Джабаров нервничал и жалел, что нет в руках цепного ключа — сжимал бы его покрепче, было бы легче. А если машины не пойдут, тогда что?.. Одно дело гонять их вхолостую, другое — заставить двигать многочисленные тяжелые механизмы, обрабатывающие массы хлопка. Иными словами, в нем опять говорил рачительный хозяин, питающий недоверие не столько к шеф-монтерам, сколько к их возрасту — ведь молодежь, что ни говори: какой у них опыт? А ведь тут шесть сложных машин.

Ровно в полдень шеф-монтеры приблизились к пусковым механизмам, ощущая на себе множество взглядов, и Горбушин уверенно повернул пусковой руль. Тотчас в дизеле родился шум, поначалу еле слышный, постепенно усиливающийся, затем машина громко и как будто облегченно вздохнула. Еще через минуту, когда шум ее главных рабочих органов набрал должную частоту и силу, в хлопкоочистительном корпусе вдруг вспыхнул электрический свет, такой неестественный в яркий солнечный полдень, и хлопок из амбара потянулся пневматическим способом в производственный корпус, во все его громоздкие механические сооружения, и они тяжело, дружно загрохотали. В раскрытые ворота ДЭС люди увидели этот вспыхнувший сразу в сотнях лампочек электрический свет, взволновавший их, дрогнули от грохота механизмов. Так же была пущена средняя машина, заставившая завертеться валы джинов, тысячами игл превращавших хлопок в волокно,  — они расчесывали его, как женщина гребнем расчесывает длинные волосы. Люди напряженно ждали, на лицах читались удивление, радость и беспокойство. Завод работал уже на две трети… Что будет еще? Об этом не думали сейчас лишь шеф-монтеры. Каждый — слух и внимание. Так, вероятно, летчик-испытатель, подняв машину в воздух, весь как бы сливается с нею, напряженно вслушиваясь в ритм моторов, не отрывая взгляда от стрелок приборов.

От работы третьего дизеля осветились остальные отделы и участки завода, застучал мощный пресс, сдавливая массу хлопка в большую кипу, поползла пока порожняя конвейерная лента, готовая доставить кипы хлопка к подъездной погрузочной железнодорожной площадке.

Джабаров закричал «ура», и в этом его крике слышался вздох облегчения. В едином порыве подхватили люди возглас директора, хлопая в ладоши, смеясь, размахивая руками,  — толпа на редкость многоликая, на редкость многоязыкая и на редкость пестро одетая. А когда Джабаров подвел за руки к машине Нурзалиева и Рахимбаева и поставил их в ряд с Гаясом, Акрамом и Муратом, и когда к ним подошли, благополучно пустив третью, последнюю машину, Никита и Шакир, присутствующие устроили бригаде овацию. На многих языках раздавались горячие приветствия, светились искренней радостью лица, смех заглушался аплодисментами.

Отдельной группкой стояли заводские женщины, не похожие на разряженных, с орденами и медалями на груди хлопкоробок. Жилар Нурзалиева, Ольга Ким, Таджихон Бабаева, недавно родившая четырнадцатого ребенка, башкирка в высокой островерхой светлой шляпе, Марья Илларионовна, до того переживавшая и беспокойство мужа и его радость, что лицо у нее стало пунцовым; Рип Гулян, Муасам Джабарова и девушки-строительницы, такие молоденькие, но сложившие это внушительное машинное здание.

Горбушину несколько раз показалось, что Рип смотрит на него, на него одного, смотрит требовательно, будто пытается что-то ему сказать. Но она сурово отводила взгляд в сторону, лишь только глаза их на мгновение встречались.

На средний фундамент поднялся секретарь райкома Бекбулатов. Он поздравил присутствующих с пуском в эксплуатацию еще одного хлопкообрабатывающего завода. Снова — овация, улыбки, радость.

В этот же день к вечеру Джабаров издал многословный приказ, вынося благодарность за оказанную помощь и отличную работу шеф-монтерам Н. Горбушину и Ш. Курмаеву, начальнику СМУ Д. Нурзалиеву, слесарям Г. Абдулину, А. Бабаеву, М. Алимжанову, бригадиру Н. Рахимбаеву. Все награждались денежными премиями.

На другой день, в час обеденного перерыва на заводе, Горбушин и Шакир уезжали. Проститься прежде всего зашли к соседкам. Муасам сообщила, что Рип на обед домой не пришла, передает им привет и пожелание счастливого пути.

Горбушин призвал на помощь все свое самообладание, чтобы не показать девушке и Шакиру, как это его сокрушило. Уж проститься-то с ним она могла бы…

— У нее много работа,  — как всегда радостно, ярко улыбалась Муасам, и остро при этом светились ее напряженные черные глаза.  — Ты не надо сердиться, Никита… Очень хорошо?..

— Я не сержусь. Передай, пожалуйста, и ей большой привет от нас.

— И всем другим комсомольцам!  — подхватил Шакир.  — Махкаму, своим строительницам, секретарю райкома Громову…

— Да… Да…  — кивала Муасам.

— Приезжай к нам в гости в Ленинград!

— Это можно… Можно…

Они горячо, сердечно простились с девушкой.

Из дома Горбушин и Шакир вышли с чемоданами в руках. Их провожали Усман Джабарович с Марьей Илларионовной, она вела за руку свою приемную дочь — на ребенке новые туфельки, розовое платье, розовый бант на голове; были тут и Григорий Иванович, Дженбек с Жилар и сыном, Нариман Абдулахатович, Гаяс. С Акрамом и Муратом, дежурившими у дизелей, шеф-монтеры уже простились.

Горбушину подумалось, что даже старенький грузовичок Романа стоит как-то печально… Из кабины выглядывал Роман, борода у него уже отрастала.

Шакир величественным жестом показал шоферу на свои чемоданы:

— Грузи скора!..

Роман улыбнулся, что с ним случалось редко.

— Можно и не скора,  — ответил он важно, вспомнив бурную ночь и свою первую встречу с этими ленинградскими парнями.

Джабаров обнял Горбушина, расцеловал его, потом Шакира. Потом, держа каждого за руку, глядя то одному в лицо, то другому, спросил: так по сколько же им лет?

Скоро по двадцать восемь?.. Через месяц-другой выйдут из комсомола?.. А что дальше?

Друзья поняли его.

— Захотите взять у меня рекомендацию, сообщите, дам,  — заключил Джабаров.

— Я тоже дам!  — громко сказал Дженбек.

— Рассчитывайте и на мою…  — наклонил голову Нариман Абдулахатович.

Горбушин и Шакир поблагодарили их.

Обняла земляков крепко Марья Илларионовна. Три месяца были тут, а смотри, как она привыкла к ним! И попросила передать от нее привет России.

— Приезжайте к нам летом в отпуск,  — последний раз услышали шеф-монтеры замечательный голос Нурзалиева.  — А не приедете вы, так мы с Жилар прикатим к вам посмотреть город Ленина!

И крепкими были последние братские рукопожатия.

72

На Пскентском заводе работа сразу пошла хорошо. Дирекция, как и было обусловлено договором, дала шеф-монтерам в помощь двух слесарей. Четверо на одну машину при новом подъемном кране!

Так что уже к двадцатому декабря стало ясно, что работу они закончат на четыре-пять дней раньше срока. Они послали Скуратову телеграмму с просьбой не направлять их в Баку, вспомнить, что в Голодной степи они совершенно не готовились к защите диплома, да и потом занимались понемногу, от случая к случаю.

Ответ Скуратова им вручили утром на другой день. Шакир, потрясая телеграммой и не давая ее прочесть Горбушину, отбил чечетку.

«Баку выедут Сергей Степанович и Яснопольская, по окончании монтажа Пскенте выезжайте Ленинград».

Пуск заводика, обрадовав администрацию, они назначили на двадцать шестое декабря. За три дня до этого Шакир съездил в Ташкент, купил билеты на поезд «Ташкент — Москва» на двадцать седьмое. Новый год встретят дома!

Они работали даже в обеденный перерыв, спеша сдать станцию в наилучшем виде. К ним зашел Теватрос Георгиевич, стал дружески журить, что не заходят вечерком посидеть. Потом сказал: вчера приехала Рип, сегодня уезжает, передает Горбушину привет, а Шакира просит подойти к трем часам к автобусной остановке.

Первой мыслью Горбушина было: он пойдет на автобусную остановку вместе с Шакиром! Неужели отказаться от возможности еще раз увидеть Рип? Но мучило и сомнение: в Голодной степи она проститься с ним не захотела, сейчас зовет одного Шакира… Нет, набиваться он не станет… Передаст ей привет и все…