— Значит, полный порядок? — продолжал усмехаться Анибал Сава, вытянув ноги до середины столовой и любуясь блеском своих лакированных ботинок. — Разумеется, штемпелей и печатей нет, господин Иордэкел… Но времена штемпелей и печатей миновали…

— Боюсь, она нездорова… не в настроении… Весь вечер не выходила из своей комнаты… И скорее всего, она уже спит.

Госпожа Ветурия исчерпала все возможные аргументы. Господин Иордэкел добавил от себя еще один, решающий довод:

— И теперь неподходящий час, чтобы девушке одной выходить из дому.

Молодой человек выслушал аргументы с невозмутимым спокойствием:

— Все это не имеет значения… Вы ей только скажите, что я приехал с приглашением от maman и papa. Уверяю вас, ее настроение сразу улучшится… А что касается часа? Maman и papa специально просили меня не заезжать за ней раньше времени, чтобы она успела побыть и со своими родными…

— Пойду спрошу… — нехотя уступила госпожа Ветурия, в надежде, что Лола все еще не в настроении, как было три часа назад, что она, возможно, спит, что, наверное, откажется.

— Попытайтесь! — произнес Анибал Сава, вставая со стула.

Вынув плоский серебряный портсигар, он открыл его и протянул господину Иордэкелу.

— Благодарю, молодой человек! Не курю! — сухо отказался Иордэкел Пэун.

Проговорив эти слова, он тут же открыл свою старенькую табакерку и принялся сворачивать сигарету. Пальцы у него дрожали. Анибал отметил это и произнес с насмешливой улыбкой:

— Стало быть, все-таки курите!.. Но не те сигареты, которые курят молодые люди. Вы это хотели сказать, господин Иордэкел?.. Вижу, что я вас обидел, только не знаю чем. Давайте помиримся!

Молодой человек весело протянул руку. Но господин Иордэкел как раз искал у себя в карманах спички и, следовательно, руки подать не мог.

Анибал Сава поднес ему зажигалку. Затем плюхнулся на стул и, разбросав ноги, продолжал курить, глядя на кольца дыма, поднимавшиеся к потолку.

— Если вы ее не отпустите, я просижу у вас до утра. Вот увидите — не сдвинусь с этого стула…

Господин Иордэкел вспомнил, что он еще не прочел газет, хотя он никогда не читал их и приносил только ради госпожи Ветурии.

Часы невозмутимо тикали, отмеривая минуты.

Вдруг хлопнула дверь, за ней другая. В столовую влетела Лола, уже одетая, в шляпе и ботиках.

— Какой сюрприз! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Правда, я быстро оделась? Ровно десять минут по часам!.. Пока — и пока!

Не тратя драгоценного времени на объяснения и извинения, она на бегу чмокнула стариков в щеку. Поспешно сделала ручкой «доброй ночи» и затопотала по лестнице; на улице, поскольку было скользко, крепко вцепилась в руку Анибала Савы.

Сев в автомобиль, расхохоталась:

— Стариканы небось обалдели!.. Представляешь?.. А я смотрю, ты все не едешь и не едешь; ну, думаю, забыл, и чуть не взбесилась!..

— Да нет, Лола, просто не получалось! Из-за моих предков, да и из-за твоих тоже… Я тебе дал время посидеть с ними…

— Да что с ними сидеть? Чтоб опять выслушивать их истории времен Пазванда! Я заперлась в спальне, курила и читала письма…

— От Боба? — ревниво спросил Анибал.

— Боб? Перестань, наконец, про Боба. Я же сказала тебе, что с ним покончено. Finis[50]. А письма его я порвала и сожгла… Ах! Да погоди ты… От тебя вином пахнет… Выключи сначала свет… Видишь? Я даже губы не красила… А когда будем подъезжать, зажжешь, надо будет морду в порядок привести…

Рука нажала на кнопку. Свет погас. Автомобиль катился в глухой ночи по патриархальному городу, поворачивая с одной улицы на другую, самым долгим путем, как было заранее приказано шоферу господина префекта.

— Ах! Ты совсем как Боб! — послышался вдруг возглас Лолы. — И когда ты только бросишь эту привычку?..

Перевод Ю. Мартемьянова.