После Мяртэна я больше не нашла в лице Примаверы ни боли, ни печали. Видела в ней только воплощение весны. Стремительность и апельсиновый дождь.

…Я была сильно разочарована и не смогла этого скрыть.

Мяртэн, правда, ждал меня, как мы и договорились, в Ложжа де Ланци. Но вместе с Мейлером и Константином. Они выразительно дополняли это собрание скульптуры на свежем воздухе. Маленький толстый Мейлер. Высокий Константин — типичный ученый. И Мяртэн — красивый, как «Дискобол» Мирона.

Я спросила зло:

— Уж не собираетесь ли вы втроем похищать сабинянок?

— Да. Сабинянку, — уточнил Константин с улыбкой. — Именно это мы и собираемся сделать.

До обеда оставалось совсем мало времени. Мейлер разузнал марки флорентийских вин и советовал попробовать светлое «Бьянко д’Эльба» и красное «Монтальбано» или «Монтепульчано».

Мы стояли у скульптуры, украшенной азалиями. Персей держал над нашими головами меч, который к тому времени уже сделал свое дело; высоко подняв левую руку, Персей показывал отрубленную голову Медузы Горгоны.

Мяртэн подмигнул мне: будь осторожна.

Константин рассуждал — требуется ли искусству теоретическое обоснование?

Мейлер считал, что самому искусству не требуется. Зато требуется разным администраторам. Ибо некоторые из них говорят об искусстве так, как свинья справляет малую нужду. Из-за такой чепухи свинье даже неохота останавливаться, и она мочится прямо на ходу.

У меня застряли слезы в горле. Неужели так и не будет случая остаться вдвоем с Мяртэном? Вот тут-то Мейлер и спросил, что я намерена делать в свободное время.

Мяртэн взял меня под руку и объявил, что мы с ним решили отправиться покупать мне шляпу. Он уже выискал две-три modisteria.

— Шляпу? — спросил Мейлер, недоумевая. — Зачем шляпу?

— Да, — ответил Мяртэн. — С розой.

Константин пожаловался:

— Мяртэн похищает нашу сабинянку.

Я старалась скрыть радость.

— Саския, это правда? — спросил Мейлер. — Этого я от вас не ожидал. — Он имел в виду покупку шляпы. — А на какие средства вы собираетесь пробовать «Бьянко д’Эльба»?

— А кофточку? — воскликнул Константин.

— Обойдусь.

— Потом пожалеете.

— Конечно.

— Вы же все время были разумным человеком. Что это в вас вселилось? — сокрушался Мейлер.

Большинство наших уже собралось. Кто-то успел за счет времени, отведенного на Уффици, осмотреть дом, в котором жил Достоевский, кто-то прогулялся по Понте Веккио. Мейлер всерьез расстроился, что не сообразил разыскать квартиру Достоевского, и сердился, что никто не позвал его с собой.

На обед нам дали не макароны, а arista — свиное жаркое.

Константин быстро съел мороженое. Сказал торжественно, что намерен ходить по Флоренции до тех пор, пока держится на ногах. По следам Данте и Петрарки, Кавальканти и Боккаччо.

Маленький инцидент несколько задержал нас всех за столом. Разъяренная Феврония и еще одна дама требовали чай и бросали упреки старосте нашей группы.

Сбежались официанты, перепуганный Риккардо смог всего лишь пообещать, что он свяжется по телефону со своей фирмой и постарается согласовать эту претензию с Римом.

Вставая из-за стола, Мейлер сказал Февронии:

— Товарищ, вместо того, чтобы поднимать на ноги весь Рим, вы могли бы захватить с собой сюда свой личный самовар.

Мяртэн ждал меня у двери трапезного зала.

Я спросила, собирается ли он в самом деле ходить со мною по магазинам дамских шляп или это просто была отговорка для наших друзей.

— Конечно, собираюсь. — Ты в одной комнате с этой Февронией? — чуть погодя спросил он.

— Что с того? Ей со мной гораздо хлопотнее.

Мы пошли с площади Индепенденца в сторону кафедрального собора. Где-то там разбегались в разные стороны ручейками улочки, на которых гнездились галантерейные лавочки. На меня производили впечатление мозаичные брошки и вечерние сумочки из черного шелка, который был расписан модильяниевскими женщинами с длинными шеями и голубым взором или кругленькими розовощекими красотками Мане.

Мы находились довольно близко от Понте Веккио.

Я предложила:

— Пойдем туда?

— Там не продают шляпок.

— Неважно. Пойдем все равно. Что же там продают?

— Золото.

— Это же интересно!

На Арно было семь мостов. Но Флоренция без Понте Веккио не была бы Флоренцией.

— Знаешь, я оплакиваю Каменный мост, — сказала я. — Все новое лишь тогда приемлемо, когда оно лучше старого.

— Ты еще помнишь довоенный Тарту? — спросил Мяртэн, глядя на Арно.

— У меня было несколько знакомых в художественном училище «Паллас». И «Палласа» тоже больше нет.

— Нет, — сказал Мяртэн.

Лоточник предложил нам мохнатый свитер розового, карамельного цвета и немножко прошел вместе с нами.

— Как давно все это было… Скажи, когда построили Понте Веккио?

— Не знаю, уже в античные времена.

— А мне кажется, что со времен Каменного моста прошло гораздо больше лет. Помнишь, до войны там продавали перелески?

— Нет, не помню, — ответил Мяртэн.

— Ну видишь, как давно это было. Ты даже не помнишь.

Каменный мост и продавцы перелесок на нем — это стало лишь воспоминанием. А вот на Понте Веккио продолжалась жизнь — тут по-прежнему царили золотых дел мастера.

Я еще никогда в жизни не видела так много золотых и ювелирных изделий сразу. Черных агатов, лиловых аметистов, желтых гиацинтов.

Спросила у Мяртэна, разбирается ли он в драгоценных камнях.

— Смотри, это аквамарины.

— С чего ты взяла?

— Ты меня смешишь!

— Удивляюсь, как Понте Веккио не обрушивается под тяжестью всего этого золота, — сказал Мяртэн.

— У меня никогда не было ни одной золотой вещи.

— У тебя нет даже обручального кольца, — сказал Мяртэн.

— Да. Даже кольца нет.

— А ты думаешь, что это все настоящее? — спросил Мяртэн.

— Конечно.

Трудно предположить, что на Понте Веккио стали бы продавать самоварное золото. Это конечно же были браслеты из неподдельных темных альмандинов. Бриллиантов было так много, что их ценность могла даже понизиться из-за этого.

Точку зрения на вещи и их ценность определяет человек сам. Для меня эти сверкающие маленькие камешки не имели никакой ценности. Во всяком случае, такой, как Каменный мост или моя желтая печь.

— Теперь ты довольна? — спросил Мяртэн, улыбаясь. Его развеселило, что я с таким пылом рассматривала драгоценные камни. — Все женщины одинаково желали иметь их.

— Чтобы быть красивыми, — сказала я.

— Но ведь ты и так красивая.

— Мяртэн, разве я еще красивая?

Обняла его рукой за шею и тут заметила ювелира.

Ослепительно белые манжеты, волосатые руки, унизанные драгоценными камнями. Напомаженные до блеска волосы. Он через окно подмигнул мне ободряюще, будучи уверен, что я выторговываю у мужа украшения. Он не особенно ошибался. То, что я хотела услышать от Мяртэна, приходилось как бы выторговывать.

Дальше в одной из витрин я увидела несравненное колье: широкий золотой воротник с беспорядочно вставленными в него драгоценными камнями разных цветов.

Я попыталась зарисовать украшение в записную книжку. Деталь для Клеопатры.

— Твоя новая роль? — спросил Мяртэн, следя за моим рисованием.

— Ты видел меня на сцене?

Он кивнул. Но говорить об этом не захотел.

— Я ничего о тебе не знаю. Чем ты занимаешься? Где живешь? Или ты не хочешь, чтобы я об этом спрашивала?

— Нет, почему же, — ответил Мяртэн. — Я заведую краеведческим музеем в одном маленьком городе.

— Ты сам туда захотел?

— Сначала не было выбора. Потом стало нравиться.

— Ты женат?

Он ответил коротко:

— Нет.

Мы глядели в воды Арно. Затем Мяртэн поднял на меня свои светлые глаза.

— Где ты его похоронила, Саския?

Я поняла.

— Того кладбища больше не существует.

— Ах, даже этого нет! — сказал он.

— Его сровняли. Там теперь парк и площадка для танцев.

Нелегко было говорить об этом. Хорошо еще, что нашего ребенка хоронили в ноябре, когда земля уже промерзла. А гроб моей матери пришлось опускать прямо в воду, которая скопилась в яме.

Кто это выдумал простое прошлое? Грамматическое понятие! Простое прошлое! Интересно, есть ли простое прошлое у итальянцев? В русском языке, кажется, нет.

Мяртэн спросил:

— Что ты сказала? Какое простое прошлое?

— Абсурд. Такого ведь не бывает.

Об этом пришлось задуматься снова. Когда мы проходили мимо родильного дома и рядом с дверью в витрине я увидела голубые и розовые бантики.