Так маленький Мухтар стал рабочим. С рассветом уходил он в мастерскую, а возвращался поздно вечером, едва держась на ногах от усталости. Бывали дни, когда он приходил с работы избитый и всю ночь стонал от боли, ворочаясь с боку на бок.

Однажды Фатима пришла в мастерскую и робко попыталась заступиться за сына, но хозяин накричал на нее: «Если у него такая нежная кожа, пусть убирается ко всем чертям».

И сейчас, вспоминая об этом, Фатима не могла сдержать слез. Так в слезах и заснула.

Утром первым проснулся Мухтар. Его разбудил шум на улице. Сперва он ничего не мог понять, потом услышал возбужденный голос женщины.

— Эй, люди! — кричала она. — Что вы спите! Турки караванами увозят продукты, оставляют нас без хлеба! Выходите, останавливайте караваны!..

Мухтар обвел глазами сардаб. Истомленная ночной бессонницей, мать крепко спала. Сладко посапывал малыш, свернувшись калачиком под одеялом.

Мухтар натянул на себя рубашку, повязал голову платком и, прихватив с собой увесистую дубинку, не раз выручавшую его от нападения бродячих собак, выскользнул на улицу.

ГОЛОДНЫЙ БУНТ

Мухтар бежал туда, откуда доносились громкие голоса.

Выбравшись из лабиринта узких переулков, он увидел множество людей. Все они стремились к центру города. Мальчик присоединился к ним.

Люди бежали и на ходу спрашивали:

— Где турки?.. Где караваны?..

— На Рашиде!

Восходящая заря еще не успела обласкать своими алыми лучами мозаичные минареты и купола мечетей, кроны гигантских финиковых пальм, а здесь, на главной улице Багдада Эль-Рашиде и в прилегающих к ней кварталах, уже бурлил людской поток.

Женщин было больше, чем мужчин. Воздух дрожал и звенел от гула взволнованных женских голосов. И это понятно! Ведь сердца матерей пропитаны горечью жизни, измучены страданиями и вечной тревогой за судьбы детей своих!

Народ был взбудоражен и растерян. Казалось, будто жители Багдада ощутили первые подземные толчки и выбежали на улицы, спасаясь от землетрясения. Многие были босые, без шапок. У женщин из-под платков торчали спутанные, нечесаные волосы. Иные матери прибежали сюда впопыхах, прихватив полуодетых детишек, и теперь пытались их согреть, прижимая к своей груди.

А впереди всех сновала и шумела неугомонная и воинственная багдадская детвора. Разумеется, протискался вперед и Мухтар. Он глядел на сотни верблюдов, мулов и лошадей, навьюченных тяжелыми мешками, на низкие арабские телеги, груженные коврами, тканями, тяжелыми сундуками. Все это шествие длинной цепью растянулось по улице Рашида и держало путь на север.

Верблюды и лошади с трудом тянули тяжелые грузы. Словно чуя беду, они то и дело поворачивали головы, с беспокойством косились на волнующихся людей.

Вдоль каравана на горячих, взмыленных конях метались взад-вперед аскеры, подгоняя палками животных и покрикивая на каравановожатых. Они торопились скорее выйти за пределы города и соединиться с уходящими частями султанской армии. Но тщетны были их усилия заставить караван двигаться быстрее. Измученные животные только вздрагивали под ударами палок и широко раскрывали налитые кровью испуганные глаза.

Время от времени аскеры с криками и руганью врезались в толпу, стремясь очистить дорогу, но уже через минуту толпа снова смыкалась плотной стеной.

Мухтару не стоялось на месте. Расталкивая локтями людей, он спешил пробраться к началу каравана, туда, где на черном коне ехал султанский генерал — паша, в красной феске, с длинной черной бородой и бравыми, лихо подкрученными кверху усами.

Генерал злобно и вместе с тем тревожно посматривал на скопище людей, не скрывавших своей ненависти к туркам, то и дело оглядывался назад, подзывал своего адъютанта, ехавшего в нескольких шагах от него, и отдавал ему какие-то приказания.

А ропот толпы все нарастал, все громче и громче становились рыдания женщин, все отчетливее слышались возгласы: «Надо задержать караваи!», «Они всё увозят из Багдада!», «Мы умрем с голода!»

Неожиданно, растолкав толпу, вперед вышла высокая седая женщина в выцветшем зеленом платке и закричала:

— Женщины!.. Наши мужья одели чадру трусости и не думают о детях и женах!.. Не дадим туркам ограбить нас, остановим караваны. — Она выбежала на середину улицы и широко раскинула свои худые руки, преграждая путь каравану. — Проклятые! Вы увозите хлеб наших детей! Только через мой труп! — кричала она исступленно.

Вся площадь пришла в движение, загудела тысячами голосов: «Остановить караваны!.. Не дадим нашего хлеба!.. Не дадим!..»

Генерал на секунду опешил. Резко дернув уздечку, он вздыбил коня и, обернувшись к конвою, громко отдал команду:

— Каждого, кто приблизится к каравану, рубить!

А сам направил своего коня прямо на женщину в зеленом платке.

Но старая арабка не сдвинулась с места.

Лицо генерала перекосилось от ярости.

— Прочь с дороги! — завопил он.

— Нет, не уйду!.. Не уйду! — громко ответила женщина, глядя в упор на генерала. — Лучше приму смерть от сабли, чем от голода.

Генерал взмахнул плеткой, со свистом опустил ее, и на лице у женщины вздулся кровавый рубец. Но она не шелохнулась, не проронила ни звука.

Толпа ахнула. Мухтар весь задрожал от охвативших его гнева и возмущения. Он на секунду представил себе на месте этой женщины свою мать и так впился пальцами в дубинку, что у него посинели ногти.

Генерал рассвирепел вконец. Он рванул из кобуры револьвер, но… выстрел раздался совсем в стороне, откуда-то из толпы… Генерал как-то странно дернулся, покачнулся и стал медленно валиться с лошади.

Толпа отшатнулась назад. А женщина в зеленом платке и сейчас не тронулась с места. На мгновение воцарилась страшная тишина. Ее нарушил голос старой арабки.

— Вот как поражает аллах! — воскликнула она. — Он все видит!

— Верно, от кары злодей не уйдет! — поддержал ее кто-то из толпы.

В этот миг адъютант, хлопотавший около убитого генерала, снова вскочил на коня и, обнажив саблю, с громкой бранью кинулся к женщине.

Мухтар на секунду остолбенел, потом, не помня себя, рванулся вперед и что есть силы метнул дубинку прямо в голову турецкому офицеру. Тот выпустил из рук саблю и поводья и, согнувшись, схватился за голову. Меж пальцами у него потекла кровь. Конь стал.

Кто-то схватил Мухтара за ворот рубахи, потянул назад и спрятал за спины людей.

Гудящая толпа стала теснить караван. И тут случилось самое страшное. С криком «Ия аллах!» аскеры бросились на толпу. Послышались вопли ужаса, детский плач, стоны, проклятия. Люди, обливаясь кровью, падали под ударами сабель.

И вдруг, заглушая конский топот и крики людей, раздался громкий клич:

— Бей османцев!

Призыв подхватили сотни голосов. В аскеров полетели камни. Не ожидавшие этого турецкие всадники растерялись. Они понимали, что их силы слишком невелики, чтобы отразить натиск разъяренной толпы. И они стали отступать. Но было уже поздно. Воспользовавшись замешательством конвоя, багдадцы бросились на аскеров. С криком: «Долой грабителей!» — они стаскивали их с лошадей и тут же обезоруживали.

Завязалась кровопролитная схватка. В ход были пущены кинжалы, палки, лопаты. Были и такие ловкачи, которые одним броском аркана снимали всадников с седла и, свалив на землю, добивали их же оружием.

Кони в испуге ржали. Ошалелые верблюды метались из стороны в сторону, лягались и никого не подпускали к себе. Из разорванных вьюков ручьями струились белоснежный рис, мука, зерно и смешивались с дорожной пылью и кровью.

Кто-то бросил камень в витрину универмага, и огромное толстое стекло со звоном разлетелось на куски.

— Бейте спекулянтов! — раздался из толпы чей-то голос.

Несколько десятков человек бросилось к магазину. Они взломали двери и ворвались внутрь.

Их пример заразил остальных. За первым налетом последовал второй, и вот уже лавина оборванных, голодных людей устремилась к лавкам и магазинам, расположенным по обе стороны Эль-Рашида. Брали все, что попадалось под руку: рулоны тканей и ящики с обувью, ковры и белье, корзины с сушеными фруктами и белоснежные головы сахара. Двое молодчиков с трудом тащили огромный тюк, набитый детскими ботинками…