Даже в этом состоянии он превосходно знал святой закон праведности и потому не хотел есть живые существа, которых приносили птенцам их родители, и жил только зёрнышками травы, плодами индийской смоковницы и тому подобной пищей. Вследствие такой незначительной и малопитательной еды его тело не росло; не развивались, как следует, и его крылья,— меж тем как другие молодые перепела, принимая всякую пищу, какую бы им ни приносили, окрепли и у них выросли крылья.
Таков ведь общий закон:
Кто ест, не размышляя о праведности иль неправедности, преуспевает тот; кто ж ищет жизни праведной и потому с разбором принимает пищу, тот тяжело страдает на земле.
[Наш Владыка сказал по этому поводу две гатхи: «Хорошо живётся бесстыдному...» — и так далее.
Прекрасно здесь живётся ворону бесстыдному, нечистому в делах, предерзкому и смелому; однако сколь греховна эта жизнь!
Но тяжело живётся честному, тому, кто ищет чистоты душевной, кто робок, боязлив и непорочной жизнию живёт.
И вот, когда они находились в таком состоянии, недалеко от их гнезда произошёл ужасный лесной пожар: слышался страшный шум, поднимались огромные клубы дыма, над полосами пламени разлетались во все стороны тысячи искр; это было великое бедствие для обитателей леса и для лесной чаши.
Казалось, ветер, разметая и разбрасывая пламя, огонь плясать заставил, и языками пламени он исполнял различнейшие танцы, и реяла над ним всклокоченная грива дыма чёрного, и раздавался страшный треск; все его приводило птиц в смятенье.
И под напором бешеного ветра трепеща, волнуясь, травы в страхе, казалось, разбегались по лесу; свирепый же огонь, настигнув эти травы, их массою блестящих искр воспламенял.
Испуганные стаи птиц взлетали ввысь, спасаясь от огня; метались всюду в страхе звери; и лес весь в клубах дыма утопал, наполненный пожара шумом,— казалось, он стонал от мук.
Постепенно пожар, словно подгоняемый вперёд резким ветром, преследуя травы и лесные заросли, приблизился к гнезду перепелов. И вот молодые перепела, издавая беспорядочные невнятные, исполненные ужаса крики, вдруг поднялись в воздух, каждый забыв думать о другом. Бодхисаттва же, вследствие крайней слабости и потому, что у него ещё не выросли крылья, не сделал даже и попытки улететь; однако, сознавал свою силу, Великосущный нисколько не смутился и обратился к огню, который в диком неистовстве скользил к нему, с такими дружелюбными словами:
«Пустой лишь звук, название одно — не ноги у меня, не выросли и крылья также. Тобой испуганные, улетели и отец и мать; ты видишь: здесь угощенья нет, достойного тебя. Поэтому тебе прилично, Агни, отсюда повернуть назад».
Как только Великосущный промолвил эти слова, проникнутые правдой,
Огонь, хотя и подгоняемый все время ветром, хоть был среди кустарников, сухой травой заросших,— от слова этого мгновенно стих, словно достиг реки он полноводной.
И по сей день на Гималаях огонь пожара, той славной местности достигнув, хотя бы ветер раздувал его, подобно змею многоглавому, заклятому стихом волшебным, как будто медленно свивается, стихает.
Зачем это рассказано? То можно выразить в таких словах:
Как океан, волнуясь и пенясь, не покидает берега свои или как правду любящий — учение, нам данное отшельником высоким, так и огонь не может преступить веленье истинно правдивых: поэтому не должно покидать нам правду.
Таким образом, «даже огонь не в состоянии осилить его проникнутое правдой»; помня об этом, должно всеми сила стремиться говорить правду. [Также должно рассказать это, говоря о Татхагате.]
Джатака о лотосовых стеблях
Те, кто познал сладостное счастье отречения от мира, отвергают чувственные наслаждения как осквернение или оскорбление. Вот как об этом назидательно повествуется.
Бодхисаттва принял рождение, как рассказывают, в некоторой великой и знаменитой, славной своими высокими добродетелями и во всех отношениях безупречной брахманской семье. У него было шесть младших братьев, которые по своим высоким качествам были достойны его и из любви и глубокого уважения постоянно подражали его возвышенным добродетелям; была у него и сестра — седьмая. С чрезвычайным усердием изучив Веды с Лигами и Упаведами, он приобрёл своей учёностью великую славу и необычайное уважение повсюду в народе. С величайшим почтением и любовью, словно за божествами, ухаживал он за отцом и матерью и, как учитель или отец, наставлял своих братьев в науках; кроме того, он обладал большим опытом в житейских делах и прекрасным воспитанием. Так он проживал в доме своих родителей. Когда пришел их час, он, глубоко потрясённый их смертью, исполнил печальные погребальные обряды и затем, по истечении нескольких скорбных дней, созвал своих братьев и обратился к ним с такими словами:
«Мучительную скорбь нам принося, всегда так был устроен мир, что смерть нас разлучает даже с теми, с кем мы прожили жизнь.
Вот почему желаю я уйти путём отшельника, достойным восхваленья, ведущим к высшему блаженству, прежде чем смерть, злой враг, меня погубит, привязанного к жизни в доме.
По этой причине я обращаюсь ко всем вам с такими словами наставления. Есть у нас, в нашей брахманской семье, состояние, принадлежащее нам по закону и приобретённое достойным образом; на это состояние можно жить. Все вы должны жить, как подобает домохозяину, во взаимной любви и уважении, с неослабным вниманием взвешивая каждый шаг свой: соответствует ли он добропорядочному и учтивому поведению; усердно занимайтесь изучением Вед, старайтесь предупреждать желания ваших друзей, гостей и родственников, а выше всего ставьте святой закон.
Всегда должны блистать вы скромностью, усердно заниматься изученьем Вед, в подаче милостыни видеть наслажденье; и тем, как подобает, домохозяина достоинство хранить.
И если будете вести такую жизнь, то возрастут и ваша слава добрая, и добродетель, и богатство — счастия основа, а в жизни будущей вы будете в блаженстве утопать; поэтому не проявляйте небрежения к установленьям для домохозяина».
И вот, услышав о его намерении оставить мир, его братья были поражены в самое сердце страхом перед предстоящей разлукой; глубоко опечаленные лица их оросились слезами скорби, и они, поклонившись, обратились к старшему брату: «Меч скорби от разлуки с родителями нанёс тяжёлую рану, и она ещё не зажила; ты не должен растравлять её, как бы посыпая солью страдания, другой разлукой!
И до сего ведь дня в наших сердцах не затянулись раны от меча тоски по матери, отцу; поэтому, будь добр, о мудрый, воздержусь пока от этого решенья, не посыпай ты, словно солью, нашу рану!
Ведь если ты постиг несостоятельность привязанности к дому или что жизнь блаженная в лесу есть путь к конечному освобождению, то почему ж, оставив сирыми и без защиты нас, ты хочешь в лес уйти один?
Где твой путь, там и наш. Мы также покинем мир!» Бодхисатгва сказал:
«Не испытавшие сами отречения, те люди, что наслаждениям телесным предаются, считают, что уход из мира — то же, что паденье в бездну. Зная это, я удержался и не стал склонять вас к жизни отшельнической, хотя и сознавал отличье между жизнью в доме и в лесу. Поэтому, если это привлекает и вас, то мы все вместе оставим мир».
Так сказал он. И все семь братьев и сестра — восьмая, покинув великие богатства, наполнявшие их дом, и толпу проливавших слезы друзей, близких и родственников, удалились из дома для подвижнической жизни. Вместе с ними ушли в лес всем сердцем им преданные один их друг, служанка и слуга. Они поселились в одном огромном лесу, в лесной пустыне, возле большого озера дивной красоты, с чрезвычайно чистой синей водой, днём сияющего красотой пышно распустившихся дневных лотосов, а ночью словно улыбающегося массой расцветших белых лотосов, над которыми носились рой пчёл. Каждый обитал в чарующей своим уединением сделанной из листьев отдельной хижине, которые были построены на некотором расстоянии друг от друга и скрыты от взоров тенистыми деревьями. В этих хижинах они проводили время, предаваясь исполнению принятых на себя обетов; их дух все время был погружен в созерцание. В каждый пятый день они сходились к Бодхисаттве для слушания наставления в святом законе. И он вёл с ними различные, глубоко проникающие в их душу, высоконравственные беседы, наставляя их в созерцании, указывая на греховность земных наслаждений, всячески восхваляя удовлетворение, доставляемое самоотречением, порицая лицемерие, болтливость, леность и другие пороки, указывая путь к ясности и спокойствию души. Ушедшая вместе с ними в лес рабыня, исполненная глубокого уважения и преданности к ним, продолжала служить им. Нарвав лотосовых стеблей на озере, разделив их на доли и положив на больших лотосовых листьях на чистом берегу пруда, она, постучав деревянными палочками и возвестив этими звуками о часе принятия пищи, сама удалялась. После этого эти святые, совершив, как приличествует, молитву и возлияние, один за другим последовательно, начиная со старшего, подходили и каждый, взяв полагавшуюся ему долю стеблей лотоса, вкушал их надлежащим образом в своей хижине и потом проводил время, предаваясь всеми своими помыслами созерцанию. Ведя такую жизнь, они даже не виделись друг с другом, исключая время слушания наставлений в святом законе.