Глава 24
Тимур Шмелев не мог бы с уверенностью сказать спит он сейчас или бодрствует, а главное, как долго это продолжается. Вокруг плавал серый дым, а может туман. Иногда он сгущался, до состояния вязкого киселя, в котором не возможно было вздохнуть или пошевелиться. В такие моменты Тимуру казалось, что еще пара секунд, и он умрет, но прежде чем ужас становился паникой, все заканчивалось.
Иногда дым рассеивался, и парень вдруг оказывался на подиуме, в свете тысячи ламп и вспышек фотоаппаратов. Или в постели очередной красотки. Или за рулем авто, несущегося по берегу синего моря, по горному серпантину или сквозь яркий свет неоновых огней большого города. Каждый раз реальность происходящего не вызывала сомнений. Но стоило окончательно увериться, что все вокруг не сон, и опять наползала вязкая серость.
Ни разу в этих бредовых ведениях не промелькнул кто-то действительно близкий. Ни Славки, ни Мишки, даже Настя, ставшая вдруг не чужой, не появлялась, и Тимуру становилось страшно, а вдруг он их себе всего лишь придумал. Может он уже давно лежит где-то в недрах комнаты с мягкими стенами, спеленатый рукавами смирительной рубашки, и пускает счастливые слюни. Он гнал такие мысли от себя, но они все время возвращались.
А еще все чаще и навязчивей промелкивали карины с участие какого-то парня, не знакомого, но удивительно похожего на самого Тимура, только с темными волосами и глазами другого цвета. Эти отдельные картины почему-то сильно цепляли Тимура и постепенно складывались в некое подобие цельного сюжета, но с выпавшими кусками.
В очередной раз, когда пришло видение о парне, Тимур оказался на заднем сидении какой-то машины, которая куда-то мчалась, подпрыгивая на многочисленных кочках. Рядом с Тимуром трясся бледный, помятый, разящий перегаром мужик со свежим кровоподтеком под глазом. Он не переставал бормотать то умоляя, то грозя, пока на очередной кочке не прикусил язык. Парень, ставший уже знакомым для Тимура, вел машину, столь прямо смотря перед собой, что Тимур, не плохо разбиравшийся в людях, понял — парень едва сдерживает ярость. Рядом, на пассажирском сиденье, столь же напряженно замер еще один парень, в два раза больше первого. Но в отличие от того, не столь неподвижный. Он изредка взглядывал то на водителя, то на пассажира сзади, и просил, так не гнать.
Вот за окнами замелькали стволы деревьев. Парень чуть снизил скорость, проехал еще несколько метров и остановился. Выбрался, распахнул заднюю дверь, выволок зареванного мужика, бросил в снег, рядом упала саперская лопатка. И тут мужик заскулил, затараторил, пытаясь купить свою никчемную жизнь, через слово повторяя «сынок», пытался подползти к парню, вцепиться в колени, но парень просто отпихивал его, а один раз основательно пнул. Общий смысл скулежа сводился к тому, что та, которую они ищут в замке.
Парень изменился в лице, побледнел, хотя казалось больше некуда, схватил лопатку, замахнулся на съежившегося мужика. Тяжелая широкая ладонь легла ему на плечо.
— Не надо, брат, — второй парень выбрался уз машины, пытался успокоить первого. — Один раз. В память о матери…
Первый парень вывернулся, зло бросил лопату в снег, развернулся, сел в машину, хлопнув дверью. Второй глянул на оборванного мужика, покачал осуждающе головой и сел следом. Мотор взревел и его шум вскоре скрылся за деревьями, оставив плачущего мужика одного в зимнем лесу.
Свет мигнул, но вместо серого тумана, Тимур оказался на вершине обветшалой стены. Те же двое, что и раньше, залегли рядом, прячась в неровностях, выветрившихся за годы и века, камней. Похоже, это было уже позже тех событий, что случились в лесу. Ночную тьму рассеивал яркий свет полной луны. Внизу, под стеной, что-то происходило. По двору в свете множества костров сновал какие-то люди.
Большой парень что-то напряженно рассматривал вокруг, вот брови его сошлись на переносице и он тронул второго за плечо, указывая вверх, в сторону башни. Тимур проследил за направлением его руки и едва не вскрикнул. В верхнем окне бледная, как призрак, замерла Настя. Постояла пару мгновений растворилась в темноте комнаты.
«Так вы парни — брат Насти и его друг», — догадался, наконец, Тимур, вспомнив рассказ девушки про ее спасение.
— Ну и как мы туда попадем? — поинтересовался еле слышно друг. — Мой ход ведет лишь до подвала. Я надеялся, она там…
— В машине есть кошка и прочная альпинистская веревка, — почти не раздумывая ответил брат. — Залезем по той стороне, она более обрушена и к тому же увита плющом. А потом по тому карнизу доберемся до окна.
— Ты псих, — констатировал друг и слез со стены, что бы через минуту вернуться уже со всем необходимым.
Свет опять мигнул.
Тимур оказался на пороге кухни. Голые бревенчатые стены освещала тусклая одинокая лампочка посреди потолка на шнуре без абажура. На давно немытом полу валялись разномастные бутылки из-под крепких и не очень спиртных напитков. Стол, пара табуреток, кусок газовой трубы на месте, где должна быть газовая плита, вода сочиться по капли из крана в треснувшую раковину. Тимур ощутил холодок ползущий по позвоночнику. Ему на мгновение показалось, что он вернулся в собственное детство, в то его отрезок, когда мать окончательно перестала интересоваться хоть чем-то кроме выпивки.
А потом увидал за столом мужика, того самого, что так недавно бросил брат Насти в заснеженном лесу.
«Да это же отец Насти, — запоздало сообразил Тимур. — Что ж это за дурь мне видится? Точно чужие сны сняться».
Для хозяина кухни, в отличие от Тимура, прошло несколько больше, чем пара десятков минут. Он осунулся, обрюзг, обвислые щеки покрывала щетина, глаза слезились, с нижней губы тянулась ниточка слюны, руки трясутся от постоянной пьянки. Одним словом — разбитый старик в замызганной одежде, более похожей на лохмотья. Он наливал в стакан и, еле донеся до рта, проглатывал мутную белесую жидкость. Потом вдруг начинал бормотать, отмахиваться от кого-то руками. Пару раз вскочил, шатаясь и едва не падая, пронесся по кухни, потрясая кулаками. Опять успокаивался, грузно падал на табурет и продолжал пить.
Все действо происходило в полной тишине, точно у сломанного телевизора: изображение было, а звук отсутствовал.
Свет мигнул, а когда зажегся, посреди захламленного помещения замер брат Насти. Похоже, его это удивило больше, чем хозяина кухни, который скорей всего принял появление незваного гостя за очередной свой горячечный бред. Отец Насти сначала сощурился, наморщил лоб, точно пытаясь вспомнить, кто перед ним, а потом осклабился, узнавая. Он что-то начал радостно выговаривать, хохотать и кричать, тыча грязными пальцами в парня. Старик даже запустил в противника недопитой бутылкой, которая недостигнут цели, осколками разлетелась натолкнувшись на противоположную стену. Обстановка накалилась до придела.
Брат Насти все больше менялся: отвращение и боль исказили лицо. И вдруг черты его смазались, поплыли. Он стал тоньше, выше, кожа побелела, волосы вытянулись и сами сплелись в косу. Пальцы на руках стали длиннее и на них глянцево блеснули когти. Тимур невольно отшатнулся, а алкаш продолжал с хохотом выкрикивать оскорбления, потеряв остатки здравого смысла.
И тогда тот, в кого превратился брат Насти, одним скользящим, смазанным движением покрыл расстояние разделяющие его и хозяина кухни, взмахнул рукой, точно желая дать пощечину. Старик перестал хохотать, забулькал, захрипел, и ставший вдруг единственным глаз остекленел, кровь вперемешку с чем-то белесым заструилась, заливая уцелевшую половину лица. А вторая половина съехала, шмякнулась на пол, забрызгав кровью все вокруг. А следом осело тело.
И парень с каким-то детским недоумением перевел взгляд с руки на старика у стены и обратно, недоуменно рассматривая красные капли, срывающиеся с его когтей, точно не до конца осознавая, что именно он только что убил человека. Мгновение, два и парень исчезает, рассыпавшись пеплом.
А Тимур почувствовал, как тошнота подкатывается к горлу, но прежде чем его вывернуло, он опять погрузился в уже ставшей привычным грязно серый туман.
***
Всю ночь Станиславу не отпускали кошмары о Тимке. Она и не подозревала, что способы замучить дорогого тебе человека могут быть столь разнообразны. Тимур горел, тонул, задыхался в маленькой комнатке, терялся в огромном лабиринте, замерзал в снежной пустыне. И едва разжав когти кошмара, она выныривала на поверхность реальности, как скользкие щупальца очередного страшного сна затягивали её в пучину вязкую как грязь.