А этот птицелов-нишадец великую награду сегодня от меня получит: добро вам сотворив обоим, он сам добра достоин!»

Так промолвив, царь, пожаловав нишадцу великий денежный дар, снова сказал царю лебедей:

«В сей вам принадлежащий дом прибыв, оставьте здесь при мне стесненья всякие; чем угодить могу я вам и как, сказать благоволите: ведь с вами общие богатства у меня!

Лишённою боязни речью и откровенными словами богатому друг доставляет удовлетворенье, подобного которому тот не достигнет богатствами своими; великое благодеянье — откровенность среди друзей!»

И царь, любопытствуя всем сердцем побеседовать с Сумукхой и с удивлением устремив свой взор на него, сказал:

«Не приобретя короткости в знакомстве новом, люди, конечно, к смелой откровенности ещё не прибегают, но речи их учтивостью проникнуты, и говорят они с любезностью, чарующей сердца.

Беседою своею посему благоволи ты сделать так, о господин, чтоб не бесплодным было возрастанье в нашем сердце на откровенность радостной надежды!»

В ответ на эти слова Сумукха, военачальник лебедей, учтиво поклонившись царю, сказал:

«С тобой, царём, Махендре равным, беседа — праздник, мыслю я! И чьи желания не превзойдёшь ты, проявляя дружелюбие своё?

Когда беседуют столь дружелюбно и приятно два государя — царь людей и повелитель птиц, то в их беседу вмешиваться дерзко слуге — не будет разве непристойно?

И этот образ действий разве добрым воспитаньем не рождён? То зная, как бы мог в беседу я вмешаться? Я и хранил молчание, великий государь, по сей причине; и если следует просить прощенья мне, то ты меня прости!»

В ответ на это царь с великой радостью и удивлением на лице, выражая своё одобрение Сумукхе, сказал:

«По справедливости молва о добродетелях твоих пленяет мир! По справедливости ты назван другом царя пернатых! Подобную ведь скромность и совершенство повеленья несовершенный дух и сердце не проявят!

Поэтому начавшаяся дружба между нами уж больше не расстроится теперь, я в то глубоко верю; приязнь — то благородных единенье!»

И Бодхисаттва, видя глубокое желанье дружбы со стороны того царя и прославляя его наклонность к проявлению любви, сказал:

«Что сделать может только близкий друг, то сделал ты для нас, о государь, хотя приязнь меж нами и нова: своей души великой указаниям ты следовал!

И кто б, о царь, к тебе не привязался сердцем от обращения такого твоего, проникнутого уваженьем и любовью, как то, которое здесь к нам ты проявил?

Какую пользу от меня, высокий повелитель, ожидаешь? Как велика та польза? Царь, твёрдый в добродетели! Ты проявленьем этой добродетели гостеприимству положил начало несомненно!

Не чудо ль это, что в тебе, и душу собственную победившем, на благо подданных столь твердо преданном царёву долгу, и в подвиги и в созерцанье погруженном, как отшельник, в согласии с своей природой все добродетели живут?

Своею славой добродетели приятны, и не в греховных дебрях обитает благодать; то зная, качество греха и добродетели познав, кто, коли он разумен, от собственного блага станет отклоняться?

И положения такого не достигает царь ни доблестью, ни силою богатства, ни счастьем в управленье мудром, какого, добродетель соблюдая, он достигает без усилий и затрат.

Ведь к добродетелям богов владыки счастье взоры обращает; возвысившихся добродетелью смирение сопровождает; из добродетелей проистекает слава так же, как и величие высокое на добродетелях покоится всегда.

И злобою, тщеславием, высокомерием ожесточённые, всегда великою враждою опьянённые сердца врагов и те смягчают добродетели, превосходящие своею прелестью сияние луны.

По сей причине, о земли хранитель, ты, охраняя землю с её склонившимися пред твоим величием высокомерными царями, великой красотою скромности и добродетелей других во всем живущем к добродетели влеченье пробуждай.

Достойнейшая цель царя — народа благо, ведь это путь к благополучию обоих, и будет так оно, когда закону предан царь: ведь поведению царя народ весь следует!

Так справедливо охраняй ты землю, и да подаст тебе защиту тридцати владыка. Теперь же ухожу я с глаз твоих, хотя они дают блаженство тем, стоит кто перед ними; меня зовёт несчастье моей стаи».

И царь, радостно приветствовав эти слава Бодхисаттвы и вместе со свитою своею предварительно почтив его приятными речами, исполненными глубокого уважения, отпустил этих обоих прекрасных лебедей. И Бодхисаттва, поднявшись в небеса, блиставшие ясной осенней красою как тёмно-синий, без пятнышка, клинок меча, и сопровождаемый, как бы своим отражением, Сумукхой, военачальником лебедей, присоединился к своей стае, своим появлением доставив лебедям величайшую радость.

И, снова прилетев к царю однажды, тот лебедь, полный состраданья к ближним, беседовал с ним о святом законе и был почтён владыкою земли, в смирении склонившимся пред ним.

Таким образом, «злые неспособны следовать поведению добродетельных, даже впавших в несчастье, а тем более пребывающих в благополучии».

[Таким образом, прекрасная речь приносит благо обоим. С этими словами следует приводить это в восхваление прекрасного слова. Также должно привести это в рассказе о прекрасном друге. «Те, кто имеет прекрасных друзей, даже в беде преуспевают», а также свидетельствуя, что благородный Ананда ещё в прежних рождениях был спутником: «Таким образом Ананда, бывший спутником Бодхисаттвы, в течение долгого времени проявлял любовь и глубочайшее уважение к владыке».]

Джатака о комочке каши

Никакое даяние, поданное от чистого сердца высокодостойному лицу, не может быть малым, ибо велики его результаты. Вот как об этом назидательно повествуется.

Наш Владыка ещё в состоянии бодхисаттвы был царём племени кошала. Хоть поразительно блистали в нем великие добродетели царей — энергия, благоразумие, величие, могущество и многие другие, блеск одной из добродетелей — счастья дивного — превосходил все другие.

И добродетели его, украшенные дивным счастьем, сияли ещё ярче, подобно месяца лучам, когда их красоту расцветит осень.

Сама богиня счастья Шри предана была ему и проявляла гнев свой, как и милость, к другим царям, руководясь его к ним отношеньем: она покинула врагов его, хоть те и были горды, и наслаждалась счастьем среди подданных его, словно влюблённая.

Он весь проникнут праведностью был, и дух его не выносил страданий ближних; и подданных к нему любовь так расцвела, что счастье отвернулось от его врагов.

Однажды он вспомнил своё рожденье, то, что непосредственно предшествовало настоящему. От этого воспоминанья пришел он в сильное волненье и с большим ещё, чем прежде, рвением стал расточать свои даяния — причину и главнейшее основание счастья — шраманам, брахманам, беднякам и нищим; непрерывно и с большою твёрдостью он соблюдал доброе поведение, а также воздержание и пост в дни новолуний. Стремясь поставить свой народ на путь спасенья тем, что ещё выше поднимал значенье добрых дел, царь с глубоким убеждением по многу раз в собрании и в своих покоях повторял два полных глубокого значения стиха:

«Услуга, самая ничтожная, оказанная буддам, всегда богатую, великую награду принесёт. Об этом только говорилось раньше; теперь же можно в этом убедиться, взглянув на поразительно высокую награду лишь за комочек несолёной, грубой и сухой красновато-коричневой каши. Моя могучая армия, с прекрасными конями, колесницами и тёмными свирепыми слонами, господство над землёй, великие богатства, благосклонность богини счастья, супруга благородная, взгляните — все это блеск полученной награды за комочек каши».

Ни его министры, ни старейшие из брахманов, ни знатнейшие представители горожан, хотя сердца их и горели любопытством, не смели спросить его, что значили эти две строфы, которые столь часто говорил великий царь. Но вот сама царица проявила интерес к словам, которые царь многократно повторял. Она свободно выражала свои желания, и потому, когда в беседе представился удобный случай, она обратилась к царю в приёмном зале с таким вопросом: