— Твое имя?

— Ваша покорная слуга Умм-ас-Саад, — сказала она, обращаясь к приставу.

Кызман-эфенди снова указал ей на судью.

— Твоя профессия?

— Моя профессия — женщина.

— Ты обвиняешься в том, что укусила за палец шейха Хасана Аммара.

Старуха отвернулась от судьи и опять обратилась к приставу:

— Клянусь твоими сединами и твоим достоинством, я не сделала ничего постыдного. Я поклялась, что выкуп за мою дочь будет не меньше двадцати бинту…[77]

Судья поднял голову, поправил очки, поглядел на женщину и крикнул:

— Подойди сюда и отвечай мне! Я судья! Укусила или нет? Одним словом: да или нет!

— Укусила? Упаси Аллах! Я грешница, правда, но не кусаюсь.

Судья приказал ввести истца. Вошел пострадавший, у него был забинтован палец. Задав обычный вопрос об имени и профессии, судья привел его к присяге и попросил изложить суть дела. Пострадавший сказал:

— У меня, господин судья, нет доли ни в воле, ни в муке[78]. Ведь я был только посредником… — И он умолк, словно уже все разъяснил.

Судья уставился на него, еле сдерживая гнев, потом закричал, чтобы он рассказал все подробно. Истец снова заговорил. Выяснилось следующее:

У обвиняемой Умм-ас-Саад есть дочь по имени Ситт Абуха. К этой Ситт Абухе посватался феллах ас-Сейид Хариша и предложил выкуп в пятнадцать бинту, но Умм-ас-Саад требовала двадцать. Сговор не состоялся. Вдруг брат жениха, мальчишка по имени аз-Занджар, явился к родным невесты и солгал им, что жених принял их условия, а придя домой, сказал брату, что родные девушки согласились на его условия и снизили сумму выкупа. Вот так, стараниями этого коварного мальчишки, решившего пошутить, согласие было достигнуто и назначили день для чтения аль-Фатихи[79] в доме невесты. Жених послал шейха Аммара и шейха Фараджа свидетелями со своей стороны. Все собрались. Отец девушки зарезал гуся, и когда зажаренная птица была уже подана гостям, вспомнили о выкупе. Тут-то и выяснилось, что никто своего решения не менял. Между сторонами разгорелся спор. Мать невесты начала причитать на всю деревню: «О, горе нам! О, как будут злорадствовать наши враги! Клянусь пророком, я не отдам свою дочь меньше чем за двадцать бинту». Как сумасшедшая бросилась она к мужчинам, чтобы не дать им, чего доброго, договориться между собой.

Шейх Аммар так и не притронулся к еде. Побуждаемый добрыми намерениями, он подошел к старухе и принялся ее уговаривать. Тем временем его товарищ шейх Фарадж запустил руку в блюдо с гусем и начал жадно поедать жирные куски, решив не ввязываться в спор. Страсти разгорались, запахло дракой, и вдруг рука шейха Аммара, потянувшаяся было за гусем, оказалась во рту старухи. Шейх дико закричал, начался переполох! Шейх Аммар силой оторвал своего товарища от блюда с жарким и ушел в страшной злобе, — ведь шейх Фарадж не сказал ни слова и знатно полакомился, а он, Аммар, старавшийся ради блага других, ушел с пира несолоно хлебавши. К тому же еще старуха съела его палец!..

Пострадавший продолжал разглагольствовать в том же духе… Вдруг судья беспокойно заерзал на месте и недоверчиво поглядел на истца. Он прервал его и встревожено пробормотал, видимо обращаясь к самому себе: «А привел я истца к присяге?» Так и не вспомнив, он обратился ко мне: «Господин следователь, я приводил истца к присяге?» Я стал припоминать. Судья, обуреваемый сомнениями, воскликнул: «Поклянись! Скажи: клянусь великим Аллахом, я говорю правду». — Истец поклялся, и тогда судья сказал ему: «А теперь повтори все сначала».

Видно, мы никогда не кончим. Мне все страшно надоело. Я начал зевать, развалился в кресле, меня одолела дремота. Не знаю, сколько прошло времени. Вдруг я сквозь сон услышал крик: «Следствие! Чего требует следствие?» Я открыл покрасневшие от бессонной ночи, слипающиеся глаза. Судья сообщил мне, что, согласно заключению медицинского эксперта, истцу нанесено серьезное увечье — «потеря сустава безымянного пальца». Я выпрямился в кресле и потребовал, чтобы было вынесено решение о некомпетентности состава суда.

Судья обратился к старухе:

— Проступок твой оказался преступлением, и разбор этого дела входит в компетенцию уголовного суда.

Было видно, что женщина ничего не поняла. Для нее укус остался укусом. Что же превратило его из проступка в преступление? Хороши, видно, законы, если их не понимают бедняки!

Объявили следующее дело. Это была драка дубинками между отцом невесты Ситт Абухи и родными жениха ас-Сейид Хариша. Оказалось, что в конце концов стороны все-таки договорились о браке. Жених послал своих родственников, чтобы они привезли на верблюде невесту из дома ее отца. Увидев верблюда, отец страшно рассердился и закричал:

— Что? Верблюд? Моя дочь поедет на верблюде? Да ни за что! Только на кумбиле[80].

Стороны заспорили о том, кто будет платить за это новшество, которое обрушила на их бедные головы современная цивилизация. В результате в ход пошли дубинки, и было пролито несколько капель крови, что, впрочем, неизбежно в подобных случаях. Дело кончилось тем, что нашелся благотворитель, который не пожалел реала[81] из собственного кармана и нанял автомобиль, проезжавший как раз мимо дома, по проселочной дороге. Наконец судья закончил чтение приговора по этому делу и громко произнес:

— Итак, мы благополучно покончили со свадьбами и свадебным весельем. Следующий!

Пристав возгласил своим зычным голосом: «Уголовные дела!» — и вызвал одного из арестованных. Раздался звон цепей, и из группы людей, одетых в дерюги, вышел мужчина. Стражник снял с него наручники.

Поднялся пузатый господин (его живот очень был похож на раздувшийся бурдюк) и заявил: «Я защищаю обвиняемого».

«Дело с защитником? — подумал я, — Ну, этот уж воспользуется свободой защиты и не отвяжется от нас, пока не забьет наши головы всякой чепухой. Лучше, пожалуй, я снова закрою глаза. Нужно же отдохнуть после бессонной ночи!» До меня донесся голос судьи:

— Ты обвиняешься в том, что украл керосинку.

— Господин судья, я, правда, видел керосинку у порога лавки, но не крал.

Судья сказал приставу: «Введи истца». Появился мужчина в белой войлочной шапке, с платком на плечах. Он принес присягу и рассказал, что зажег керосинку, чтобы приготовить чай для клиентов, сидевших в лавке. Он мелкий деревенский бакалейщик, продает сахар, кофе, чай, табак. Иногда у него в лавке, как в кофейне, собирается несколько человек. Поставив зажженную керосинку у порога, он вошел в комнату за чайником. А когда вернулся, увидел человека, убегавшего с его зажженной керосинкой. Бакалейщик подробно описывал все происходившее, ссылаясь на посетителей лавки, на тех, кто помогал ему ловить вора…

Судья сидел, опустив голову. Я видел, что он не слушает истца и думает о другом. Вдруг он взглянул на меня и пробормотал, словно обращаясь к самому себе:

— Я привел истца к присяге?

— Слава Аллаху, — нетерпеливо крикнул я. — Я слышал, как истец присягал.

Но судья все еще сомневался.

— Вы уверены?

Я почувствовал, что теряю самообладание.

— Хотите, чтобы я вам в этом присягнул?

Судья, по-видимому, успокоился и остальных свидетелей слушал молча и внимательно. Вдруг обвиняемый не выдержал и завопил:

— Господин судья! Да где же это видано, чтобы крали зажженные керосинки?

Судья возмутился и жестом велел ему замолчать.

— Ты спрашиваешь меня? Меня? Да я никогда в жизни не занимался воровством!

Он посмотрел на защитника, тот встал и начал свою речь:

— Господин председатель! Нам не попадалась керосинка, мы не видели керосинку и не проходили по дороге мимо керосинки. И вообще все это дело вымышлено от алифа до ба[82].