Миронова отправила в Архангельск новый запрос.
— Ну и работу мы им подкинули. Пять фамилий! — сказал я. Помимо Стокроцкого, Маркелова и Якушева в запросе фигурировали Фалин и Шталь. Меньше всего мы думали, что Шталь тоже ездил в Архангельскую область, но решили проверить и это.
— Зато ориентировка, коли они ведут следствие, — сказала Миронова. — Похоже, без командировок не обойтись. Вы составите компанию бедной женщине?
Мне совсем не улыбалось ехать в командировку — сначала в Архангельскую область, потом в Волгоградскую, и все по районам. Но с другой стороны, как я мог отказаться?
— Составлю, если начальство не будет возражать, — сказал я.
ГЛАВА 9
Спивак не уезжал из Москвы второго января. Заказанное им такси пришло ровно в половине десятого вечера, но Спивак не вышел к машине. Подождав около тридцати минут, таксист поднялся на пятый этаж и позвонил в сороковую квартиру, указанную в заказе. Никто не отозвался. Такси вернулось в парк. Из парка шофер позвонил по телефону, по которому был сделан вызов. Рядом с номером диспетчер в скобках записал: «Сосед». Сосед Спивака не ответил. Шофер решил позвонить позже. Ему не хотелось вносить в кассу за Спивака два рубля из собственного кармана. Но он не дозвонился и позже. В конце концов он махнул рукой на свою затею.
Из таксопарка Хмелев поехал на Киевский вокзал. В поезде Москва — Знаменка дежурила та же бригада, что и второго января. Проводница пятого вагона сообщила, что седьмое и восьмое места были свободны на всем пути следования поезда. Она твердо помнила, что в ее вагон не садился мужчина с мальчиком. Более того, она не опознала Спивака по фотороботу.
— Понимаешь, что это значит? — сказал Хмелев.
— Это значит, что дотошный Хмелев разрушил алиби Спивака, — ответил я и прокрутил в памяти показания Спивака. Не могу сказать, что теперь я во всем усматривал ложь. Но, солгав в одном, Спивак поставил под сомнение все остальное.
— Позвони Мироновой, сообщи о своих изысканиях.
Пока Хмелев разговаривал с Мироновой, я думал о Спиваке. Наивность или глупость? Здравый человек не стал бы так откровенно лгать. Не мог же он, в самом деле, рассчитывать, что мы не будем проверять его алиби.
— Он здесь, — сказал Хмелев. — Передаю трубку. За Якушевым ведется наблюдение. Не беспокойтесь. Никуда он не денется. Всего доброго. — Он протянул мне телефонную трубку.
— Вы не забыли о допросе Шталя? — спросила Миронова.
Я взглянул на часы.
— Еще целых полчаса. Приеду обязательно.
Обсуждая, кого из троих — Стокроцкого, Маркелова, Шталя — допросить первым, мы решили, что целесообразнее сначала вызвать Шталя, а следом, с разрывом в сорок минут, Стокроцкого и Маркелова, причем в другой кабинет, в противоположном конце коридора. Таким образом мы хотели исключить контакты Шталя с Маркеловым и Стокроцким, чтобы лишить его возможности рассказать им о допросе. Маркелов и Стокроцкий должны были явиться к Мироновой неподготовленными. Миронова собиралась допрашивать Маркелова и Стокроцкого порознь и считала, что время, которое один из них проведет в коридоре в ожидании вызова, пойдет ему на пользу.
Из ответа на второй запрос мы узнали, что Шталь трижды побывал в Архангельской области.
…Шталь внешне держался спокойно, но я видел, чего это ему стоило. От внутреннего напряжения у него изменился голос — стал сиплым, и он все время откашливался.
Миронова предъявила ему заключение медицинской экспертизы о состоянии здоровья Игнатова. Экспертиза пришла к выводу, что состояние здоровья Игнатова, несмотря на врожденный порок сердца, не давало оснований для перевода на инвалидность, тем более второй категории.
— Что я могу сказать? — Он откашлялся. — Наверно, я плохой врач, но, поверьте, честный.
— Вы по-прежнему утверждаете, что направили Игнатова на ВТЭК по врачебной ошибке?
— Да.
— Мне бы очень хотелось верить в вашу честность, Геннадий Сергеевич.
— Что вам мешает?
— При нашей первой встрече я просила вас рассказать все, что вы знаете об Игнатове. Вы рассказали не все.
— Например?
— Более того, ввели следствие в заблуждение, утверждая, что Игнатов репетиторствовал и что деньги на мебель в сумме четырех тысяч рублей одолжили ему вы.
— Действительно так. Я одолжил Игнатову четыре тысячи рублей. Что касается репетиторства, то я не утверждал, а предполагал.
Шталь продолжал упорствовать. Когда Хмелев наводил о нем справки, всесведущие соседи сказали, что после смерти отца Шталь получил большое наследство и переоборудовал квартиру. Это было преувеличением. Он переоборудовал только прихожую, заказав встроенную и мягкую мебель. Тогда он и снял со сберегательной книжки четыре тысячи рублей. У нас была копия счета с фабрики нестандартной мебели на три тысячи шестьсот три рубля. Но Миронова не торопилась предъявлять ее Шталю.
— Геннадий Сергеевич, почему вы не сказали о поездках в Архангельскую область? — спросила она.
Ожидаемого эффекта не последовало. Шталь пожал плечами.
— Вы не спрашивали.
Господи, его ничем не проймешь, подумал я.
— Вас же просили рассказать все, — не выдержал я.
— Ни вы, ни Ксения Владимировна не задавали вопроса об Архангельске. Разве не так? Я помню, что просил вас построить нашу беседу на вопросах и ответах.
— А я помню, что и Ксения Владимировна, и я спрашивали вас о том, каким образом Игнатов зарабатывал деньги. Вы сделали вид, что ничего не ведаете, и сослались на мифическое репетиторство. Где же ваша честность, Геннадий Сергеевич?
Шталь молчал.
— Могу вас заверить, что мы независимо от ваших показаний узнаем все. — Миронова протянула Шталю копию счета с фабрики.
Ничего не изменилось в его лице.
— Вы проверяете меня, — с печалью и упреком сказал он, возвращая счет. — Напрасно. Это не доказательство того, что я денег не одалживал Игнатову.
Мы ожидали иной реакции. Но Миронова быстро нашлась.
— Это и не, столь важно. Важно другое — почему вы говорите неправду? Начиная с инвалидности Игнатова…
Шталь перебил ее:
— Даю вам честное слово, я был уверен в диагнозе.
— Хорошо. Вы не усомнились в нем, увидев Игнатова на лесозаготовках?
— Он же не сам заготавливал лес. Он руководил.
— Значит, он не переутомлялся. Он что, для видимости вызывал вас, врача, к себе?
— Вы считаете, что меня можно приставить к кому-то личным врачом?
— Но Игнатов держал вас при себе на лесозаготовках три года подряд.
Самолюбие Шталя было задето. Как он ни старался, а скрыть это не удалось.
— Держал при себе! Сильно сказано. — Он покачал головой. — Вы, очевидно, свою работу основываете не только на фактах, но и домыслах.
— Каковы же факты?
— Что бы вы там ни думали, Игнатов был человеком скромным. Ему в голову не могло прийти держать врача для себя. Он вызывал меня для лесозаготовителей. Позвольте задать вам вопрос. Что вы собираетесь делать с заключением о состоянии здоровья Игнатова?
— В каком смысле?
— Хотелось бы знать, перешлете ли главному врачу поликлиники, во ВТЭК…
— Мы еще вернемся к этому. — Миронова взглянула на меня. Мы оговорили, что вопрос о Фалине задам я, неожиданно для Шталя.
— Геннадий Сергеевич, в каких вы отношениях с Фалиным?
— С кем?
— С Фалиным Леонардом Романовичем.
— Ни в каких.
— Вы знакомы с ним?
— Шапочное знакомство.
— При шапочном знакомстве пиво не пьют вместе. Где вы были второго числа в десять вечера?
— Я говорил вам, дома.
— Поставим вопрос иначе — с десяти до половины одиннадцатого вечера?
— Дома. У себя дома.
— Нет, Геннадий Сергеевич. У себя дома вы могли быть в лучшем случае в одиннадцать, а примерно в половине одиннадцатого вы, Маркелов и Фалин, повторяю, Фалин, находились в доме Игнатова.
— Можете доказать?
Сомнений не было в том, что до прихода в прокуратуру Шталь детально обсуждал вопросы, которые могут возникнуть на допросе, с Маркеловым, Стокроцким, Фалиным, а может быть, еще с кем-то хорошо разбирающимся в юриспруденции. Я не сомневался и в том, что мы также не услышим правды от Маркелова и Стокроцкого. Они будут держать круговую оборону. Признания от них не дождаться. Почему? Потому, что они виновны, если не прямо, то косвенно в смерти Игнатова? Но каким образом? «Можете доказать?» — спросил Шталь не случайно. Мы должны все, вплоть до мелочей, все доказывать. Он же может отрицать очевидную истину, менять показания, но сам ничего не должен доказывать. Это он хорошо усвоил.