«Странная девчонка», — думал он, возвратившись к себе на дебаркадер и укладываясь на раскладушку.
Она явилась на другой же день. И прежде всего спросила, написал ли он стишок.
— Ты отстала от парохода? — встревожился Иволгин.
— Нет, зачем же, — с усмешкой ответила девчонка. — Пароход еще грузится. Так вы не написали мне стишок?
Иволгин сказал, что не успел, и обещал исполнить просьбу к ее возвращению из рейса.
— Ну хорошо, я подожду, — сказала она. — Только смотрите, не обманывайте.
Через четыре дня она явилась снова.
— Почему ты не уехала на пароходе? — строго спросил Иволгин.
— Не сердитесь на меня, пожалуйста, — сказала девчонка с виноватым видом. — Я уже хотела ехать, но Агния Борисовна заставила новую квартиру сторожить. А попробуй не послушайся-ка мачехи! Папе дали на Бору трехкомнатную, и мы приглашаем вас на новоселье. Только это еще не скоро. Вы придете, да?
Иволгин резко и неопределенно пожал плечами, но уже смягчился.
— А знаете, — сказал он, — стишок у меня не получился.
— Не получился так не получился, — сказала она спокойно, почти равнодушно.
— Вышло что-то совсем другое, — продолжал Иволгин, с трудом преодолевая вдруг нахлынувшее волнение. — У меня к тебе будет просьба: передай, пожалуйста, это ей…
— Марионелле?
Он кивнул.
— А мне можно почитать?
— Нет, я бы не советовал, — сказал Иволгин смущенно. Да и было от чего смутиться. Вот что он написал Марионелле:
«Когда с твоих губ слетают горькие слова о том, что наша близость подобна шаткому мосту через пропасть, не верь, не верь себе, любимая!
Как бы ни была судьба сурова к нам, какими бы беззаконными кометами ни блуждали мы в бесконечном космосе жизни, нам предопределено стремиться друг к другу. Разве тебе не ясно это, моя всегда зовущая, всегда манящая звезда?
С тех пор, как ты зажглась для меня и я уподобился спутнику, разве мыслимо нам потеряться в противоположных мирах?
Прислушайся к своему умному доброму сердцу, оно бьется в лад с моим сердцем и никогда не обманет тебя.
Я знаю, ты мечтаешь о счастье, а разве счастье отделимо от любви? Я знаю, что не могу жить без любви, а разве любовь отделима от тебя?
И пускай, сталкиваясь, мы отталкиваемся, пускай сходимся, чтобы разойтись, ничто не поколеблет моей уверенности, что не закатилась открытая мною звезда, что ясные лучи ее по-прежнему будут сиять для меня».
Опять Иволгин не спал ночами, им овладели тревожные и радостные думы, и опять он поверил в возможность перемен. Работалось ему легко и радостно. Только очень уж он сделался рассеян. Когда редактор давал ему материал на правку, Иволгин путал фамилии капитанов и названия судов.
— Опять вы «Ломоносова» теплоходом сделали, а теплоход «Корейво» перекрестили в пароход? — добродушно, но многозначительно посмеивался Доброхотов.
Сам редактор был когда-то штурманом. Волгу со всем ее флотом знал он наизусть, гордился этим и не упускал случая показать свою осведомленность. Это был его главный и едва ли не единственный козырь.
— Послушайте, опять у вас в заметке «Русь» вместо «России». Пора бы уже знать, что это разные суда. Ох уж эти мне поэты!
«Ответит или не ответит?..» — думал Иволгин, не слушая его.
— Помешались вы на этой «Руси», — рассмеялся вдруг редактор. — А между прочим, первым штурманом там сейчас Привалов, мой дружок. Вам ничего не говорит эта фамилия?
Иволгин с равнодушным видом пожимал плечами.
— Хороший парень, — продолжал редактор, откладывая корректуру, — но, между нами, немножко карьерист. Говорят, женится на капитанской дочке. Такую отхватил красавицу. А впрочем, насколько я понимаю, она избалованная фифа, да еще с причудами. Даже имя и то с претензией.
В это время зазвонил телефон. Редактор поднял трубку, рыхловатое лицо его стало напряженным.
— Кого? Кто спрашивает? Не можете ответить? — переспрашивал он, поглаживая бритую голову, что было у него признаком смущения или удивления.
— Ага, дружище, понятно, почему ты такой рассеянный, — ухмыльнулся он, протягивая трубку Иволгину и подмигивая машинистке.
У Иволгина задрожали ноги. Ему показалось, что говорит Марионелла. Но, когда в трубке вдруг раздался смех, он понял, что это ее сестра. Да и кто может так внезапно позвонить на работу к почти незнакомому человеку, как не эта взбалмошная девчонка!
А между тем девчонка спрашивала:
— Ничего, что я вот взяла да позвонила?
— Ничего… А что случилось?
— Ничего не случилось, — говорила девчонка сквозь какой-то резковатый нервный смех, — просто мне сегодня весело и все. А вам разве не весело?
— Нет, почему же… весело, — сказал Иволгин и вспомнил слова редактора о женитьбе штурмана Привалова на капитанской дочке.
— А нуте-ка засмейтесь! — неожиданно потребовала она. — Не смеетесь — значит, вам не весело. Хотите, я вас развеселю?
— Как-нибудь в другой раз, — сердито ответил Иволгин и уже порывался прервать этот нелепый разговор, но неожиданно девчонка сообщила:
— А свадьба у Марионеллы с Жоржиком Приваловым совсем рассохлась.
— Что? Что ты сказала? — крикнул в трубку Иволгин.
— То, что вы слышали. Между прочим, я бы с ним вообще дружить не стала, хоть он и красивый и первый штурман. А Марионелле нравилось. Но теперь она решила с ним порвать. Наверно, на нее повлияло ваше письмо. Странная она, Марионелла. И вы тоже странный.
— Почему же странный? — спросил Иволгин.
— Да так уж… Пишете про какие-то нездешние миры да космосы, а то, что у вас перед глазами, совсем не замечаете…
— Ты читала? — строго крикнул в трубку Иволгин, но услышал протяжные автоматные гудки.
Как-то Иволгин задержался на работе допоздна. Домой он пошел через Блиновский сад. С реки тянуло сыростью, но было душно. Даже фонтан не освежал перегретый за день воздух.
Вдруг от фонтана навстречу Иволгину двинулась тонкая человеческая тень. Ему почудилось, что это Марионелла. Сердце его дрогнуло.
— Наконец-то! — услышал он знакомый девичий голос. — А я вас все ждала, ждала!
— Золушка! — воскликнул Иволгин. — Ты чего?
— Ничего, — ответила она. — Просто так!
Они вышли на набережную, повернули на мост. Их обгоняли трамваи, автобусы, и такие же точно трамваи, грузовики и автобусы двигались навстречу. Слева, из-за крутого берега Оки, медленно выплывала луна, продолговатая, большая, похожая на лодку.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Иволгин.
— Ничего, — ответила она, — а вот Марионелла…
— Что Марионелла? Она ничего тебе не передавала?
— Нет, не передавала. Она только велела мне сказать, что вы…
— Что велела?.. — Иволгин дрожал от нетерпения.
— Она велела мне сказать, что вы… хороший… Лучше всех…
— Постой, постой, а это правда? Ты ничего не выдумала?
— Ну вот еще! Зачем же мне выдумывать? — сказала она, не глядя ему в глаза, но он уже поверил, потому что ему очень хотелось верить. И все вокруг вдруг как бы оживилось и повеселело. Казалось, что весело было и длинным электрическим фонарям, и луне, и пароходам, перекликавшимся гудками у причалов, и бакенам, таинственно перемигивающимся на тесном рейде.
А девчонке почему-то стало грустно. Иволгин мягко коснулся ее жиденького плечика и ласково сказал:
— Непонятная ты какая-то девчушка. То смеешься без причины, то ни с того ни с сего задумаешься. Ну, хватит унывать. Не будь Золушкой, а будь Весёлушкой.
— Пусть уж ваша Марионелла веселится, а я не хочу! — сказала девчонка резко, почти грубо. — Я хочу уехать куда-нибудь очень-очень далеко и не вернуться. Пусть тут Марионелла красоту наводит. Вы бы только посмотрели на нее. Завилась, подбрила брови, выкрасила ногти.
Она говорила сердито, зло, но Иволгин этого не замечал. Он слушал и умиленно улыбался.
— Должно быть, ей все это очень идет, — сказал он. — Где-то я читал, что чем драгоценней камень, тем красивее должна быть к нему оправа.