Не было у Бегонии слов, чтобы описать жизнь этого пустынного пространства, населенного стадами гигантских облаков.

Но оно звучало — этот небесный хорал домогался ее слуха в течение всего полета.

Удивительно, как он мог проникнуть в самолет! Она оглядывалась на дремлющих, читающих и жующих пассажиров — странно, но никто из них, по-видимому, не слышал эту музыку.

Время от времени вдалеке с невероятной быстротой проскальзывал какой-нибудь деловитый серебристый самолетик, оставлявший за собой тонкий след.

Бегония играла в облака. То велела себе видеть только животных — и тогда облака превращались в слонов, собак и дельфинов, то переходила на людей — и облака тут же преображались в веселого старика, или стоящего на руках гимнаста, или стайку пузатых гномов.

Вдруг она увидела Бога: печальное бородатое лицо с горькой складкой рта и снесенными в сторону ветром космами было обращено к ней, хотя Его тело в синеватой длиннополой накидке было устремлено к горизонту, — словно Он задержался на мгновение, чтобы поглядеть на Бегонию…

После она забыла все это, и вот сейчас, снова вспомнив, немного испугалась: может быть, это зовет ее к себе Небо?..

Запивая хлеб молоком, она подумала, что Рай, должно быть, находился там, куда направлялся этот дымчатый Бог.

А может быть, это и был Рай, но только скрытый от человеческих глаз облачными чехлами…

Кики вытащил из стола откусанную шоколадку и протянул ее Бегонии.

Она вежливо отказалась, покрутив пальцем у рта и сделав этим же пальцем отрицательное движение: у меня ведь диабет, мне нельзя.

— Неотравленная! — обиделся почему-то враг мышей и людей.

Бегония искоса разглядывала фотолабораторию, на стенах которой висели большие и маленькие фотографии — некоторые заставили ее сконфузиться.

Ей захотелось в туалет. Она привстала и стала оглядываться. Кики подошел к ней и, так как она не могла идти, подставил спину и отволок ее в угол к незаметной для глаз двери туалета.

Внутри его Бегония и вовсе закрыла глаза — столь однообразно непристойными были фотографии, облепившие все стенки тесной кабины.

Обратно к кушетке Бегония прискакала сама.

— Ты не бойся, получим за тебя выкуп и отпустим. Шеф сказал, чтоб ни один волос с твой головы не упал!

«Вот ведь какие вы добрые!» — съязвила про себя девушка. Она жестами попросила бумагу и карандаш и, получив от хозяина лаборатории использованный лист фотобумаги и фломастер, спросила у него на обороте листа зеленым по белому:

«Вы фотограф?»

— Ага.

«Давайте снимемся на память?»

Кики оторопело поглядел на Бегонию, не понимая, шутит она или говорит всерьез?

— А потом меня по этому снимку — бац — и за решетку?! Идиотка, что ли?

Он кивнул на шприцы.

— Ты лучше укол себе сделай…

Бегония была девушка неглупая. Она поняла то, о чем не догадывался Кики, — не жилец он на белом свете…

Если они так пекутся о ее здоровье, значит, хотят вернуть ее Виктории здоровой? Этот мышелов — единственный, кто не скрыл от нее своего лица. И значит, те люди, чьих лиц она не видела, не оставят его в живых…

«Почему они хотят вернуть меня целой и невредимой?» — мелькнула у нее мысль, которая могла привести ее к ответу: «Потому что не хотят досадить Виктории». И уж тогда она могла бы пойти дальше, задавшись следующим вопросом: «А для чего?» И, вспомнив, что у Виктории гастроли на Кубе, наверняка поняла бы (она такая!): все это затеял хозяин Виктории — Блас!

Взойти на лесенку этих вопросов и ответов она не успела, так как в зашторенное окно под потолком подвала кто-то постучал условленным стуком: два частых удара, один и три.

Пепе-Кики крикнул вверх:

— Подожди! Проявляю!

Погрозив Бегонии кулаком, чтобы не ерепенилась, он бросился к ней, рывком поднял, поставил на скованные ноги, свел ей руки, защелкнул у нее на запястьях наручники и, обхватив поперек талии, поволок ее в чулан, где примотал за наручники проволокой к водопроводной трубе. Он сунул под Бегонию табурет и, надавив ей на плечо, усадил ее с прикрученными к трубе руками и скованными ногами, сказав, что тут же вернется и отвяжет ее, а ежели она пикнет (немая-то?!), то он выкинет на помойку все ее шприцы!

Хотя стучал условленным стуком Себас (только он был в курсе), Кики, выйдя из подвала, на всякий случай запер его. Он поднялся по лестнице к верхней двери, находящейся на уровне земли, и отодвинул засов.

В отличие от Вивиан он ослеп не от темноты, а от света, а так больше ничто не отличало его судьбу от судьбы нравившейся ему полосатоштанной красотки.

Резкий удар в плечо сбросил его вниз, и вслед за этим раздался глухой хлопок выстрела.

Кики скатился к дверям лаборатории. Сбежав к нему, Себас избавил его от корчей выстрелом в голову…

Бегония приняла эти короткие сухие хлопки за посторонние звуки.

Глава 120

Зная, что Диди по телефону дурным голосом навел полицию на тело Вивиан, Блас тут же вслед за этим ожидал появления в ресторане агентов, но так и не дождался.

После кольцевого шоссе (это он выводил Серхио Васкеса на эстакаду) Блас действительно выбросил аппарат беспроволочного телефона, выкраденный для него Диди незадолго до этого из чужого автомобиля. Он поплутал немного по городу и, убедившись, что за ним нет хвоста, вернулся в ресторан.

Агенты заявились к нему в кабинет минут через десять после его возвращения.

Блас собрал все силы и весь свой талант, чтобы соответствовать роли человека, опечаленного случившимся: ведь Вивиан работала в его заведении!

Он сказал, что о ее смерти ему поведали некоторые почитатели кабаре, проходившие мимо стройки и привлеченные шумом толпы около того места, где было совершено убийство. Блас предполагал, что агенты наслышаны о его связи с Вивиан.

Впрочем, какой хозяин кабаре не симпатизировал по ночам молодым талантам. Да, он очень, очень сожалеет о смерти этой… очаровательной девушки. Печально все это…

К тому же он в растерянности: через пару дней она должна была отправиться со всей труппой на Кубу, и теперь он должен срочно искать ей замену, а это почти невозможно.

Прямо напасть какая-то.

К тому же в это самое время у его примадонны Виктории Хауристи, Неукротимой Виктории, похитили сестру! Агенты уже знают об этом? Ну вот…

— Можете ли вы высказать какие-нибудь предположения по поводу убийства Вивиан Виделы? — спросил агент.

— Я хотел бы рассчитывать на конфиденциальность нашего разговора, — замялся Блас — Мне бы не хотелось…

— Разумеется.

— Наркотики…

— Что вы имеете в виду? — насторожился второй агент.

— Хочу быть откровенным. У меня была короткая связь с Вивиан…

Блас печально улыбнулся и помолчал, сокрушенно помотав головой под наплывом дорогих его сердцу воспоминаний.

— К сожалению, к моменту нашего сближения она уже пристрастилась к курению и таблеткам, которые я однажды обнаружил у нее… Я говорил ей, что это не кончится добром.

— Один из официантов показал, что ей симпатизировал некий скользкий тип, который иногда напивался у вас в ресторане и шумно ее вызывал…

— Скорее всего, он имел в виду Акилеса Паредеса по прозвищу Кики… Впрочем, только ли его! Однажды из-за нее чуть не пристрелил Кики его дружок Себастьян Кихада…

— Да-да, ваш охранник Диди уже сказал нам об этом…

Зазвонил телефон.

Спрашивая у Бласа, не требуются ли ресторану официанты (что означало: «С Кики покончено!»), Себас не знал, что в кабинете Бласа разговор как раз идет о нем и о Кики и что, таким образом, как бы покончено и с самим Себасом.

— Зайдите через две недели, — ответил Блас. Что означало: «Понял тебя, спасибо…»

Тут же позвонил Диди, спросив, не требуется ли в кабаре электрик? «Наконец-то!» — вздохнул с облегчением Блас, ответив чуть запинаясь от волнения: