Глава II ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ РОДА МОВИЛОВ

Сидя за столиком кафетерия «Ринальти», Иордэкел Пэун задумчиво глядел в окно на ноябрьский дождь вперемежку с хлопьями снега.

Пальто его лишь недавно извлекли из брашовского сундука, и, как ни старалась госпожа Ветурия его проветрить, оно все еще хранило запах нафталина, листового табака, пачулей и желтого донника. Но запах этот вызывал не раздражение, а, напротив, добавлял к облику скромного и опрятного старичка неуловимый оттенок благородства. Окружал его словно ореолом благопристойной бедности.

Иордэкел повернулся к Тудору Стоенеску-Стояну и заговорил вполголоса, как разговаривают глухие, привыкшие понимать собеседника не со слуха, а по движению губ:

— Прежде всего простите, что я заставил вас прийти в неурочный час по этой мерзкой погоде. Я пригласил вас потому, что сейчас в кафетерии пусто и мы сможем поговорить без помех… Дело весьма деликатное. И, если у вас хватит терпения дослушать до конца, вы поймете, что я имею в виду. А потом скажете — согласны или нет. Если откажетесь, я не обижусь.

— Как можно! — запротестовал Тудор Стоенеску-Стоян. — Об отказе, господин Иордэкел, не может быть и речи. Вам, я думаю, в нашем городе никто еще не отказывал.

Иордэкел Пэун пригладил мягкие белые волосы и снисходительно улыбнулся, должно быть, что-то припомнив:

— Позвольте судить об этом мне. Но поскольку я в это никого не посвящаю, можете оставаться при своем мнении. Если я правильно расслышал, вы сказали «наш город». Это меня радует. Я делаю отсюда вывод, что не ошибся, обратившись к вам, а не к кому-нибудь другому. Вы наш — но вы новичок. Иначе говоря, не замешаны в здешних интригах. Пока что остались в стороне. Такой человек мне и нужен.

— К вашим услугам, господин Иордэкел. Телом и душою.

— С меня достаточно души! Стало быть, приступим. Мне придется начать несколько издалека. Сейчас вы поймете почему. Скажите мне откровенно: что вы думаете о Кристине Мадольской?

— Я ничего о ней не думаю, господин Иордэкел. Нет повода. Я не знаком с ней. Могу сказать только, что видел вместе с другими, как она каждый день в один и тот же час выезжает на прогулку в своей двухместной карете.

— Ваш ответ меня успокоил… — с облегчением вздохнул Иордэкел Пэун. — Я опасался, не сложилось ли у вас предвзятого мнения, скажем, на основании рассказов Пику Хартулара. Он ее не щадит, как, впрочем, не щадит никого. Ради забавного анекдота, приправленного каплей яда, лучших друзей не пожалеет — таких, как вы, Григоре, Тави, — что уж говорить о Кристине Мадольской, несчастном существе, у которого на целом свете никого нет. А если бы и у вас сложилось о ней такое же мнение, мне оставалось бы думать, что и сам я кажусь вам чудаком, коли уж ее все считают сумасшедшей старухой. И тогда разговаривать нам было бы не о чем… А теперь скажите: что вы думаете о Султане Кэлиман?

— А это имя я вообще впервые слышу.

— Удивительно! Признаюсь вам, это удивительно. Что вы ее не видали, это понятно… Ее трудно увидеть. У нее нет двухместной кареты, чтобы разъезжать по Большой улице каждый день в один и тот же час. Но что при вас о ней никто ни разу не упомянул, это меня удивляет. Я-то знаю, какая жестокая у наших горожан память, когда речь идет о событиях безобразных, злых или печальных. А между этими двумя старухами, стоящими одною ногой в могиле, было и остается много чего некрасивого, злого и печального… Вот люди и рады. Есть о чем посудачить. Над чем посмеяться. А тут является Пику и подливает масла в огонь. И пескари хихикают целую неделю. Меня такие вещи удручают.

Иордэкел Пэун замолчал и стал скручивать сигарету, подсыпая табаку из изящной табакерки русского серебра.

Потом заговорил снова:

— Эта Кристина Мадольская, — начнем с нее, раз уж вам доводилось ее видеть в таратайке времен Пазванда[27], — принадлежит роду Мовилов. По какой линии? Не будем входить в подробности. Это подтверждается фамильными грамотами. У нее их целый сундук. Я изучил их и выверял много раз. Но и без всяких грамот ее род дает себя знать в ее нраве. Знаете небось, что за женщины были в роду Мовилов? Гордые, честолюбивые, вечно искавшие повода для ссоры. Вечно они строили козни и вели тяжбы. Строили козни из-за молдовского или польского трона, вели тяжбы из-за раздела владений — особенно там, в стране ляхов. У Кристины Мадольской все эти склонности в крови. Гордая и коварная женщина!.. И не только. Чтобы вам стало ясней, какой она была уже в юности, стоит упомянуть одну подробность. Ее замужество, сорок пять лет назад, объясняется все той же мовиловской гордыней. Она была красива. Богата. Руки ее добивались многие. Люди молодые, сильные, красивые, с будущим… Кое-кто из них достиг впоследствии высоких должностей в государстве и жив по сю пору. Она их и взглядом не удостаивала. «Простолюдины!» Из купцов, захудалых дворян, а то и сыновья или внуки крепостных. Она избрала себе супруга соответственно своему положению и амбициям. И даже из своего рода. Их предки в четвертом колене были родными братьями. Роман Мадольский был не первой молодости, страшен как черт, гол как сокол, картежник, бабник и кутила. Все пороки и недостатки в одном лице. Но в нем текла кровь Мовилов! И тоже носил фамилию Мадольский… Они поженились. Он, верно, и сам удивлялся, какая ему привалила удача, поскольку до этого он шатался по чужим домам, словно нищий, приглашая себя сам, когда хозяева приглашать перестали. Кристина Мадольская была на седьмом небе. К ее фамильным грамотам прибавились теперь грамоты мужа. Род Мовилов воссоединился. Что же до Романа Мадольского — тот был не на седьмом небе. Он попал туда позднее, лет через десять, когда его постигла участь всех смертных. А до тех пор он предпочитал грешную землю. Умел попить-поесть, играл в карты, тешился верховой ездой и всеми прочими забавами и увеселениями своего времени. Когда он покинул этот мир, единственным наследством, оставшимся от него Кристине Мадольской, были тяжбы с заимодавцами всякого рода. Она судилась с ними по десять, пятнадцать, двадцать лет. И, как видите, сохранила за собой пролетку, полуразвалившуюся двухместную карету, огромный пустой дом да сундук документов. До сих пор в моем рассказе не было ничего особенно интересного. Такая участь постигла не одно состояние и не одну женщину — да и не только в роду Мовилов. Случаю было угодно, однако, чтобы в нашем городе обитал отпрыск другого старинного рода. Отпрыск этот прозывался Пинтей Кэлиманом и был последним потомком гетмана Митру Кэлимана, который прославился битвой на нашем холме, с тех пор носящем его имя. Две сабли еще можно, говорят, втиснуть в одни ножны; но родовитый боярин, как видно, не может ужиться в одном городе с женщиной рода Мовилов. Кристина Мадольская терпеть не могла Пинтю Кэлимана, во-первых, из-за того, что боярство его не было достаточно древним. Род Мовилов был пожалован боярской грамотой в пятнадцатом веке. А гетман Митру Кэлиман до того, как его возвели в дворянское звание, был простым солдатом. От него и ведет свое начало этот боярский род. Во-вторых, был на Митру Кэлимане грех — в борьбе за престол примкнул он к недругам Мовилов. Все это Кристина Мадольская раскопала в своем сундуке и, не прекращая тягаться с кредиторами, сумела найти довольно свободного времени, чтобы вплотную заняться и Пинтей Кэлиманом. И хотя все знали, что Пинтя дружил с покойным Романом Мадольским — у них было много общего в характере, порочных склонностях и привычках, — вдова захлопнула у него перед носом дверь своего дома. Сумела найти повод и на глазах у всех нанести ему то, что называется affront[28]. И тут же затеяла против него какие-то немыслимые тяжбы… Лет десять, если не больше, сведение счетов между ними служило в городе темой для разных толков. Пинтя, повеса и балагур, обратил дело в шутку. Он не стал тягаться с женщиной. А если порой и подстрекал ее и отвечал на нападки, то только ради собственного удовольствия. К тому же у него были другие, более неотложные дела… Он усердно проматывал наследие Кэлиманов, пять деревень, доставшихся ему по наследству от родителей. А исполнив это свое земное назначение, по примеру своего доброго друга и товарища Романа Мадольского, покинул этот мир и переселился под землю. Склепы их расположены рядышком. Вы можете взглянуть на них, когда будете на кладбище. Возможно, по ночам они еще стучат друг другу кулаком в стену, приглашая проснуться и вместе вспомянуть былую удаль. После него осталась вдова, Султана Кэлиман. В ее жилах не течет голубой крови Мовилов. Она родом простая крестьянка. Не шибко грамотная. Однако смышленая — и с крестьянской страстью к тяжбам в крови. Оставшись одна, она отложила в сторону расчеты с кредиторами Пинти Кэлимана, чтобы ответить на вызов, как подобает надменной боярыне. Так вот и началась между двумя вдовами война. О ее перипетиях вы можете узнать у Пику Хартулара. Каким бы ядом он ни начинял свои истории, сами факты в них вполне достоверные. Однако, чтобы об этих фактах судить, нужны и доброжелательность и понимание. Как их ни называй — женским ли сумасбродством или, тем более, старческим слабоумием. Значит, надо относиться к ним как к таковым и как таковые их прощать. Если вы готовы судить об этих фактах, как я, — скажите, и я тотчас перейду к сути дела.