Эльбек не оправдал надежд Хутхай-Туфы. Сноха не привлекла новизной. Кровь быстро оскудела и погасила вспышку стареющего сердца, желание сменили угрызенья совести, тоска по сыну; хан таял с каждым днем. Тут и вдова — юная ханум — приметила, как хан меняется в лице при встрече с Хутхай-Туфой, как он сверлит его жестокими глазами. Заметила и поняла, что все коварства задумывает старая лиса. Она решила действовать и кровью заплатить за кровь.

— Мой повелитель, как вы поступите с нахальным псом, сующим морду в ваше блюдо? — спросила как-то юная ханум, массируя ступни Эльбеку.

— Как поступлю? Огрею палкой, тогда он с визгом убежит.

— Ну если так, я вам скажу: один бесстыжий пес-ворюга давно мечтает о вашем чистом блюде.

— Кто он? — Эльбек невольно вздрогнул, лег на живот.

— Чтоб не было у вас сомнений, не лучше ли вам лично убедиться? Не за горами это время. Немного потерпите, повелитель.

С того самого дня Ульзейту-ханум иначе стала относиться к Хутхай-Туфе. Она точно знала, когда он во дворце, строила ему глазки, всячески выказывала свое неравнодушие. Как устоять перед лучистой молодостью? Дьявол попутал Хутхай-Туфу, его бросало в дрожь при виде Ульзейту-ханум. А хитрая женщина, как лисица, перевернувшаяся несколько раз на свежем снегу, завораживала низко парящего старого беркута, и однажды он камнем рухнул, когда ханум была в своих покоях.

Среди пуховых подушек беспечно она раскинулась на мягкой перине, лежала словно очищенное от скорлупы яичко. Тихий стон приоткрыл ее сочные губы, черные глаза страстно смотрели на старика. У Хутхай-Туфы сперло дыхание, засосало под ложечкой, он грубо смял ее нежные груди, навалился на нее. Хутхай-Туфа не помнил, что было дальше, видел только, как горящими углями гневно загорелись глаза Ульзейту-ханум, как легко вывернулось ее гибкое змеиное тело. Два великана, телохранители ханум, поволокли его за ноги по полу. А когда из последних сил он поднял голову, над ним сверкнул ятаган надвинувшегося на него грозного Эльбек-хана. Гулко стукнулась о пол отлетевшая голова Хутхай-Туфы, и остекленевшие зрачки впились в потолок.

Ульзейту-ханум упала, обняв ноги Эльбек-хана.

— Я отомстила, повелитель. Хотя горячую кровь Харгацуг-Тугренг-Тимура не смыть жидкой сывороткой этого старого пса. Мой дорогой супруг не имел вины перед тобой, он пал жертвой злосчастных козней. Хутхай-Туфа тоже был безвинен перед тобой и передо мной, но он погиб, потому что я этого хотела. Я осуществила свою месть, давно уже затаенную в сердце. По твоему велению убили моего мужа, а по моему желанию — убит старик. Теперь я обнимусь с сырой землей. Прикажи меня убить, мой повелитель.

Что Эльбек-хан мог сказать на это? Не мог же он отрубить собственные руки. Несколько дней хан не выходил из своей опочивальни, лежал ничком, без мыслей, без движенья, все его существо горело изнутри. Потом он выполнил заветную мечту Хутхай-Туфы — обвенчал его сына Батулу со своей дочерью, красавицей Самор Гунджи, и поставил его ханом всех ойротов, всех четырех племен.

Тогда и начались распри между семью хошунами Халки — Северной Монголии и дурбень-тумень-ойротами, то есть Джунгарским ханством. Они будто совали чии в стены юрт друг друга{14}, утратили покой и радость жизни. За это время расплодился бесхозный скот, спина земли дрожала от топота несметных табунов и блеянья бесчисленных отар. И как же не теснить друг друга удалым батырам, когда скоту не стало места на земле? Сколько буйных голов слетело с плеч, сколько молодцов осталось лежать в степи пустынной, истоптанной копытами коней! Кровавым был набег хунтайши Шолой-Убаши прозванного Алтын-ханом. В 1552 году, сокрушив ойротов, он укрепил свои границы.

К концу шестнадцатого века ойроты попали в окружение монголов, на западе их ждал отпор в Казахском ханстве. Их положение было незавидным.

Хан казахов (еще их называли дешт-и-кипчаками) Тауекел был в это время в своем зените. Он собрал триста тысяч воинов и в битвах победил монголов и бухарцев. Тауекел стал хозяином прекрасных белостенных городов, что красовались, словно лебеди на берегу Сейхун-реки{15}. Туркестан и Ташкент в 1598 году также стали принадлежать казахам.

В это время северо-западный сосед дурбень-тумень-ойротов, Сибирское ханство во главе с Кучумом, заметно ослабело. Московский государь Иван Грозный стремился подчинить Сибирь и оттеснить Кучума насколько можно дальше. Его центральный город Кулары, стоявший на реке Ишим, граничил с землей ойротов. Политика российского царя, как грозовая туча, таящая в себе жестокий ураган, сломила, низвела Кучума, вонзившись острой пикой ему промеж лопаток. Кучум, не получив поддержки из Бухары от хана Абдуллы, поднялся вверх по Иртышу и оказался на земле ойротов. Сибирский хан разбил ойротов на Зайсане и повернул назад свои отряды; ойроты бросились в погоню, и в новой битве на озере Кургальджино они Кучума одолели. Кучум утратил все могущество и войско и в скором времени погиб. В 1552 году Россия присоединила к себе Казань, а через тридцать лет покончила с Сибирским ханством. Спустя еще двенадцать лет русскими был построен город Тара, и много крепостей украсили Иртыш привольный — форпост России на востоке.

А бескрайние просторы северо-западной Сибири пустовали. Люди покинули плодородные пастбища, здесь теперь гуляли буйный ветер да дикий зверь. Зажатые кольцом врагов, ойроты направились туда. В 1604 году тургаутский хан Хо-Урлюк, спустившись вниз по Иртышу, обосновался в местности, что находилась в трех днях езды от Тара. Потом, ища хороший выпас, он оттеснил ногайлинцев, живших в междуречье Яика и Волги, а позже захотел войти в состав России. Так на волжских берегах появились калмыки.

На годы затянулась междоусобная борьба Байбагиса из рода хошоут с Хара-Хулой, правителем из рода чорос, но тем не менее Джунгария усилилась и распрямила крылья в захвате новых территорий. Ойроты вскоре прибрали земли Алтын-хана — Кукунор.

В конце концов Хара-Хула взял верх над Байбагисом, его звезда горела ярко, дурбень-тумень-ойротами стал править род чорос.

Хара-Хула скончался в 1634 году. Великим ханом был провозглашен его сын — Хото-Хоцин-Батор. Тибетский лама ему присвоил титул Эрдени-Батор-хунтайши. В 1635 году джунгары стали отдельным ханством.

Белая восьмикрылая юрта так красива и уютна: зайдешь в нее и не захочешь выйти. Остов юрты — кереге{16}, согнутый по-кипчакски, унизан сверкающими безделушками. Кошмы юрты, отбеленные жженой костью, сияют снежной чистотой. Корабай сидит на самом почетном месте, напротив входа, у стены, которую казахи называют тор. Вокруг него поют джигиты, смеются девушки. Корабай и сам разгорячен их шутками, весельем.

Весенним ручьем звенела эта мелодичная песня, когда ее запел высоким голосом молодой джигит. Все остальные, до сих пор подпевавшие хором, теперь замерли, затаив дыхание. Их восхищенное молчание само говорило за себя — пусть поет он один, песня нашла мастера. Все завороженно смотрели на губы певца, а когда, после припева:

мелодия, взвившись ввысь, плавно опустилась на землю, оборвавшись на трепетной, неуловимой ноте, собравшиеся захлопали в ладоши, взволнованно загудели:

— Настоящий иноходец!

— Даже стук копыт слышен!

— Вот как надо петь!