Фонарей стало заметно больше. Под ногами скрипел утоптанный снег. В особняке госпожи Кристины Мадольской железные ворота были заперты на цепь; однако и во дворе, и во всех высоких окнах горел свет. Одинокая тень хозяйки переходила от одного обширного холодного зала в другой и замирала перед портретом предка из рода Мовилов, то ли вопрошая о чем-то, то ли ожидая ответа.

Старшой потрогал железную планку на воротах, понял, что сюда не войдешь, и утешил своих товарищей:

— Ее лучше не трогать, так-то! Это скряга и злыдня, я ее знаю, слышь… Жутко богатая и колдунья! К ней в дом ведьмы верхом на метле летают, понял…

Малыш прошмыгнул вдоль железной ограды — подальше от опасного места.

— А вот здесь живет господин префект! Тут можно поживиться…

Они пошли, и, к великому удивлению, сержант, стоявший у ворот, их не прогнал.

Наоборот, указал, у какого окна им петь и щелкать кнутом, за каким окном господин префект с семейством собрались у новогодней елки.

Ибо господин префект Эмил Сава помнил, что каждый колядующий — отпрыск избирателя и сам в будущем избиратель, а потому старался расположить их к себе и завоевать популярность, собственноручно раздавая калачи фирмы «Клейн и Насл, национальная пекарня», оплаченные в счет расходов на представительство из соответствующей статьи бюджета префектуры.

Пятеро мальчуганов, остолбенев, глядели в окна гостиной господина префекта Эмила Савы на огромную пышную новогоднюю елку, разукрашенную золочеными орехами, фонариками, электрическими лампочками, серебряным дождем и игрушками. Детишки господина префекта и его гостей держали в руках плюшевых обезьянок и медведей, кукол и луки для стрельбы в цель, книжки с картинками и мячи с арбуз величиной. При виде такой роскоши и чудес даже старшой раскрыл рот.

— Вот это человек, а! Ничего не скажешь!

Малыш, как ни карабкался, до окна дотянуться не мог и захныкал:

— Старшой, подержи меня чуток, дай хоть на головы поглядеть.

В порыве необъяснимого человеколюбия старшой помог братишке уцепиться за окно, и пока тот смотрел, они запели, загудели, зазвонили и защелкали и не могли утихомириться, даже когда сержант прикрикнул на них. Господин префект Эмил Сава лично позвал всех в прихожую, поинтересовался, как кого зовут и кто родители, вручил каждому по калачу, сунул несколько монеток по пять лей и выставил на улицу.

— Ну, скажу вам, вот так господин префект, молодец да и только! Велю тятьке за него голосовать, понял!

Воодушевленный успехом, старшой решился немедля попытать счастья и у господина примаря Атанасие Благу.

Но в доме господина примаря госпожа Клеманс как раз музицировала. И не пожелала терпеть у себя под окнами щенячьего визга.

В гостиной тоже горели огни, стоял накрытый стол, за которым сидели приглашенные холостяки: Пику Хартулар и несколько гарнизонных офицеров; был даже военный оркестр, поскольку у господина примаря всякое застолье заканчивалось танцами; все это, однако, не предназначалось для колядующих, и сержант тотчас прогнал их прочь.

Не слишком расстроившись этой неудачей, старшой повел их в другую сторону.

— Ну его к чертям, этого жадюгу! Слыхал, дед Таке рассказывал, как жена его бьет, царапает и замазкой замазывает?.. Вот если бы можно было до его барыни добраться да объявить, что мы внуки старого Таке-фонарщика, слышь! Вот тогда бы она нас и в дом позвала, и к столу пригласила, понял! Да ну их обоих к черту, и его и ее! Чтоб им пусто было, как маманя говорит!

На их пути темнел за высокой оградой дом Пантелимона Таку.

Целая свора свирепых овчарок кинулась к воротам; собаки злобно лаяли, пытаясь просунуть морды сквозь решетку. Но в доме не зажглось ни одного огонька. В дальней каморке Пантелимон Таку лежал на казарменной кровати под жестким одеялом. Никто не пригласил его в гости, и он остался один на один со страхом смерти, застывшим в костях, и глядел широко открытыми глазами в потолок, ожидая, когда смежатся веки, явится ему во сне безносая и, опершись на косу, склонится над ним, скаля зубы.

— Знаете, кто здесь живет? — спросил всезнающий старшой.

И поскольку был уверен, что никто не ответит, поспешил рассказать сам:

— Здесь живет Таку, вот кто! Он вроде как Лазарь, восставший из мертвых, слышь, которого зарыли в могилу, а он встал из гроба! Это я все от деда Таке знаю, понял. Его похоронили, как всех мертвецов хоронят, и он просидел в своем склепе три дня, слышь, да на третий день — воскрес и зазвонил, потому как у него, слышь, звонок был!.. И смерть дала ему власть и задала ему службу, понял! Сказала ему: «Господин Таку, вот я прощаю тебя и позволяю вернуться на землю, слышь!.. Но за это ты будешь подбирать для меня людей, потому как у меня со всеми рассчитаться времени нет, вот так…» Таку согласился и вернулся на землю, слышь, и с тех пор подыскивает для смерти товар, слышь! Вот посмотрит он как-нибудь на тебя и скажет только: «Готов, хорош!» — тут тебе и конец, понял! Это значит — ты для смерти хорош, и смерть про тебя знает, слышь!.. А ты чего это дрожишь и зубами стучишь, а?

У малыша отчаянно стучали зубы:

— Старшой, меня холод пробрал!.. Честное слово, я уже и ног в башмаках не чую, старшой!.. Пойдем лучше домой…

— Ну уж нет, слышь! Сам хотел колядовать идти? Вот и идем, слышь!.. Мы небось не в игрушки играть пошли, понял!

От дома Пантелимона Таку они были уже достаточно далеко, и малыш снова почувствовал свои ноги в башмаках и принял геройское решение идти до конца.

Старшой остановился у электрического фонаря и, подводя предварительный итог делам фирмы, стал при свете подсчитывать капитал.

И был удовлетворен результатом.

— Ну, так вот, деньжата есть! Тридцать лей от господина полковника Цыбикэ, двадцать от Янковичихи, за душу ейного Ионикэ, так? Пятнадцать от господина префекта… Пока сто пятьдесят не наберем, так, — домой не воротимся, пусть хоть уши отмерзнут и носы отвалятся, слышь!

Теперь они пошли по домам всяких там Пескареску, Пескаряну, Пескарикэ и Пескареполов, завсегдатаев синьора Альберто. И уже были близки к намеченной сумме. А всезнающий старшой успел сообщить своим товарищам более или менее фантастические сведения о жизни каждого из них, об их чудных ухватках и о необыкновенной, невидимой жизни людей, которые только на улице кажутся такими безобидными в своих галошах, шапках и ботинках, с зонтиками, женами и чадами.

Судя по этим сведениям, которые исходили от Таке-фонарщика и были самостоятельно переработаны старшим, городок кишел чудищами и их жертвами, оборотнями и колдунами, явившимися прямо из сказок.

Малыша попеременно бросало то в жар, то в холод; он то трясся от безумного страха, то приходил в бешеный восторг. Ему явно не хватало закалки и искушенности старшого, он ведь не был еще учеником второго класса начальной школы.

Время от времени малыш поднимал глаза к прозрачному небу, усеянному звездами, которые в эту ночь мерцали особенно ярко.

— Смотри-ка, старшой! Вот это, наверно, новая звезда из нового года — вишь как блестит, другой такой и нету, а, старшой!

— Отвяжись ты со своей звездой, нет у нас сейчас времени звездами заниматься! Зайдем-ка лучше к господину Сэндике Бугушу. Этот деду Таке в нужде всякий раз пособляет. Вот это, я понимаю, барин, хоть и не префект… И хозяйка у него есть, слышь!.. Из неведомых стран!.. И хозяйка эта, понял, привезла из своих стран страшных зверей и держит их в стеклянной клетке… Один зверь вроде тигра, только черный, как головешка, слышь; она держит его в клетке и разговаривает с ним про ихнюю страну, откуда, значит, они приехали, понял! И другой еще зверь есть, слышь, в другой стеклянной клетке… Вентуза, слышь, у нее глаза — посмотришь и закаменеешь, а вместо волос жмеи, понял, самые разные жмеи — гадюки и жмеи-удавы. Только дед Таке говорил, слышь, будто у вентузы только домашних жмей нету…

Они уже вошли во двор к Санду Бугушу, и их никто не прогнал. Они заглянули сперва в окно столовой, чтобы выяснить, не придется ли им драть глотки впустую, а главное, в надежде разглядеть эти самые стеклянные клетки со зверями, привезенными из хозяйкиной страны: черную пантеру, которая для них обернулась тигром, и медузу, ставшую вентузой с волосами из жмей.