После переговоров на «Железном герцоге» было опубликовано краткое сообщение: «На флагманском корабле «Железный герцог» в Одессе находились главнокомандующие Великобритании адмирал де Робек и генерал Джордж Милн. Их посетил генерал Шиллинг. Он сделал обстоятельный доклад о военном положении. В связи с этим совещанием ожидаются важные события и упрочение положения Одессы. ^{69}

На прощание адмирал де Робек пришел в веселое расположение духа. Обращаясь к Шиллингу, он сказал: «Говорят, что с одесситом без нотариуса и двух свидетелей нельзя разговаривать. А мы с вами, как видите, обо всем договорились». Шиллинг в тон ответил: «А я не одессит!»

На совещании у английских главнокомандующих обсуждался еще один вопрос. О нем мы узнаем из сообщения агента Освага Розовского в ставку Деникина. Он писал:

«Генерал Шиллинг перед представителями союзного командования поставил вопрос прямо:

Почему вы, наши союзники и друзья, так нерешительно помогаете нам? Почему не даете живой силы, мало оказываете материальной помощи?

Ответ давал на этот вопрос адмирал де Робек. Ответ не прямой, а уклончивого характера. Он говорил:

«Потому, что война продолжается очень долго и наши страны устали от войны. Не можем мы и не считаться с общественным мнением, а оно в Англии против продолжения войны, а это значит и против помощи вам. Из сообщений печати вы, очевидно, знаете, что в странах ваших союзников тоже не все спокойно, у нас происходит широкое социальное и политическое движение.

Это одна сторона вопроса. Но есть и другая. Будем откровенны: почему вы требуете от нас усиления помощи, а сами не желаете по-настоящему бороться с большевиками? Посмотрите, что у вас делается в тылу! Вы просите присылки живой силы, а разве у вас мало живой силы? Посмотрите, сколько здоровых молодых людей, занимающихся спекуляцией, кутежами, просто бездельничающих, разгуливает по тылам. Мобилизуйте их, отправьте на фронт, заставьте с оружием в руках воевать против Советов. Вы говорите, что мы оказываем вам слабую материальную помощь? Хорошо, пусть будет так. Но почему же нашим обмундированием завалены одесские рынки, а фронт раздет? Не позорно ли для вас то, что представители войск короля Англии вынуждены самолично развозить обмундирование в ваши воинские части, чтобы оно не было раскрадено и распродано в дороге? Почему у вас такой развал в тылу? Мы не видим настойчивой, энергичной борьбы с разрухой, с казнокрадством... Вы сами не хотите по-настоящему воевать с Советами»...

Зимой в Одессе быстро темнеет. Вечерние сумерки и так коротки, а при сумраке непогодном их совсем не заметишь. Кажется, день только вступил в свои права, но вот ему уже приходится тесниться перед наступающей ночью.

17 января после полудня начали сгущаться тучи. Порывистый северо-восточный ветер словно торопился еще до заката солнца затянуть все небо черным покрывалом и погрузить город в тревожную темь. Ветру помогало море: густая пелена тумана, возникнув где-то вдали от берегов, стала поглощать одну улицу за другой. Редкие уличные фонари освещали только одну Дерибасовскую, для освещения других улиц у городской управы не было ни средств, ни топлива для электростанции.

В ночном сумраке съезжались «отцы города» на квартиру к главноначальствующему. На этот раз Шиллинг пригласил узкий круг лиц. Среди них городской голова Колобов, председатель одесского комитета партии кадетов Велиханов, начальник контрразведывательного отделения Кирпичников, помощник главноначальствующего и главнокомандующего войсками области Новороссийской по гражданской части Брянский, начальник внутренней обороны г. Одессы полковник Стессель, начальник обороны Одесского района генерал-майор Игнатьев и еще несколько высокопоставленных особ.

Шиллинг говорил о положении на фронтах. Из всего сказанного присутствующие поняли, что теперь главное в тактике Добровольческой армии — не выигрыш пространства, территории, а выигрыш времени.

Несостоятельность «новой» тактики деникинской армии была ясна всем участникам совещания. Все понимали, что дело не в новой тактике, а в отсутствии таких сил, которые бы сдержали неукротимый и все возрастающий натиск красных. Вот почему полковник Мамонтов не удержался от реплики Шиллингу, смысл которой сводился к тому, что можно выиграть время, но потерять всю территорию в России и тогда это время придется тратить на писание мемуаров.

Свою речь Шиллинг закончил сообщением, которое неприятно поразило всех собравшихся.

— Господа! До сих пор мы основную надежду в борьбе с большевиками возлагали на наших союзников. Однако обстоятельства, складывающиеся в союзных государствах, таковы, что нам надо уповать на господа бога, и твердо верить только в свои собственные силы. Не по по наслышке говорю вам об этом, а из достоверных источников. И у себя мы чувствуем какую-то холодность, безучастность представителей союзных держав к нашему белому делу, отсутствие желания прийти нам на помощь. На словах союзники пока заявляют, что они вместе с нами и не оставят нас, но деяния их говорят о другом. Очевидно, они скоро откажутся поддерживать войну в России. Перед нами встают новые задачи. Вас я и пригласил сегодня для того, чтобы незамедлительно приступить к действиям в новых условиях. Через осведомительный отдел я уже предупреждал издателей газет о соответствующем направлении печатных изданий. Удержать Одессу мы должны собственными силами. От союзников надеемся получать амуницию и снаряжение. Но не больше. Кстати, консул одной державы мне конфиденциально говорил, что его правительство может продать такое же снаряжение и большевикам.

Когда участники совещания разъезжались, в ночном мраке свирепо бушевала метель. На бульваре Белинского тоскливо скрипели каштаны, неистово грохотали сорванные с крыш железные листы, рождая душевную тревогу и беспокойство, которые возникли еще на совещании у главноначальствующего. Никто из участников совещания так и не смог предложить того универсального средства, с помощью которого можно было бы поднять «угасающий дух» «белого» движения.

Сильнее оружия

Первое время подпольщикам не удавалось наладить агитацию среди солдат деникинской армии. В Одессе и уездах белое командование держало почти 20-тысячную армию. Командный состав строго следил за тем, чтобы между солдатами и местными большевиками не было общения, чтобы в воинские части не проникла нелегальная литература, газеты, листовки. «Большевистских агитаторов, обнаруженных в расположении воинских частей, рот и эскадронов, расстреливать на месте»,— указывалось в приказе Шиллинга.

Одно из заседаний подпольного комитета, проходившее в конце сентября, посвящено было обсуждению вопроса о работе среди деникинских войск. Елена Соколовская предложила использовать богатый опыт большевистского подполья во время англо-французской оккупации. Правда, нынешние условия отличались от прежних, но было и много общего.

Раньше подпольщикам приходилось вести агитацию и пропаганду среди солдат различных национальностей, необходимо было знать иностранные языки. Теперь политическую работу предстояло проводить главным образом на русском языке. Но усложнялись условия деятельности агитаторов, намного возрастала опасность. Все подпольщики понимали, что белогвардейцы — это не французы.

Вначале губком отобрал тех работников, которые уже ранее находились в подполье и обладали опытом агитационной работы среди солдат вражеских войск. С каждым из них беседовали Соколовская и Логгинов. Вскоре агитаторы-большевики стали появляться в воинских частях.

В казармы на Среднем Фонтане, где стоял 4-й пехотный полк, пришел пожилой крестьянин. Дежурному офицеру доложили, что к солдату Иванову приехал отец из деревни. В какой роте служит сын, отец не знал, Ивановых же в полку — не один. «Иди, папаша, ищи своего сына»,— напутствовал приезжего дежурный на проходной.

Ходит «папаша» по казармам. Заводит разговоры, интересуется, как живут служивые, чем кормят, скоро-ли по домам, добровольно или по мобилизации служат, добрые или злые командиры. Солдатам тоже интересно узнать, как дела в деревне, какая там власть, как мужики относятся к Добрармии, не забрал ли помещик землю. Одной фразой на такие вопросы не ответишь. Незаметно и день к концу клонится. Набрался храбрости «папаша», к самому командиру зашел. Так, мол, и так, приехал из деревни к сыну а он в отлучке (узнал из бесед, что солдат часто по приказу коменданта города направляют на выполнение разных заданий), нельзя ли распорядиться, чтобы завтра пропустили в полк? Даже не спросив фамилии, черкнул полковник на записке одно слово, по которому патруль пропустит без задержки.