л д а. Начало седьмого.

Г а л и н а Я к о в л е в н а (все более овладевая собой). Вот и хорошо. Мы уже проснулись. Саша, принеси воды с колодца и иди умываться. Ася!

Появляется д е в у ш к а, приведенная Ленькой.

Ты умеешь самовар ставить?

А с я. Да.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Будешь помогать мне. Бери косарь и щепли лучину. (Саше.) В такие минуты не надо думать о себе. Думай о Грише.

С а ш а. Я не боюсь. Я просто не хочу глупой смерти!

В дом входит М о к е й И в а н о в и ч. Остановился на пороге, не удивляясь, что все уже на ногах.

М о к е й И в а н о в и ч. Ну… кажется, стихло.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Да, стихло.

М о к е й И в а н о в и ч. Ох и ночка, скажу я вам… (Шумно вздохнул.) Такое я пережил под Киевом в гражданскую. Засыпаешь при одной власти, просыпаешься при другой… (Увидел в доме незнакомую девушку.) Кто это?

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Беженка. У нас поживет.

М о к е й И в а н о в и ч. А-а… Ну, а от старшего нет вестей?

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Он…

М и л д а (опережая ее). Он, как ушел тогда по тревоге, так и не появлялся.

М о к е й И в а н о в и ч. Ну ничего. Будем надеяться, что невредим. И Ленька не объявился?

Никто не нашелся с ответом.

Шальной парень. Сам себе погибель ищет… Выходит, в наличии один Александр.

Вбегает Х р и с т и н к а.

Ты зачем? Приказано было дома сидеть!

Х р и с т и н к а. Мне одной страшно! Я хочу видеть Сашу! Сашенька! Что же теперь будет? Что будет?

С а ш а. Ничего страшного. Ничего страшного. (Обнял ее.) Они долго не продержатся. Их прогонят, прогонят.

М о к е й И в а н о в и ч. Да-да. Будем воевать малой кровью на чужой территории. Так всегда говорили.

А с я идет из кухни, молча указывая на окно. Слышится немецкая речь. Улицей идут два солдата. Рукава закатаны, автоматы на плечах. Остановились, увидев в доме людей. Кричат: «Зииг! Зииг!» «Шёне медхен, ком шпациренгеен!» Ломают ветки сирени, бросают в окна, смеются. Рады, что живы, рады, что победили. Все, кроме Мокея Ивановича и Христинки, замерли в ожидании — что-то сделает там, наверху, Ленька?

Г р и г о р и й на чердаке. Лицо у него все так же перебинтовано. Рядом сидит М и л д а. Л е н ь к а спит на своей тахте.

М и л д а (улыбаясь). …Я почему-то всегда знала, что так и будет: ты лежишь, а я сижу возле тебя и говорю: «Спи, спи, спи».

Г р и г о р и й. И я ранен?

М и л д а. Нет. Ты пришел с работы и устал.

Г р и г о р и й. Расскажи мне что-нибудь.

М и л д а. Что?

Г р и г о р и й. О вашем герое Лачплесисе. Как он воевал с псами-рыцарями, как переплывал через Даугаву…

М и л д а. Все это ты уже слышал.

Г р и г о р и й. Я хочу научиться твоему языку.

М и л д а. Зачем?

Г р и г о р и й. Мне кажется, я узна́ю тебя еще ближе… Я много слов выучил. Доброе утро — лабрит, море — юрас, парикмахерская — фризетаве, не курить — не смекет.

М и л д а. Зачем же ты тогда куришь?

Г р и г о р и й. А что мне еще остается делать?.. (Взял Милду за руку.) Мне очень нравится, как ты говоришь с акцентом.

М и л д а (рассмеялась). О, я тогда никогда не научусь русскому языку!

Г р и г о р и й. Поверни меня лицом к окну.

М и л д а. Не надо…

Г р и г о р и й. Я хочу почувствовать свет.

М и л д а. Повязка толстая — не пропустит.

Г р и г о р и й. Я должен знать — буду ли видеть.

М и л д а. Глаза у тебя не повреждены. Ты мне не веришь?

Г р и г о р и й. Последнее, что я видел, — это огромный оранжевый шар, который катился на меня с горы.

М и л д а. Я подносила к твоему лицу лампу.

Г р и г о р и й. Лампа не могла так слепить.

М и л д а. Ты, наверное, все еще помнишь тот момент, когда загорелся танк.

Г р и г о р и й. Может быть… Может быть… Ты спасла меня.

М и л д а. Нет. У меня оказалось не так уж много сил. Я пронесла тебя метров двести и устала. Пришлось сходить за Сашей.

Г р и г о р и й. А Самарин и Рыбаков?..

М и л д а. Я никого там больше не видела. Прошло четыре дня, Гриша.

Г р и г о р и й. Четыре дня… Они не могли погибнуть! Не могли!..

Входит Г а л и н а Я к о в л е в н а, приносит завтрак.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Пленных снова провели…

Г р и г о р и й. Пленных?.. Куда?

Г а л и н а Я к о в л е в н а. К пристани. Товарный склад обгородили колючей проволокой и сгоняют туда. Я носила хлеб, так эти… прикладами по рукам. И подойти нельзя.

Г р и г о р и й. Как далеко теперь фронт?

М и л д а. Никто точно не знает. Ночью на двенадцатом километре кто-то обстрелял немецкий эшелон. Лес прочесывали.

Ленька на своей тахте перевернулся с боку на бок.

Г р и г о р и й. Наверно, мелкие подразделения остались в тылу. Хорошо бы установить с ними связь.

М и л д а. Я попытаюсь.

Г р и г о р и й. Милда…

М и л д а. Что, Гриша?

Г р и г о р и й. Сходи к Иннокентию Владимировичу. Это старый друг отца. Он нам поможет. Он непременно знает, что нам сейчас делать.

М и л д а. Я схожу. Сейчас же.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Будь осторожней, Милда.

М и л д а. Да-да. Конечно. (Уходит.)

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Ешь, Гришенька, и спи… Во сне человек быстрее поправляется… Помнишь, когда ты упал в прорубь и простыл, то подолгу спал. Я поила тебя кипяченым молоком с сушеной малиной.

Г р и г о р и й. Золотая ты наша мама…

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Спи.

Г р и г о р и й. Когда ты возле меня, то мне делается вдруг так покойно… словно и нет войны.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. И зачем я только родила вас, мужчин!.. Если бы были девочки…

Г р и г о р и й. Ты очень хорошо сделала, что родила мужчин. Ты об этом никогда не пожалеешь, мама.

Г а л и н а Я к о в л е в н а. Спи, Гришенька, спи… (Заговорила, как бывало прежде.) Лес спит. Трава спит… Все зверюшки спят, все букашки спят… Только медведь косолапый не спит. Ходит по лесу, ходит по лугу. Спрашивает: «Кто не спит?..».

Григорий невольно улыбнулся и глубоко-глубоко вздохнул.

(Склонилась над Григорием и что-то тихо напевает. Убедившись, что он заснул, подходит к Леньке.) Опять всю-то ночь тебя не было дома… Леня…

Ленька не откликается.

(Осматривает его одежду.) Да какие же черти за тобой по пятам гоняются? Не успеваю чинить. (Уносит брюки и рубашку вниз.)

Ленька тотчас же скинул одеяло и подходит к Григорию.

Л е н ь к а (тихо). Гриша… Я могу в лес сходить. Слышишь? Разыщу наших. Я все тропы в заповеднике знаю. (Не решается разбудить брата. Достает свою заветную тетрадку и что-то записывает в нее.)

По лестнице неслышными шагами поднимается А с я.

А с я. Так и знала, что ты не спишь. Притворяешься.

Л е н ь к а. Чего тебе?

Молча, изучающе смотрят друг на друга.