Я пожал плечом.

–Логично.

– Потому что Шейн Хоторн – не твое настоящее имя, да?

Моя грудь напряглась, точно зная, в какую сторону движется Майкл. Я посмотрел на него.

– Нет.

– Шон Саттер был мальчиком, вовлеченным в аварию, в которой погиб его друг и еще двое получили ранения. Шон Саттер вышел из нее с едва заметной царапиной.

Я кивнул, каждое слово било по мне с силой кувалды.

Но Майк еще не закончил.

– И тогда Шон Саттер направился на запад, стал кем-то совершенно другим. Некто по имени Шейн Хоторн.

Делэни

Я почувствовала, как дерзкий развязный Шейн сменяется застенчивым стыдливым ребенком, которым он когда-то был. Дернувшись вперед, из моего рта вырвался резкий ответ.

– А ты бы что сделал, Майк? Представь, что ты шестнадцатилетний парень, которого всю жизнь пинал собственный отец, наблюдавший, как собственная мать умирает от рака, а твой единственный брат в недоступном Нью-Йорке. Представь, что ты потерял контроль над машиной, над своей жизнью. Представь, что все обвиняют тебя в смерти друга, ради спасения которого ты бы отдал свою жизнь. Шейн сбежал не потому, что был виновен. Он бежал от чувства вины, – я точно знаю, какое тяжелое бремя он нес. – Я не виню Шейна за это, и никто другой не должен.

Майк моргнул, довольное выражение замерло на его лице. Мы раздавали ему одну новость дня за другой.

– Значит, ты рассказал Делэни о своем прошлом? – спросил он Шейна. Тот сжал мою руку, переплетая свои пальцы с моими.

– Я ей все рассказал.

– Она сделала то же самое? – скептицизм подогревал его тон.

Шейн пожал плечами, но челюсть напряглась.

– Стоит поинтересоваться у нее.

Глаза Майка скользнули к моим.

– Почему бы нам не поговорить об этом?

Мама-медведица, которой я была минуту назад, неуклюже свалила в лес.

– Речь о моем отце? – уточнила я, мой голос повысился на несколько октав.

– Точно. Твой отец был осужден за непредумышленное убийство твоей матери. Приговор, который привел к пятнадцатилетнему сроку в одной из самых строгих тюрем Нью-Йорка. И все же, всего через несколько недель после подписания контракта на то, чтобы стать девушкой Шейна Хоторна, твоего отца перевели в место с минимальным уровнем безопасности. Что бы ты хотела сказать людям, которые сомневаются в твоей приверженности Шейну? Людям, которые считают, что ваши отношения не более чем притворство в обмен на деньги и благосклонность.

Я подумала над обвинительным вопросом Майка, зная, как именно стоит ответить на него. Вместо этого правда выскочила наружу.

– Честно? Ничего. Я не считаю, что мои отношения с Шейном не касаются кого-то, кроме нас.

Он хихикнул.

– Справедливое замечание. Но я должен спросить, ты это отрицаешь?

– Да, отрицаю. Смерть моей матери и последующий арест с осуждением отца опустошили нашу семью, и я не буду обсуждать его заключение. Я здесь сегодня из-за моих искренних чувств к Шейну, а не по какой-то другой причине.

– Как ты считаешь, являлся ли алкоголь, который употреблял твой отец в ту ночь, одним из факторов аварии?

Мои ладони вспотели, я просунула их под попу. Простая правда в том, что нет, его выпивка не стала причиной аварии. Но я была загнана в угол. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы делиться истиной сейчас.

– Не мне судить.

Майк откинулся на спинку стула, явно раздумывая, как сильно он хочет продвинуть эту тему. Но Шейн был тем, кто интересовал его зрителей. Я была никем, а мой отец еще менее интересным. Его подбородок наклонился к Шейну, указывая на него очками.

– Шейн, Делэни ранее упомянула, что твой отец «пинал тебя», вроде бы так она выразилась. Что она под этим подразумевала?

Мое сердце заколотилось в ушах, я мысленно отчитала себя за то, что разболтала слишком много. Команда центрального канала не раскопала подробностей о жестоком обращении с Шейном, которое он перенес от своего отца, а я просто предо9ставила это на блюдечке Майку. Проклятие.

Шейн размял плечи, пытаясь снять напряжение, которое я чувствовала, как нарастало вокруг его мышц.

– Я не хочу плохо говорить о мертвых, Майк.

– Хочешь сказать, что не можешь сказать ничего хорошего о своем отце?

– Повторяю, я не хочу плохо говорить о мертвых, – голос у него был жестким, суровым.

Выражение лица Майка Льюиса изменилось, обрабатывая ответ Шейна и давая легкий кивок.

– Расскажи мне побольше о Калебе Бранфорде. Он был вокалистом вашей группы, верно? Ты был гитаристом. Ты занял центральное место только после его смерти. Почему?

Я передвинулась на диване, чтобы смотреть прямо на Шейна, сжимая его руку. На мгновение мы вернулись в караоке-бар, и я увидела вспышку боли, струящуюся по его лицу, когда я спросила, занимается ли он чем-нибудь еще, кроме пения.

– Я действительно не знаю. Написание песен - это то, как я справлялся со смертью Калеба. Можно было отдать их кому-нибудь другому, но это было бы неправильно. В конце концов, я стал больше петь и меньше играть на гитаре.

Глаза Майка скользнули к кому-то через плечо, и он слегка кивнул.

– Я думаю, что уместно завершить это интервью заявлением, которое мы получили из офиса окружного прокурора округа Кларк, – он потянулся за другой карточкой и снова надел очки. – «Мы пересматриваем обстоятельства трагической смерти Калеба Бранфорда. Если мы сочтем, что Шейн Хоторн несет уголовную ответственность за смерть Калеба Бранфорда, то будем преследовать его по всей строгости закона».

Глава Двадцатая

Шейн

Рейтинги после интервью зашкаливали. Тревис был в своей стихии, выдвигая всевозможные предложения, с которыми я не хотел иметь абсолютно ничего общего. Тур проходил хорошо, как и мои отношения с Делэни. Я хотел сосредоточиться на будущем, перестать жить прошлым.

Часть меня все еще чувствовала себя неспокойно, как будто ясный горизонт давал ложное чувство безопасности. У беды была привычка находить меня, следуя за мной по пятам. Пока что я ее не видел. Но чувствовал, что она рядом. Скрывается.

Через две недели мы вернулись в Нью-Йорк. В тот же отель, в тот же люкс. У Манхэттена была другая, более неистовая энергия, чем в любом другом месте на Земле, и потребовалось три выхода на бис, чтобы удовлетворить наших ненасытных поклонников. После концерта Делэни и я ехали в лифте с Лэндоном и двумя бродяжками, которых он решил приютить на ночь, терпя тридцать три этажа вульгарных просьб о том, чтобы мы присоединились к ним.

Не было необходимости смотреть на лицо Делэни, чтобы ответить ему. Я чувствовал ее нежелание в том, как она прижималась ко мне и сжимала крепче мою руку по мере увеличения высоты.

Не. Интересно.

Я закрыл дверь, не оглядываясь назад и игнорируя стук, который раздался сразу после того, как я прижал Делэни к ближайшей стене, проведя ладонями по ее телу, вздыхая около ее полной груди. Только удары не прекратились.

Лэндон начал напоминать мне меня, каким я когда-то был в самые ужасные дни. Я знал, что он борется со своей порцией демонов, и что Тревис рассматривал возможность запихнуть его в реабилитационный центр сразу после окончания турне, но сейчас я не чувствовал сочувствия. Я ударил рукой по стене.

– Господи, Лэндон. Ты когда-нибудь слышал выражение «нет, значит нет»?

Я распахнул дверь, разозлившись как потревоженная оса.

Но это был не Лэндон.

Каждая молекула кислорода катапультировалась прямо из моих легких. Двое полицейских выжидательно смотрели на меня.

Я оглянулся на Делэни, прижимающую руку ко рту с бесцветным лицом. Я потянулся к ней, прижимая к своей груди. Какие бы новости они не принесли, мы справимся вместе.

– Шон Саттер, – это не было вопросом. Офицеры объявили мое имя словно смертный приговор.

Возможно, так и есть.