Груня улыбнулась и кивнула. Чуть прищурила глаза, приосанилась и высоким голосом запела. Вначале ее печальная песня напоминала казахскую мелодию, но когда собравшиеся в юрте услышали непонятные слова, то невольно посмотрели на Груню. Из ее груди рвалась тоска по родине, по любимой матери.

На ее ресницах сверкнули слезы.

Взгрустнули и слушатели, сочувствуя Груне.

«Как она чудесно поет! И я затосковал, внимая ей. Увижу ли я когда-нибудь мать? Стал забывать ее лицо. Надо этим летом съездить на Тобол. И тетя Курана повидает родителей…» — думал Жоламан.

Груня заметила сочувственные взгляды и, словно устыдившись своей грусти, запела веселую, задорную песню:

Со всех сторон ей начали подпевать.

— Смотрите, как она раскраснелась!

— Как зорька вешняя!

— Жаль, Падеса нет, а то бы они спели вместе.

— Вы на Тасбулата посмотрите, на этого курносика — как он важно слушает!

Жоламан был доволен. С благодарностью посмотрев на Груню, он вышел.

Жоламана хоть и усыновил Садырбай, но был он воспитанником Жомарта. Дед любил его, мальчик рос смелым, задиристым, не лез за словом в карман и с дядьями держался чуть ли не на равных. Но те не осаживали его, пытливый, задорный мальчишка был всем по душе. Считая его за младшего брата, они, зная его страсть к охоте, давали ему лучших скакунов и быстроногих легавых. Жоламан оправдывал их заботу и был удачлив в охоте. Он никогда не возвращался с пустыми руками, обычно к его седлу были приторочены несколько лис и зайцев.

Юноша сам вышколил Сулуккару, не слезал с него ни зимой, ни летом. Дед-батыр любовался ухоженным конем.

Солнце клонилось к закату. Слабо колыхались зеленые чии, степные травы наполняли воздух густым запахом. Ласково синело безоблачное небо, далеко простиралась исполинская тень Каратау. К югу от него высился одинокий холм. Заросли таволги, окаймляя подножье, постепенно редели, оставляя голой вершину.

Пришпорив Сулуккару, Жоламан поднимался по гребню холма. Неожиданно из-за кустов выскочила лисица. Не успел он крикнуть своему гончему «Айт!», как тот уже кинулся за ней. Поскакал и Жоламан на Сулуккаре. Проворный зверь, казалось, бежит, не касаясь земли. Не уступал ей в прыти и молодой гончий пес. Но обоим — и ему и хозяину — не хватало опыта: когда расстояние между ними сократилось настолько, что лису можно было схватить за хвост, хитрый зверь юркнул в нору. Нырни она в густые заросли, лиса еще могла бы спастись, теперь же Жоламан поскакал наперехват. Но его гончий опоздал, в зубах пса остался лишь клочок шерсти из лисьего хвоста.

Жоламан спешился, достал огниво, поджег кусочек кошмы, чтобы окурить нору. Он был наготове, спина у него взмокла, пот бежал по обветренным щекам. Нетерпеливо поскуливая, гончий присел на задние лапы и караулил зверя. Вдруг лиса выскочила, пес мгновенно схватил ее. Жоламан стукнул зверя по голове черенком плети, и лиса растянулась у его ног. Это был самец с желтым брюшком и дымчатой спиной. Жоламан пробормотал заклинание и содрал с лисы шкуру.

Сулуккара ждал хозяина. Юноша направился к нему и замер как вкопанный. На земле что-то сверкнуло. Нагнувшись, Жоламан увидел стрелу. Стрела была джунгарская — с красной пометкой. Он долго вертел ее в руке. Даже краска не сошла, явно — стрела была новой, не лежала под снегом. Это удивило Жоламана. Значит, на днях здесь побывал ойрот.

Жоламан приторочил шкуру к седлу и, держа в руке стрелу, сел на коня. Настороженно оглядывался по сторонам — владелец стрелы мог быть неподалеку.

Странная находка испортила ему настроение. Едва касаясь камчой бока Сулуккары, он ехал быстрой рысью, постоянно оглядываясь. И тут, на том же холме, он различил черную фигуру. Сердце юноши забилось сильнее, но он не свернул и, подъехав поближе, узнал в незнакомце старого лекаря своего деда. Жомарт-батыр дорогими подарками переманил его с северного склона Каратау. С годами батыр стал часто болеть, у него постоянно ломило кости. Прослышав про знахаря, Жомарт сам съездил за ним в аул своих родственников.

— Ассалаумагалейкум! — приветствовал его Жоламан, соскочив с коня. — Куда путь держите, дедушка?

Лицо старика заросло густей щетиной, щелочки глаз слезились, спутанные волосы спадали на плечи. Овечий чекмень совсем обветшал, из дыр торчали клоки шерсти, на посохе старика висели погремушки. Жоламану не понравился взгляд знахаря: в его недобрых раскосых глазах таилась непонятная угроза. Само собой так получилось, что в руках Жоламана оказалась странная находка. Старик впился колючим взглядом в украшенную орлиными перьями стрелу со стальным наконечником.

— Передай деду, чтобы срочно поставил здесь юрту. Я нашел лекарственный корень. На рассвете буду выкапывать, — сказал старик и свернул с троны.

Слова знахаря насторожили Жоламана. «И что это за трава такая? Зачем нужна юрта?» — подумал он, но смолчал и, волоча по земле повод, побрел за стариком.

Незаметно наступил вечер. Стояла глубокая тишина, лишь похрустывала трава под копытами коня. Гончий Жоламана остался у подножья холма.

Неожиданно знахарь обернулся и тут же набросился на Жоламана. Для старца движения его были удивительно проворны. Одним прыжком знахарь подскочил к Жоламану и выхватил стрелу, уже через минуту он с ожесточением грыз сосновый черенок. Жоламан и опомниться не успел, как стрела была раскрошена на куски. Гнусавя себе под нос и приплясывая, знахарь удалился. Жоламана разобрал нешуточный испуг, он поспешил сесть на коня. Лениво потягиваясь, поднялся с земли его гончий.

С наступлением темноты два человека привезли на верблюде юрту и поставили ее там, где указал табиб.

Жоламан ехал рядом со стремянным своего деда, старым Тасыбеком. Мысль о странном знахаре не давала покоя юноше, и он решил расспросить о нем разговорчивого старика.

— Аксакал, вы много повидали на веку, не обессудьте, если я вас кое о чем спрошу.

— Спрашивай, Жоламан, спрашивай, дорогой! Я люблю, когда меня спрашивают. — Довольный Тасыбек повернулся к нему.

— Зачем табиб велел поставить юрту? Или за этим что-то кроется?

— Ой, Жоламан, ой, мальчик мой! Да испокон веков наш народ только и спасался целебными травами и кореньями. Ей-ей! А как иначе остановить кровотечение, успокоить ноющие суставы? Родная земля сама исцеляет наши раны, дает все нужное для этого. Наши предки знали спасительные корни и, собирая их, шептали заклинания. Верно тебе говорю. А таких трав и корней великое множество. Вот емшан, например, лечит многие болезни. Однажды, когда у твоего деда прилила кровь к голове, я сам приготовил ему снадобье из листьев раваша. Жомарт-батыр выпил настой, и ему полегчало. Я знаю тайны многих трав. А «корень жизни», о котором говорил табиб, — лучшее средство от боли в суставах. Этот корень дает красные ягоды и сам похож на растопыренные пальцы. У каждой болезни есть свой хозяин. Так-то, сынок. А «корень жизни» выкопать труднее трудного. Как только приметишь его, надо сразу поставить над ним юрту и укрыть. Нечистых духов меньше всего бывает на рассвете. Если этот корень выкопать с первыми лучили солнца, нет такой хвори, чтобы не отступила перед ним. Ты всегда спрашивай, о чем не знаешь, Жоламан.

— Я рад побеседовать с вами, Тасеке. Наш дед-батыр не очень-то подпускает к себе молодежь. А вы много повидали, наслышаны о многом. Я вот слыхивал о джунгарском Галдан-хане. Говорят, что его племянник Цэван-Рабдан прогнал хана и сам стал хунтайши. Еще говорят — он часто нападает на казахов. Почему?

Тасыбек попридержал коня, достал чакчу и кинул под язык горстку насыбая.