— Чимбет и паранджа, сколько красоты придавали они девушкам!..  — не удержался Шакир.

Рип щедро улыбнулась ему и продолжала:

— Щеки они натирали белилами из риса или яичной скорлупы, брови подводили усмой, ресницы — сурьмой.

— Моей бы Халиде такую механику!  — хохотал Шакир.

— Много у них было всяких браслетов, бус и других украшений. Серьги носили с подвесками из серебряных и медных монет и цветного стекла,  — случалось, подвески своей тяжестью прорывали девушкам ушные мочки. Чтобы этого не получалось, они поднимали подвески на голову, поверх волос, связывали их одну с другой.

Рип улыбалась Шакиру, потому что благодаря его болтовне ей легко было с Горбушиным. Она уже жалела, что на именинах Нурзалиева предложила бригадиру поехать в Пскент вместе с нею.

— В наше время девушки носят чимбет и паранджу?  — спросил Горбушин.

— Девушки — нет. Некоторые старые женщины — да. На базаре вы увидите их.

— Чем занимается местная молодежь?

— Чем она занимается везде? Одни уезжают в города работать и учиться, другие идут в совхозы и колхозы, третьи — в местные учреждения. Таких, впрочем, мало. Пскент даже не районный центр.

Калитку открыла старая седоволосая женщина в темной одежде, маленького роста, смущенно что-то забормотавшая. Рип обняла ее, не дав договорить:

— Здравствуй, бабуля! И не говори по-своему, это наши гости.

Шакиру и Горбушину старушка ответила поклоном, и все направились по выложенной красным кирпичом дорожке к дому, окруженному фруктовыми деревьями.

В небольшой комнате стоял отец Рип, плотный человек с тяжелыми руками рабочего, красноватые, жилистые кисти вылезали из рукавов темного дешевого костюма. Рип подошла к нему, прижала голову к его груди, и они помолчали. Этот порыв нежности смутил Горбушина и Шакира.

— Мы ждали тебя к обеду!  — сказал отец.

— Напрасно. Сегодня рабочий день. И за то спасибо, что отпустили пораньше. Познакомься, пожалуйста, папа: это шеф-монтеры из Ленинграда, они ставят три дизеля на моем хлопкозаводе, а потом приедут монтировать одну машину на твоем. Сейчас они приехали в Пскент выяснить, в каком положении здешняя ДЭС. Надеюсь, ты познакомишь их с обстановкой на заводе?

Они познакомились. Теватрос Георгиевич был рад. Оживилась и бабушка:

— А я бабушка Зина!  — громко представилась она.

Хозяин предложил гостям умыться с дороги, они поблагодарили, прошли за ним на террасу, закрытую вьющимся виноградом, по белым каменным ступенькам спустились в небольшой садик с запущенным газоном, на нем цвели по-азиатски крупные белые и алые розы, астры, гвоздика и петушиные гребешки.

Двор и сад прорезал цементированный арычок, выходя из-под высокого глиняного дувала справа, удаляясь на соседний двор под такую же высокую глиняную стену слева. Над арычком стояла выгнутая в форме лебединой шеи железная трубка с краником, перед нею — стул, а рядом на камне лежала мыльница и зубной порошок в металлической коробке.

Папаша Гулян повернул краник, вода бесшумной струей, словно стеклянная, опустилась в арычок. Хозяин ушел в дом, а шеф-монтеры занялись туалетом. Они встряхнули от пыли одежду,  — пыли в Средней Азии везде с избытком,  — потом Шакир уселся на стул, пошире раздвинув ноги, закрыл и открыл кран, проверяя его работоспособность, и стал умываться, склонившись. Горбушин стоял рядом, ожидая своей очереди. Вдруг он сказал:

— Слушай, болван, ты видишь эти горы?

— Тысяча и одна ночь… И правда, горы!

— Туда ходит автобус, я уже узнал… Попрошу Рип съездить со мной туда завтра, так ты не вяжись за нами. Понял, нет?

— Нет, не понял. Я решил тебе помогать, иначе не увидишь Рип как своих ушей.

— Серьезно?..  — встревожился Горбушин.  — Ты думаешь, она не поедет? А как же тогда? Не объясняться же здесь, в ее доме?

— Поехать она может, но ты уверен в удаче? Нет. Я тоже не уверен.

— Что ты предлагаешь? И говори скорей, сюда может кто-нибудь выйти.

— Сват — великое дело…  — отфыркивал воду Шакир.

— Такая помощь мне не нужна!

— Тогда пускай тебе помогает шайтан, а не я.

По ступенькам спускалась Рип, держа на вытянутых руках расшитое на концах красным шелком полотенце. Она услышала последние слова Шакира.

— В чем шайтан должен помочь?

— Мы заспорили, представьте себе… Он утверждает, что может днем увидеть звезды! Я не верю. Кто из нас прав?

— Если ваш друг обладает зрением орла… Пожалуй, может увидеть.

67

Теватрос Георгиевич Гулян медленно, торжественно встал из-за стола и помолчал.

— С наступающим праздником вас. Завтра исполнится тридцать семь лет, как свершилась Октябрьская революция, подарившая нам Советскую власть. Только при Советской власти простой человек стал хозяином своей судьбы и своей страны. Я юношей был в Петрограде в семнадцатом году, участвовал в первомайской демонстрации. Я смотрел, как рабочие Петрограда гордо несли красное знамя, на котором было написано: «Вся власть Советам!» А потом вернулся в Армению, в свое небольшое село около турецкой границы, и вы бы видели, как жадно, как много люди расспрашивали меня, что такое Советская власть, которую хотят завоевать большевики… Они шли в мой дом несколько дней!

Шакир ответил с редкой для него серьезностью, тоже поднявшись из-за стола с бокалом в руке:

— И мы от души приветствуем вас. Мы очень рады встретить праздник в вашей семье!

— И я всех поздравляю, у кого добрые чувства,  — сказала бабушка Зина.

Она словно преобразилась, так откровенно радовалась гостям. По комнатам двигалась легко, на стол собирала без суеты, а теперь за столом то и дело просила молодых людей кушать не стесняясь — Шакир невольно вспомнил Жилар Нурзалиеву, она вот так же настойчиво угощала их, мило при этом смущаясь.

Рип была в зеленом шерстяном платье, расшитом на груди бисером, держалась нерешительно,  — пока бабушка не предлагала ей обратить внимание на то или иное блюдо, она ни к чему не притрагивалась. Горбушин решил: она ведет себя так потому, что не хочет сама угощать его… И ему сделалось неприятно.

Беседа текла оживленно. Теватрос Георгиевич спрашивал гостей, когда они закончат монтаж в Голодной степи и приедут в Пскент, долго ли станут работать здесь, полностью или частично разбирают машины и зачем же их разбирать, если они только что вышли из завода. Бабушка Зина интересовалась Ленинградом: люди хвалят этот город, а она его видела лишь на открытках, да ведь на открытках все кажется более красивым, чем есть в жизни. Так ли он хорош, город? Горбушин и Шакир отвечали ей очень охотно.

Они узнали от Теватроса Георгиевича, что станция готова, ждет их. Он тридцать лет проработал на хлопкозаводах джинщиком, последние десять из них приходилось ездить на работу на автобусе, а теперь он уже оформился на этот строящийся завод и пока работает разнорабочим по двору, ждет пуска производства.

Рип задорно улыбнулась Горбушину:

— Я говорила вам, Никита, что в Пскенте ваша работа не осложнится девичьими слезами и вам не придется показать себя в роли спасителя.

— О чем нельзя не пожалеть…

Он ждал, когда у хозяина иссякнет интерес к заводу и машинам, а у бабушки к Ленинграду, и, дождавшись этого, осторожно стал осуществлять свой план поездки в горы. Он никогда не видел близко гор, давно об этом мечтает. Интересно, дорога туда есть? На такси можно доехать?

Бабушка засмеялась:

— Какое вам такси… В Пскенте-то! Автобус завтра утром отправится на Фергану, а в полдень пойдет обратно. Съездите, это интересно,  — посоветовала она.  — На перевале сойдите и любуйтесь себе на здоровье.

— Шакир, поедем?

— Валяй один, мою душу очаровали дувалы заоблачной высотой и прекрасным ароматом глины. Крепостные стены, которым две тысячи лет. Гениальное творение по своей простоте и долголетию. А что твои горы?.. Завтра все дувалы обойду и обнюхаю, чтобы увезти с собой их божественный запах.

— Все не обойдете…  — охотно заметила Рип.