Когда доктор дошел в своем рассказе до этого места, его повествование прервал клиент, попросивший аптекаря приготовить лекарство. Извинившись, аптекарь встал, а Шабан-эфенди вынул табакерку и сказал, очень довольный рассказом:
— Все это совершенно замечательно, доктор!
Инспектор здравоохранения некоторое время задумчиво молчал, потом осведомился:
— А какова область Джезире?
— Область Джезире хороша для всего, эфенди, — ответил доктор Хильми. — Эта местность годится и для хлопка и для каучука. Лучше всего было бы всю ее засадить каучуковыми деревьями. Джезире — это одна из сокровищниц Судана в будущем.
Инспектор здравоохранения многозначительно покачал головой и умолк, смотря себе под ноги. Вдруг он поднял голову и сказал:
— До меня дошли слухи, что ты вернулся из Судана с большими деньгами.
— Ты имеешь в виду деньги за слонов? — спросил доктор Хильми.
Секретарь архива громко чихнул и удивленно воскликнул:
— За слонов?
Инспектор здравоохранения ответил:
— Доктор убил в Судане шесть слонов и выручил за их бивни около четырех тысяч гиней.
Шабан-эфенди еще больше удивился.
— О покровитель! Четыре тысячи гиней! Бивни! Что же это за бивни, друзья?
— А что ты думаешь? — с улыбкой ответил доктор. — Бивни каждого взрослого слона обычно весят шестьдесят кантаров[44], а за кантар слоновой кости теперь платят десять гиней. Значит, бивни слона средней величины дают шестьсот гиней. Это очень выгодное дело, однако всякий, кто хочет охотиться на слонов, должен получить специальное разрешение от правительства. А плата за него очень высока.
— О покровитель! — повторил Шабан-эфенди. — В этом Судане скрыты великие блага! Какой ты счастливец, доктор, — прибавил он, вздыхая. — Ты нас всех взбудоражил. Будь я молод, я рискнул бы отправиться в эту чудесную страну Аллаха, сотворенную для правоверных. Здесь мы слишком много сидим на одном месте, спим и только мечтаем о благах.
Он чихнул, вытер нос платком и спросил:
— А твоя семья была с тобой в Судане?
— Семьи тогда еще не было, — одновременно ответили доктор и инспектор здравоохранения.
— Значит, ты, бек, был тогда еще холост? — спросил Шабан-эфенди.
— Разумеется, — подтвердил доктор. — Я женился и стал отцом после возвращения из Судана. Куда ушло это время? С тех пор прошло уже двадцать лет.
— Двадцать лет! — воскликнул Шабан-эфенди. — Значит, ты, бек, участвовал в Умм-Дурманской битве?
Надувшись от тщеславия, доктор Хильми важно ответил:
— И в Умм-Дурманской и в других. Само собой разумеется. Я участвовал и в боевых действиях. Ведь я не просто врач, я врач военный.
В эту минуту появился почтальон. Доктор, по обыкновению, осведомился, нет ли для него писем. Почтальон уже привык, проходя мимо аптеки, вручать доктору его корреспонденцию, вместо того чтобы приносить ее ему на дом. Но на этот раз он явно колебался и наконец пробормотал, опуская руку в почтовую сумку:
— Для вас ничего нет… Но есть письмо для…
В конце концов почтальон, по-видимому, решил, что не обязан вручать письма лично каждому адресату, а доктор Хильми ведь как-никак отец своей дочери. Тем более что на письме ясно написано: «Саннии-ханум, дочери доктора Ахмеда Хильми».
Поэтому почтальон счел себя вправе отдать письмо доктору. Не посмотрев, кому оно адресовано, доктор взял его, вскрыл и прочел.
Ничего не поняв, он прочел во второй раз и вновь ничего не понял. Наконец он взглянул на конверт, и ему все стало ясно. Весьма расстроенный, доктор сейчас же поднялся и попрощался со своими собеседниками. Его честь была оскорблена, и он немедленно отправился домой, чтобы потребовать у дочери объяснения.
Когда доктор Хильми вошел в квартиру, его встретила жена. Он показал ей письмо, дал понять, что в нем заключается, и принялся кричать. Жена стала его успокаивать, убеждая скрыть все от дочери и не поднимать скандала, чтобы не обидеть их соседку Заннубу. Она обещала как-нибудь зайти к Заннубе, пожаловаться ей на то, что случилось, и мирно все уладить. Ведь Санния ни в чем не виновата. Она не имеет никакого отношения к этому письму. Все наделал их невоспитанный сосед. Зачем же волновать и огорчать девочку из-за того, в чем она не виновата?
Мать Саннии до тех пор уговаривала мужа, пока он не утих, и это событие осталось без последствий.
Глава восемнадцатая
Мабрук кончил упаковывать посылку и отложил ее в сторону. Он спросил, что еще нужно приготовить к отъезду Мухсина. Заннуба торопилась угодить племяннику перед разлукой, чтобы он помянул ее добрым словом у своих богатых родителей. Она велела Мабруку сходить на чердак за чемоданами Мухсина, а мальчика попросила показать ей, что он возьмет из своих вещей, а что оставит дома. Они начали отбирать костюмы и белье, как вдруг Мабрук крикнул сверху, что Санния-ханум у себя на крыше и желает поговорить с Заннубой.
Тетка поднялась наверх, и Мухсин остался один. Он спрашивал себя, зачем пришла Санния, и его сердце трепетало от волнения.
Прошло четверть часа, Заннуба вернулась и снова принялась за работу. Мухсин вопросительно взглянул на нее, но Заннуба не заметила его взгляда. Она смотрела на халат, который держала в руках.
— Не забудь про письма, Мухсин, — сказала она. — Напиши и мне тоже, не думай только о своих дядях, как в прошлом году.
— В прошлом году, — мягко ответил Мухсин, — дядя Ханфи мне написал, а я ему ответил и послал тебе привет. Должен же я был ответить на его письмо?
— О, горе! — воскликнула Заннуба. — Если бы я была грамотной! Как я упрашивала в прошлом году твоих дядюшек написать за меня письмо. То им лень, то некогда, то говорят: «Мы уже передавали от тебя привет, довольно с тебя!» С письмами всегда такая история! Но в этом году, клянусь пророком, ты обязательно получишь от меня письмо. Санния, храни ее Аллах, напишет за меня.
— Санния? — вздрогнув, быстро спросил Мухсин.
Заннуба утвердительно кивнула и сказала, что Санния звала ее для того, чтобы попросить поскорее зайти к ним. Ведь она обещала прийти. Ей пришлось извиниться и объяснить, что она очень занята — укладывает вещи Мухсина. Когда речь зашла о Мухсине, Санния ласково попросила Заннубу обязательно передавать Мухсину привет от нее и ее матери каждый раз, как она будет ему писать. Заннуба ответила, что не знает, как ей быть, ведь братья соглашаются писать за нее только после бесконечных уговоров.
Но Санния сразу же изъявила готовность писать под диктовку Заннубы столько писем Мухсину, сколько она захочет. Обрадованная Заннуба поблагодарила ее, вознося хвалу Аллаху за то, что девушка избавила ее от необходимости обращаться к такому человеку, как Ханфи.
Но радость Заннубы была ничтожна в сравнении с восторгом Мухсина. Письмо, написанное рукой Саннии! Сердце мальчика трепетало от счастия. С этой минуты он стал торопиться с отъездом, чтобы скорее получить это драгоценное письмо.
Наступил вечер, и «народ» собрался вокруг Мухсина, чтобы проститься с ним, перед тем как он ляжет спать, и напомнить о подарках, которые он должен привезти им из деревни. Один просил голубей с рисом, другой — творогу, третий — баттав[45].
Счастливый Мухсин лег спать, умоляя Ханфи пораньше проснуться, чтобы он мог уехать с первым поездом. На Ханфи-эфенди, как на главу семьи, возложили обязанность проводить Мухсина на вокзал и купить ему билет.
Мухсин не спал всю ночь, заново переживая события этого чудесного дня. Он с нетерпением ждал утра, предвкушая наслаждение от поездки, радость от встречи с родителями после долгой разлуки, удовольствие от пребывания в деревне. Но больше всего его, конечно, радовало обещанное письмо.
Появились первые предвестники рассвета, и сразу же зазвенел будильник. Мухсин вскочил и подбежал к Ханфи, чтобы разбудить его. Он знал, что это будет не так-то просто. Сдернув с головы дядюшки одеяло, он громко позвал его, но Ханфи не ответил. Мухсин звал его еще несколько раз, но все было тщетно.