Ю л ь к а. Серые мы здесь! Серые!.. Правильно, Полюшка! Каждый сидит в своей избе, за своими воротами, и никого никуда не вытянешь! Тихон Лукич вернется из школы и скорей к своим пуховым кроликам! У Андрея Ефимовича каждый вечер в подкидного до одурения режутся!

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Ой, Юлька! Язык-то у тебя!

Ю л ь к а. А что, не так?.. Концерт ли, спектакль затеем — к каждому надо на поклон идти! Вот и вы, Серафима Ивановна, все у себя в огороде, у пчел, да и у коровы!

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Потому и в огороде, что жизнь здесь еще нелегка! Живем у черта на куличках, голенищами грязь черпаем! В других-то местах — вон! — и квартиры с удобствами, и газ с электричеством, а к нам провода еще только тянут! Движок никудышный, до одиннадцати еле-еле светит!

С е в а с т ь я н о в (закончив ремонт, возвращает инструмент). Спасибо. Очень меня выручили.

Все забыли, что он, посторонний человек, находится тут. Примолкли, переглядываются.

К о в я з и н (глухо). Не за что.

С е в а с т ь я н о в (Юльке). Сейчас поедем. (Призадержался у калитки.) Простите. Я слышал, о чем вы… Возможно, мне и не следует вмешиваться в ваши дела, да ведь в какой-то степени и я ответствен за то, что у вас тут так… нелегко, нескладно.

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Что нескладно? Вы-то при чем?

С е в а с т ь я н о в. Я тяну к вам провода. Я! Не бог Саваоф. В других-то местах — вон! А здесь — еле-еле!.. (Помолчал. Усмехнулся. Закинул куртку за плечо.) Моя квартира — в большом городе. Театр, магазины, прачечная — все под боком. Телевизионная вышка, как лестница в небо, у самого балкона! Рай! На одном углу чистят ботинки, на другом продают мороженое!.. А могу ли я сказать, что вот я или мои соседи в чем-то уж очень вас превзошли? Полнотой счастья, что ли?

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Предела желаемому, известно, нет конца.

С е в а с т ь я н о в. Так почему же в поисках этого предела вдруг бросаешь все это: и прачечную, и лестницу в небо, едешь черт знает куда?

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Такая уж у вас профессия.

С е в а с т ь я н о в. Ага. Профессия… Ну, а те, кому никуда не надо ехать, они что, все непременно счастливее меня?

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Не понимаю, куда вы клоните.

С е в а с т ь я н о в. Вот проведут к вам электричество. И этот… как его? — Тихон Лукич повесит лампочку в крольчатник, чтоб светлее было корм задавать. Моя соседка, к примеру, кошечками увлекается. А у Андрея Ефремовича…

Ю л ь к а. Ефимовича.

С е в а с т ь я н о в. Виноват. У него в подкидного будут играть уже не до одиннадцати, а до трех часов ночи. В преферанс научатся.

Ю л ь к а. Так оно и будет! Так оно и будет! Вот и все их счастье!

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Ох, Юлька!

Ю л ь к а. Тридцать лет в нашем селе медпункт! Тридцать! А вы, когда у вас на ноге нарыв случился, к кому пошли?

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Кто наболтал? Кто?

Ю л ь к а. Ну, я плохой фельдшер, плохой, у меня еще мало опыта. Так съездили бы в район к врачу, если мне не доверяете. А вы к Соломониде! Думаете, мне не сказали… Столько с ней я борюсь, сил трачу, а вы, учительница, вместо того чтобы меня поддержать!..

С е р а ф и м а И в а н о в н а. А народная медицина теперь никем не отвергается. Средства́ народной медицины наукой берутся на вооружение! Так что нечего тебе особенно расстраиваться. Тебя-то уж это никак не компрометирует.

А л л а. Любопытный случай. Наш декан в институте отказался у одного очень известного хирурга делать операцию лишь потому, что тот отдельные слова произносил неправильно. Представьте, он усомнился в его квалификации. Юленька, хотя ты и медик, но это относится не к тебе.

С е р а ф и м а И в а н о в н а. Нахалка вы, вот вы кто! Учат вас, дипломы вам дают! Нахалка высшей степени! (Уходит.)

К о в я з и н (Алле Викторовне). Вам следовало бы извиниться перед ней.

А л л а. Как, впрочем, и вам передо мной. (Выждав паузу, резко повернулась. Ушла.)

С е в а с т ь я н о в (Юльке). Давай-ка и мы подобру-поздорову… (Ко всем.) Я не хотел никого ссорить. Так уж вышло. Есть вещи, в которых хочется разобраться… Впрочем, все это не к месту. Еще раз спасибо за инструмент. За квас. Ядреный квасок! (Поклонился и вышел за ворота.)

Юлька подбегает к Полине.

Ю л ь к а. Ну… как?

П о л и н а. Что?

Ю л ь к а. Одобряешь? (Кивает в сторону Севастьянова.)

П о л и н а. А-а… вполне.

Ю л ь к а. То-то же! (Убегает вприпрыжку.)

Шум мотоцикла, и все стихло.

К о в я з и н. Нехорошо вышло…

П о л и н а. Иногда надо поговорить начистоту, со всей резкостью! Я напрасно старалась всех помирить.

К о в я з и н. Странно, что ты стараешься защищать эту…

П о л и н а. Павел, тебе не следовало делать ей замечание при всех.

К о в я з и н. Я говорил ей и наедине. В учительской. И не раз! Это и вывело меня из терпения.

П о л и н а. Каждую осень, когда начинается учебный год, между старыми и новыми учителями у нас происходит нечто подобное. Каждый год!.. И я уже не знаю, кто прав. То ли кто тут крепко осел, пустил корни, или те, кто никак не может укрепиться.

К о в я з и н. Ну, уж Серафиму-то Ивановну я никак не променяю на эту новоявленную! Серафима Ивановна — старейший педагог нашей школы!

П о л и н а. И почему-то именно она принимает в штыки новеньких! Не потому ли, что опустилась, растеряла знания и боится за свое положение? А может быть, еще и потому, что ей выгодно, когда у нас не хватает учителей и ей приходится, будто бы по необходимости, вести то немецкий, то географию?

К о в я з и н. Поля!

П о л и н а. Да! Порой и такие мысли приходят мне в голову.

К о в я з и н. Возможно, она в чем-то и небескорыстна… Как и все мы, грешные. Тем не менее в нашей постоянной работе она надежна! На нее можно опереться! Она не кинет класс в середине учебного года! А вот эта — с первым ветерком!

П о л и н а. А может, и она не улетит, если постараться взять от нее то лучшее, что в ней есть?

К о в я з и н. Не знаю, не знаю… Много уж тут было таких!.. И этот, который с Юлькой… тоже хорош! Какое лицемерие! Так повел разговор, будто все блага, к которым стремятся люди, ничто, нуль!.. Романтик до седых волос!

П о л и н а. А я в его словах уловила для себя… нечто очень важное… даже для самой себя новое.

К о в я з и н. Что именно?

П о л и н а. Может получиться, что и у нас тут… все будет, все… Избавимся от грязи, черноты осенней. А вот счастья полного… настоящего… так и не дождемся.

К о в я з и н. И это говоришь ты. Сейчас… когда еще и месяца не прошло?..

П о л и н а. Павел! Ты ведь ни в чем не можешь на меня обижаться?

К о в я з и н. Нет.

П о л и н а. И я хочу, чтоб нам было хорошо! Только хорошо!

К о в я з и н. Я тебя чем-то обидел?

П о л и н а. Не в этом дело!.. Мы живем… как-то не так. Ведь здесь всё видят, всё подмечают. И хочется нам этого или нет, но на нас равняются. Потому что мы — э т о мы, люди с высшим образованием..

К о в я з и н. Я понял. Ты о матери. Но ведь я ей сказал! И потом… она — это она.

П о л и н а. Нет. Она — это и мы. Я вчера совершенно случайно заглянула в нашу кладовку. Павел, чего там только нет! Лари соли, сотни коробков спичек, мешки муки. Теперь — мыло… К чему мы это заготавливаем? Ведь люди все это истолковывают по-своему!

Т а и с ь я С т е п а н о в н а (слушавшая их разговор из сеней). Во-от… Выходит, я уже не хозяйка в своем доме. Должна отчитываться, чего купила да сколько израсходовала.

П о л и н а. Не в деньгах дело, мама!..

Т а и с ь я С т е п а н о в н а. Забыли, как еще недавно без хлеба сидели? Как в войну по двадцать рублей за коробку спичек платили?

К о в я з и н. Пора забыть об этом! Пора забыть!

Т а и с ь я С т е п а н о в н а. А если не забывается?

К о в я з и н. Я тебе уже сто раз запрещал!..

Т а и с ь я С т е п а н о в н а. Кричи на мать! Кричи! Во-от… Привел жену. А мать ступай теперь на все четыре стороны…

К о в я з и н. Никто тебя не гонит!

Т а и с ь я С т е п а н о в н а. Вышарила… разузнала, где и что… А не для вас ли все это? Себе в гроб, что ли, коплю? Живете как у Христа за пазухой! Ни разу в очереди не стояли!.. (Собирает одежду с веревок.) Ой! Нет!.. Украл! Как есть украл!