Солнце было в зените, но завеса пыли проглотила его как зловещий дракон.

Шуна-Дабо, сын Цэван-Рабдана, надеявшийся с маху разделаться с этими жалкими казахами и не ожидавший сопротивления, узнав, что метким выстрелом сражен его батыр, был вне себя от гнева. Кровь прилила ему к лицу, редкая борода ощетинилась. Досадливо сплюнув, он отдал приказ о наступлении. Ветер далеко разнес его гортанный голос. Ойротское войско разделилось: двести отборных шериков отправились догонять беженцев, оставшиеся шестьсот воинов ринулись с обеих сторон.

Жомарт ожидал этого; свою небольшую дружину он тоже разделил на две части, и когда враг достиг их укрытия, из каменистых расщелин на ойротов посыпался ливень стрел. Шерики падали с коней.

Старый батыр не мог унять свой гнев. О, если бы у них были резвые скакуны, они бы показали врагу, сбили с него спесь в открытом бою, а теперь вынуждены прятаться в этих проклятых ямах без надежды на успех…

Вдруг Жомарт повернул голову с запекшейся на виске кровью в сторону горных хребтов и побледнел. Он увидел шериков, гнавшихся за беженцами. Батыр крикнул:

— Жаунбай! Садырбай! Поймайте, заберите у ойротов коней! Живо!

Затем он послал еще одну быструю стрелу в цепь врагов. Еще один безбородый рухнул наземь. Земля жадно приняла его тело, но ее жажда безмерна, ненасытна…

Солнце катилось к закату.

В это время юная жена Жаунбая, Аршагуль, вытащив Тасбулата из колыбели, металась по юрте. На личико беспечно улыбавшегося малыша падали горячие материнские слезы. Аршагуль горестно причитала:

— Жеребеночек! Первенец мой! Что нам делать! Неужто пропадем с тобой?

Испуганный рыданиями матери, Тасбулат истошно заорал. Давеча, когда Тасыбек повел женщин и детей к перевалу, молодая мать, всю ночь не спавшая над колыбелью Тасбулата, ненадолго вздремнула. Проснувшись от шума и криков и увидев, что осталась в ауле одна, тотчас взяла сына из колыбели. Так она и ходила по юрте. Откинув кошму и разглядев несметные вражеские полчища, она поняла, что смерть пришла за ней. Аршагуль зарыдала еще пуще. Она отрезала прядь волос с головы малыша, еще не отметившего свои сороковины, завернула нежные волосики в кусок батиста и повесила этот талисман себе на шею.

За легкими стенками юрты стоял несусветный шум. Жаунбай с товарищами заарканил уже тридцать лошадей. Жомарт посадил на коней самых смелых, решительных и находчивых джигитов и послал их защищать беженцев.

На гребень Актумсыка Жоламан поднялся подавленный. Под ним бежал его верный Сулуккара. То и дело показывался гончий Алгуин, бежавший на расстоянии посланной пули. Внезапно пес рявкнул и помчался стрелой. Всмотревшись, Жоламан увидел несущегося к холму волка. Жоламан огрел Сулуккару плетью, глаза юноши слезились от ветра.

Алгуин, хоть и настиг волка, никак не мог вцепиться в него. Стоило хищнику ощетиниться и выгнуть спину, как пес мгновенно отскакивал, а потом накидывался на зверя с новой силой.

Заметив это, Жоламан крикнул: «Айт, Алгуин!» — как вдруг конь его споткнулся, и юноша на полном скаку полетел вниз. Небо и земля закружились у него перед глазами.

Жоламан пролежал долго, — к счастью, он упал на песчаник и не сильно расшибся, только с правого виска стекала струйка крови. Он вытер лицо полой бешмета и поднялся. Пробормотал молитву и трижды плюнул туда, где только что лежал.

Жоламан отряхнулся и не спеша пошел к тому месту, где споткнулся конь… Это была нора в песчанике. Подошел Сулуккара и лизнул юношу в шею. Прибежал разгоряченный Алгуин и свернулся калачиком у его ног.

— Что случилось с тобой, мой преданный конь, — ты как нарочно споткнулся в глухой степи. Припомнишь ли ты, чтобы я падал из седла? А с тобой что приключилось, мой верный пес, отчего ты упустил добычу? — Юный джигит стоял потерянно, живые глаза его потухли. От его молодого задора и удали не осталось и следа.

Тут Жоламан услышал конский топот, он вскочил на Сулуккару. Только теперь он заметил, что уехал далеко от аула — на западный склон Ортенжала. Юноша узнал знакомый косяк, стремглав он перемахнул через горный хребет. Табун бежал, сгрудившись, одной темной массой, но только в обратную от аула сторону. Да и табунщиков было что-то многовато — с криками и гиканьем они гнали лошадей с трех сторон, размахивая куруками. Сулуккара запрядал ушами и трубно заржал. Множество лошадей, вздрогнув от этого голоса, вскинули головы; заострив уши и расталкивая боками мешавших им людей, бросились врассыпную к склону, где стоял Жоламан.

От табуна отделились два-три всадника и направились к нему. Особенно резво мчался рослый рыжий жеребец, словно не ощущая веса щуплого, как летучая мышь, человечка, притулившегося на его спине.

Жоламан пригляделся и понял, что это враги. Повернув Сулуккару, он поскакал во весь опор. Юноша действительно испугался гнавшегося за ним ойрота, теперь вся его надежда была на Сулуккару. Чтоб увериться в своих подозрениях, Жоламан несколько раз обернулся — щупленький человечек не отставал. Юноша был бы не прочь потягаться с ним силой, но робость сковывала его, ведь он еще не получил боевого крещения.

Преследователи не отставали. Наконец, видя, что им не догнать Сулуккару, они повернули к табуну, и только замухрышка не оставлял Жоламана в покое. Тогда Жоламан отважился на риск: он повернул коня и бросился навстречу своему врагу. Недаром, по веленью деда, Жаунбай научил его некоторым приемам конной схватки. Его противник стремительно приближался, воинственно занеся черную палицу. Поравнявшись с ним, Жоламан юркнул на скаку под брюхо Сулуккары. Палица разрезала воздух и упала на землю. Ее хозяин чуть было не свалился с коня, но в последний момент удержался. Пока он пытался спастись бегством, Жоламан с силой схватил его и бросил поперек гривы Сулуккары. Незадачливый преследователь сразу обмяк. Почти не разжимая губ, он прошипел:

— Ничего, я еще с тобой расквитаюсь, малыш! Это я угробил вас всех, я, которого ты сейчас везешь как барашка!

Жоламан только сейчас узнал табиба своего деда, знахарь сбрил бороду, вместо ветхого чапана на нем была боевая кольчуга.

— Кто ты? Говори!

— Я лазутчик Шуна-Дабо, меня зовут Габан-убаши.

— Может, ты когда-то и был Габаном-убаши, но теперь ты жалкий пленник, жертва моего деда…

— О, да! Если твой дед вернется с того света, он не преминет плюнуть в мою рожу! — захохотал ойрот.

Он злорадно смеялся, пока Жоламан не ударил его по затылку и не связал ему руки волосяным арканом.

Поднявшись на холм, молодой джигит увидел клубы пыли над аулом и понял, что там стряслось. Он пришпорил Сулуккару.

Вдруг земля задрожала от непонятного грохота. Жоламан смотрел на небо и дивился — на нем не было ни облачка, а гром продолжал греметь. Это ухали пушки.

Сулуккара мчался вихрем, он миновал Пепельный холм и на всем скаку влетел в аул. Юноша заметил преследователей, но они скрылись в столбе пыли. Тут он увидел несколько всадников у родника.

Посреди напирающих шериков лихо орудовал черным копьем и рычал как взбешенный лев Жомарт-батыр. Внезапно он увидел Жоламана и, ощутив слабость во всем теле, попытался вырваться из кольца врагов. Словно степной волк, отбрасывающий от себя вцепившихся шавок, он прорывался с боем. Жоламан услышал его душераздирающий крик.

— Зачем ты вернулся, внучек! Я молил аллаха, чтобы ты остался в живых! Жоламан, жеребенок мой, умоляю, спасайся! На нас не смотри…. Разыщи Куата… Передай… Передай народу моему… Сохрани в сердце этот скорбный день и… передай…

Голос старика прервался, враги теснили так, что он отбивался одновременно от четырех воинов.

Жоламан не вполне расслышал, что говорил Жомарт, он ринулся на выручку деду. В тот же миг волосяная петля просвистела в воздухе и нашла его шею. Жоламан упал с коня, земля завертелась у него перед глазами, и синее небо накрыло его как опрокинутая чаша.

«Неужто пришла моя смерть? Оказывается, она подкрадывается молча, смерть — это тишина. Разве я ждал тебя, смерть, зачем ты пришла так рано? Ты застигла меня врасплох. Я не знал, что ты так тиха и незаметна. Что же, бери меня, но повремени, если можешь, ведь я ничего не успел в жизни…»