Глава третья

На следующий день Мухсин проснулся не в духе. На душе у него было тоскливо. Он принялся бродить по комнатам большого дома, рассеянно поглядывая на изящную мебель и предметы роскоши, попадавшиеся ему на глаза. Но когда он вспомнил о Саннии, его настроение изменилось. В нем снова заговорило тщеславие, и он уже другими глазами посмотрел вокруг себя. Шурша красивым платьем, к нему подошла мать. Мухсин с удовольствием взглянул на это платье: если бы Санния видела сейчас его мать! Хамид-бек вышел из своей комнаты уже не в том костюме, что накануне. В руке он держал дорогую тяжелую трость с красивыми золотыми украшениями. Мальчик сейчас же вспомнил вчерашние слова отца: «Феллах! Что и говорить!»

Мухсин был удивлен и пристыжен тем, что так не похож на своих родителей. Он решил быть отныне таким, как они. Ведь он уже не маленький и должен понимать свое положение в обществе.

Но это был мираж. Не кончился еще и первый день каникул, а Мухсин снова затосковал. Энергия, оживление, даже тщеславие — все бесследно исчезло. В глубине души он уже знал: здесь он чужой. Что-то, чего он еще не понимал, стоит между ним и его родителями, и как бы он ни обманывал себя, так будет всегда. Ну что же, пусть его считают феллахом! Он не может жить так, как им хочется. Ему нужна свобода, вольный воздух, которым он дышал в Каире. Как бы ни был хорош этот дом с его роскошью и слугами, он сковывает его душу тяжелыми цепями, бремя которых ему непосильно.

Вспомнив своих каирских родичей, Мухсин повеселел. Мысль об отце вызывала в нем гнев, которого он раньше никогда не испытывал. Тон, каким вчера отец произнес слово «феллах», возмутил его. Он вспоминал все, что знал об отце, и сердился на него. Разве он происходит не от феллахов? Разве он сам не феллах? Что из того, что он стал богатым помещиком? Что в нем изменилось? Костюм, дорогая трость, башмаки на шнурках и бриллиантовые кольца? Но ведь это простое подражание другим! Ведь это его жена, турчанка, сделала отца «культурным». А если все это так, то по какому праву презирает он теперь простого феллаха? Потому что феллах беден? Но разве бедность — порок?

Мухсин продолжал раздумывать над этим, тяготясь пребыванием в родительском доме и тоскуя. Он не представлял себе, как выдержит здесь целых десять дней! Ведь его уже сейчас тянет в дом дядюшек, как рыбу тянет в воду. Мухсин решил найти какой-нибудь предлог для возвращения в Каир, но подумал о письме Саннии, которое так ждал, и смирился.

Мысль об этом письме напомнила Мухсину, что нужно написать дядям и известить их о своем приезде. Сев к столу, он немедленно принялся за письмо, в котором искренне рассказал о своей тоске.

Потом он написал отдельно тете Заннубе, посылая ей привет и прося передать поклон Саннии-ханум в самых изысканных выражениях. Надеясь, что девушка прочтет это письмо, он написал его так, словно писал ей самой.

Мать Мухсина заметила, что он скучает, и предложила ему съездить на несколько дней в их поместье, где земля уже покрылась зеленым ковром клевера. Мухсин охотно согласился, и мать велела заложить коляску и собрать все необходимое для пребывания в деревне.

Еще до наступления полдня Мухсин с родителями и слугами отправились в поместье, находившееся в нескольких километрах от Даманхура. Когда коляска переехала через мост и миновала стоявший около сарая толстый инжир, старый пес с лаем выбежал ей навстречу. За ним показались садовник, деревенский староста и несколько феллахов, живших при поместье. Узнав прибывших, пес замолчал, а садовник, староста и феллахи окружили коляску, приветствуя Мухсина и его родителей. Они помогли мальчику сойти, восклицая:

— Триста тысяч раз добро пожаловать маленькому беку!

— Поместье осчастливлено присутствием маленького бека!

Тряся своей почтенной белой бородой, староста непрерывно повторял:

— Здравствуйте, бек. Здравствуйте, наш маленький бек. Здравствуйте, госпожа. Здравствуйте… Здравствуйте!

Один из феллахов подошел к Мухсину и спросил:

— Ты меня, наверно, не помнишь, бек? Я — Абд аль-Максуд. Когда ты учился в даманхурской школе, ты велел мне приходить с осленком за тобой по пятницам, и мы вместе отправлялись удить рыбу в канале Абу-Дияб. Не помнишь? Вспомни, как ты всегда ехал на осленке полдороги, а потом слезал с него и говорил: «Садись теперь ты, Абд аль-Максуд». А я отвечал: «Я не устал, бек. Мы, феллахи, привыкли ходить пешком». Но ты сердился и кричал: «Ты тоже должен ехать на осленке!» Вспомнил, бек?

Мухсин улыбнулся и промолчал.

Отец и мать мальчика говорили с управляющим и старостой о посеве. Управляющий почтительно сказал:

— Все в порядке, бек. Мы произвели очистку канав и распахали южную часть поля под кукурузу. А клевер в этом году, эфенди, сам видишь, отличный. Это удачный год в честь приезда маленького бека.

Отец повернулся к старосте.

— А ты что скажешь, шейх Хасан? Как дела у Аргави с бедуинскими сторожами?

— Все улажено, бек.

— Это хорошо. Мы не хотим у себя в деревне недоразумений между бедуинами и феллахами.

— В деревне все спокойно, бек. Мы помирили их, и теперь бедуины и феллахи живут дружно.

Госпожа направилась к дому; ее муж, Мухсин и остальные последовали за ней. Шейх Хасан непрерывно повторял:

— Вы почтили деревню, клянусь Аллахом! Добро пожаловать, бек! Добро пожаловать, госпожа! Добро пожаловать, наш молодой бек! Добро пожаловать!

Это надоело хозяйке, и она прикрикнула на шейха:

— Ты оглушил нас! Хватит уже твоего «добро пожаловать»! Почему феллахи так болтливы?

— Аллах да продлит вашу жизнь! Мы рады вам, госпожа! — смущенно улыбаясь, ответил огорченный шейх.

Мухсин был взволнован, но молчал. Опустив голову, он шел за матерью.

О том, что приехали хозяева, узнали и женщины. Они подошли с радостными возгласами. Самая смелая вышла вперед и хотела поцеловать руку госпожи, но та оттолкнула ее, презрительно воскликнув:

— Отойди подальше! Ты запачкаешь мое платье!

Женщина кротко и весело ответила, улыбаясь во все лицо:

— Юх![50] Как же нам не поцеловать руку нашей госпожи? Чью же руку нам тогда целовать?

Госпожа жестом велела ей замолчать. Управляющий пришел хозяйке на помощь и грозно поднял руку, словно разгоняя кур и гусей.

— Ялла, старухи! — крикнул он. — По домам! По домам! Женщины попятились и отошли к своим хижинам, продолжая шуметь. Мухсин подошел к матери и взволнованно спросил:

— Почему ты их гонишь, мама? Ведь это грешно!

— Что грешно? — небрежно и жестко бросила она, входя в дом. — Это же феллахи!

Глава четвертая

Мухсин не успел еще отдохнуть в своей комнате, а уже наступило время обеда. Около накрытого стола встали двое слуг-нубийцев. Взглянув на поднос с деревенским хлебом, хозяйка закричала:

— Аллах! Аллах! А где же булки?

— Булок нет… — растерянно пробормотал один из слуг.

— Ты забыл привезти булки из Даманхура? — крикнула она. — Очень хорошо! Что же я буду есть?

— Я съезжу в Даманхур, госпожа, достану булок и сейчас же вернусь.

Хозяйка посмотрела на улицу, где нещадно палило солнце.

— Слишком жарко, Биляль. Скажи, чтобы послали кого-нибудь из феллахов, — сказала она.

Биляль хотел идти, но хозяйка остановила его:

— Эй, Биляль. Позови сюда эту собаку управляющего. Слуга вышел и через минуту вернулся с управляющим.

Госпожа накинулась на него:

— Ты что, намерен кормить нас феллахским хлебом, дурень несчастный?

— Это свежий хлеб, госпожа, сегодняшний, — растерянно ответил управляющий. — Моя жена сама испекла его для твоей милости.

— Не болтай вздора! — закричала госпожа. — Стану я есть деревенский хлеб! Ступай, пошли сейчас же кого-нибудь из феллахов в Даманхур, пусть принесет европейского хлеба.

— Сейчас, госпожа, в такую жару?