Ишаков продавали в специальной длинной загородке и там же им устраивали гон. Загородка проста: вбиты колья, на них лежат длинные слеги, до блеска отполированные руками болельщиков, которые весь базарный день стоят тут и смотрят, как ишаки бегают, как их продают, как покупают. Хозяин, пожелавший продать ишака, приводил его сюда и по требованию покупателя начинал воодушевлять палкой. Все знают, как упрямы ослы и не любят бегать,  — а вдруг попадется полный упрямец, полный лентяй? Тут без палки не обойтись.

Шакир сразу сориентировался:

— Уртак, продаешь ишака?

— Продаю.

— Нич пуль?

— Десять тысяч.

— Побойся аллаха, уртак! Такой ишак десять тысяч?!

— За восемь отдам.

— Получи четыре! Но прежде покажи его ходовые качества, иначе не куплю!

— Пажалыста…

Хозяин поплевал на ладони и огрел ишака палкой, на что последний не обратил внимания. Тогда он огрел его еще и еще, и лишь после пятого или шестого удара животное стало поднимать голову. А получив еще несколько ударов, ишак внезапно лягнул Шакира обоими копытами — Шакир повалился с ног, как подрезанный. Болельщики громко захохотали, не удержались от смеха Рип и Горбушин. На Шакира это, однако, не подействовало: быстро поднявшись и отряхнув пыль с пиджака и брюк, он опять оценивающим взглядом всмотрелся в ишака.

Хозяин с недоверием спросил:

— Может, не купишь, уртак? Зачем тебе ишак?..

— Как зачем? На работу буду ездить. На завод «Русский дизель»!

— О-о-о…  — сказал хозяин с уважением.  — Пажалыста…

— Но прежде покажи его ходовые качества!  — Шакир уже не подходил к ишаку близко, чувствуя его предательский характер, и в своей осторожности был прав. Этого ишака продавали здесь не впервые, поэтому он хорошо усвоил, что бить его начинают всякий раз, как только подходит к нему чужой человек. Ну вот он и стал колотить покупателей.

Не выдержав нового града ударов, ишак вскачь без какого-либо разгона бросился наутек, пригнув низко голову, поставив хвост трубой. Шакир и хозяин бежали сзади, изучая его «ходовые качества»… Зрители у слеги что-то восклицали, иные смеялись.

На другом конце гона состоялся торг:

— Окончательно за сколько?

— За семь отдам.

— За четыре возьму. Отдай за четыре.

— Хорошей породы осел… Всем ослам осел. Сильный какой, ты узнал. Хорошо под седлом ходит.

Шакир с глубокомысленным видом задумался.

— Ладно, пойду посоветуюсь со своими друзьями, ты меня жди.

— Хоп…  — недовольно кивнул хозяин.

Упреками встретили Шакира Горбушин и Рип, но при этом Рип и смеялась. Зачем морочил человеку голову?.. Шакир поправил их: не человеку, а ишаку. За что он ударил его? Кошмарно, какой некультурный ишак. С незнакомым человеком начинает драться.

В сложном многоцветий, в многообразном реве скота, в людской разноголосице кипело торжище на своем древнем месте… И стояло над ним облако светлой пыли, полузакрывшее солнце.

Вдоволь на все наглядевшись, полуоглохнув от шума, Шакир скомандовал своим спутникам, подняв руку:

— Кончай гулять!

71

Дома Рип собрала в чемоданчик необходимые вещи и перед вечером, простясь с отцом и с бабушкой, пошла в сопровождении Горбушина и Шакира к автобусной остановке: утром ей следовало быть на работе. Шеф-монтеры оставались в Пскенте осмотреть здание ДЭС на хлопкозаводе, познакомиться с его администрацией.

Уезжая, Рип дружески улыбнулась Шакиру, а Горбушину, только бегло на него взглянув, сказала «до свиданья», тем еще раз показав полное к нему равнодушие.

Горбушин помрачнел. Шакир же места не находил себе от досады, хотел помочь другу и не видел возможности это сделать. Почему парню не везет? Минуло четыре года после смерти Ларисы, четыре года он девушек не замечал, ходил будто в воду опущенный и вот серьезно увлекся, и что же? Опять драма. Встретилась не обычная, идущая навстречу жизни девушка, а какой-то древовидный можжевельник… Почему она так уверена, что встретит парня без царапины?

На завод утром они пошли с Теватросом Георгиевичем, он представил их как своих гостей директору и главному инженеру, потом простился с шеф-монтерами, и они еще раз поблагодарили его за гостеприимство. Он пошел работать, а они отправились с администрацией осмотреть здание ДЭС. Для монтажа дизеля и генератора здесь все было готово. Машины в ящиках стояли перед свежевыкрашенными воротами, подъемный кран был на ходу. Однако, приглядевшись внимательнее к воротам, потом замерив их высоту, Горбушин заявил, что генератор, который вдвое ниже дизеля, войдет в здание, а дизель не войдет. Встревоженные директор и главный инженер начали было тоже делать замеры, но Горбушин успокоил их: портить стену над воротами не нужно, следует лишь пробить зацементированную почву у порога, прорыть небольшой глубины канаву, а когда дизель будет втащен, снова сровнять почву и зацементировать.

Договорились и о том, где они будут жить во время работы. При заводской конторе имелась комната для приезжих на четыре койки, шеф-монтеры выбрали две из них, директор попросил главного инженера позаботиться, чтобы к первому декабря они были свободны.

И через час после этого Горбушин и Шакир уже катили в автобусе к Ташкенту.

Прошел месяц. Монтаж дизелей и генераторов сборщики благополучно завершили двадцать восьмого ноября вечером. Двадцать девятого и тридцатого машины работали па холостом ходу: обязательное двухсуточное опробование должно было показать исправность машин, их работоспособность. Никаких замечаний по поводу опробования машин сделано не было. На первое декабря назначили официальный пуск хлопкозавода с полной рабочей нагрузкой.

Было решено сделать это торжественно, поэтому к пуску завода готовились. Заводоуправление и райком партии пригласили всех известных в Голодной степи передовиков-хлопкоробов. К назначенному часу они и явились, празднично одетые мужчины и женщины, почти у всех на груди ордена, медали. Их разделили на две группы и стали показывать завод. Первую группу водил Джабаров, вторую — Рахимбаев. Рядом с Нариманом Абдулахатовичем, выслушивая его объяснения, ходили Бекбулатов и Айтматов,  — последний, как и всегда, с недовольным выражением на мясистом загорелом лице.

Бюро обкома партии вынесло Айтматову выговор за перегибы на хлопкозаготовках, который он в душе считал правильным, но линию Бекбулатова в этом конфликте признать правильной не мог: считал, что первому секретарю не следовало выносить сор из избы. Получив выговор, он уже не стал просиживать в райкоме до полуночи, как бывало,  — отработав восемь часов, сейчас же отправлялся домой, а на бюро обкома заявил, что с нового года уйдет на пенсию.

Гости и администрация, осмотрев производственные корпуса, двор, амбары и подсобные строения, собрались на ДЭС, откуда завод должен был начать свою жизнь. Огромный зал едва вместил всех, десятки взглядов скользили по стенам, подъемному крану, стеклянной крыше, по машинам, стоявшим попарно в центре здания. Все производило внушительное впечатление и сверкало почти стерильной чистотой.

Гаяс, Акрам и Мурат — будущие машинисты. Гаяс старший среди них. Теперь они ходили около машин, что-то поправляя в них, еще теплых от работы на холостом ходу, готовя их к работе с полной нагрузкой. Шеф-монтеры следили за их действиями. В отличие от слесарей, одетых в обычные рабочие комбинезоны, Горбушин и Шакир были в костюмах, в белых рубашках с галстуками, словно бы показывали: смотрите, это не старинные дизеля с бесконечными вентилями, рычагами, штурвалами и маховиками, у которых человек всегда работал в промасленной насквозь одежде, черный и блестящий, как жук; современными машинами вполне можно управлять человеку, одетому в приличный костюм.

Ближе всех к машинам стояли Бекбулатов, Айтматов, Рахимбаев, Нурзалиев, Ким, Ташкулов и корреспондент областной газеты «Сыр-Дарьинская правда», прибывший на завод осветить в печати его пуск. Ведь это же событие для Голодной степи!