Они быстро начали спускаться, но было уже почти темно, когда они достигли первого фермерского дома. Карега и Мунира хотели было открыть железные ворота, но тут к ним вышла европейская женщина и заявила, что рабочих рук не требуется, и, не дожидаясь, пока они произнесут хоть слово, велела им убираться вон. Карега и Мунира не могли сдержать улыбки. «Почему она решила, что мы вечером станем врываться в ее дом в поисках работы?» — спросил Карега и хотел было что-то сказать вообще о белых людях, но вспомнил свою схватку с городом и замолчал.
У следующих железных ворот они сначала прочитали надпись на табличке. Их сердца забились ожиданием и надеждой. «Преподобный Джеррод Браун», — прочитал Карега вслух. Они предпочли бы африканца, но служитель божий, каков бы ни был цвет его кожи, — воплощение доброты и милосердия! Они послали вперед Карегу, Муниру и Абдуллу. Абдулла хромой, и это будет свидетельствовать об их мирных намерениях.
Аллея, ведущая к дому, была обсажена с обеих сторон аккуратно подстриженными кипарисами. За деревьями виднелся столь же аккуратно подстриженный газон. Среди лужайки там и сям стояли кипарисовые деревья с изящно подстриженными ветками, красивыми куполами устремляясь в небо. Сколько стараний, сколько искусства, мастерства, сколько сил человеческих и работы разума ушло на приукрашивание этих деревьев, подумал Карега. Сам дом представлял собою обширное бунгало с крышей, крытой красной черепицей.
Внезапно на них бросились две собаки. Их грозный лай заставил бы кого угодно обратиться в бегство. Но тут из-за дерева вышел человек и велел им стоять на месте. Сторож, подумали они; на нем была синяя форменная одежда и белая шапочка с надписью «Служба охраны». К охраннику присоединился еще один человек в зеленой кандзу с красной феской на голове и красным поясом; он вышел из дому и приблизился к охраннику, который держал за ошейник обеих овчарок.
— Кто вы такие и что вам здесь нужно? — спросил человек в красной феске, по-видимому, хозяйский повар. Охранник поглаживал собак и смотрел на пришельцев с таким видом, точно был бы рад спустить на них своих питомцев.
— Мы пришли издалека и хотели бы видеть хозяина. У нас случилась беда.
— Это видно, — сказал охранник, — если вы не хотите попасть в еще большую беду, то рассказывайте побыстрее, в чем дело.
— Чего вы хотите? — спросил человек с красным поясом. — Преподобный отец Браун сейчас молится, а после молитвы он обычно удаляется в свой кабинет и готовится к службе. Он очень занятой человек и терпеть не может, когда его беспокоят.
— У нас несчастье, — объяснил Мунира. — Часть наших людей осталась у ворот. С нами больной ребенок. Конечно, мы можем подождать, пока преподобный отец Браун закончит молитву.
— Пройдите и подождите на веранде, — сказал охранник, снова окинув их подозрительным взглядом. И в самом деле, подумал Карега, как не насторожиться: все они в грязи и уже столько дней не меняли одежду.
Они поднялись на веранду. Оттуда были видны дома рабочих из соломы и глины, крытые двумя слоями соломы. «А ведь мы сражались, — думал Абдулла, — ради того чтобы покончить с красными фесками и красными поясами».
Мунира представил себе своего отца, погруженного в молитву.
Вскоре вышел преподобный Браун и остановился у двери. Они не верили своим глазам: это был черный, африканец. У Муниры забилось сердце. Он узнал священника: один или два раза он видел его в доме отца. Но там его знали как преподобного Камау. Джерродом Брауном назвали его при крещении. Это один из самых уважаемых деятелей англиканской церкви, его называли даже в числе наиболее вероятных кандидатов в епископы.
— Что случилось? — спросил он визгливым голосом.
— У нас беда, — сказал Мунира.
— Мы идем издалека, — объяснил Карега.
— Мы умираем от голода и жажды, и у нас — там, у ворот, — больной ребенок, — добавил Абдулла.
— Откуда вы идете?
— Из Илморога, — ответили они хором.
— Илморог, Илморог, — повторил преподобный Браун медленно, оглядывая всех троих с головы до ног. Если бы они просили работы, это было бы понятно, но трое взрослых здоровых мужчин просят еды! Он вздохнул скорее с жалостью, чем с негодованием.
— Заходите в дом!
В его голосе было сочувствие и понимание. Как христианин, он знал, в чем состоит его долг. И Мунира внезапно почувствовал себя счастливым и подумал: «А может, сказать ему, кто я такой?»
Они вошли в просторную гостиную. Жена священника, тучная матрона («Очень похожа на мою мать», — подумал Мунира), сидела с вязаньем возле камина. Она окинула их быстрым взглядом, поздоровалась и снова занялась вязаньем. Неподалеку от нее на стене висела застекленная книжная полка, уставленная детскими энциклопедиями с золотыми буквами на корешках и библиями всех цветов и размеров. Над камином висела надпись в рамке под стеклом «Иисус — Глава этого дома, Молчаливый Слушатель всех разговоров во время всякой трапезы». На противоположной стене висела картина в рамке, изображающая царя Навуходоносора, он был голый, волосатый, как животное, стоял на четвереньках, а под ним начертана какая-то предупреждающая подпись. Кроме этого, на стенах были в основном групповые фотографии — преподобный Браун в окружении знатных особ.
Мунира кашлянул перед тем, как представиться, но преподобный Джеррод Браун, взяв с полки Библию, пригласил их помолиться вместе с ним. Он молился за нищих Духом, униженных, безработных бродяг, за всех алчущих и жаждущих, никогда не евших хлеба Иисусова и не пивших воды из колодца Иисусова. Он молился за все и вся под солнцем, и голос его затрагивал нечто сокровенное в их сердцах.
Он кончил молитву.
Мунира кашлянул, прочистил горло перед тем, как представиться. Но преподобный отец уже раскрыл Библию.
Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятой.
И был человек, хромой от чрева матери его, которого носили и сажали каждый день при дверях храма, называемых Красными, просить милостыни у входящих в храм.
Он, увидев Петра и Иоанна перед входом в храм, просил у них милостыни.
Петр с Иоанном, всмотревшись в него, сказали: взгляни на нас. И он пристально смотрел на них, надеясь получить от них что-нибудь.
Но Петр сказал: серебра и золота нет у меня, а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назарея встань и ходи.
Они терпеливо сидели, слушали отрывок и последовавшую за ним проповедь, полагая, что это просто неизбежная, хотя и затянувшаяся прелюдия к чему-то; чего же еще следовало ждать от христианского священнослужителя?
— Библия говорит не столько о физическом недуге, сколько о состоянии души. Обратите внимание, что человек этот никогда не заходил внутрь храма, пока не излечился от духовной хромоты. С тех пор он больше не попрошайничал. Библия, таким образом, несомненно против того, чтобы люди бездельничали и нищенствовали. Вот в чем недуг этой страны. Видимо, многие из нас предпочитают бродяжничать и просить милостыню, нежели жить в тяжком труде и зарабатывать хлеб насущный в поте лица своего. С того мига, когда человек вкусил от плода познания, пренебрег божьим наказом и отверг его, ему велено богом усердно трудиться и никогда более не получать ничего даром, никакой манны небесной. Даже моих собственных детей, когда они приезжают из школ-пансионатов в Ленане, Найроби, из Кенийской высшей школы и школы для девочек в Лимуру, — я не освобождаю от работы: они подстригают траву, кустарник, кормят кур, чтобы, заработать на карманные расходы. А что касается больного ребенка — почему же вы не привели его ко мне? — то я уже за него помолился. Идите же с миром и верой в господа.
— Но, преподобный отец, сэр… — начал было Карега и осекся.
— Нам только… нам нужно… — попытался заговорить Абдулла, но слова застревали в глотке.
Мунира был настолько ошарашен, что лишился дара речи. Он был рад лишь тому, что не открылся преподобному отцу. Они встали, подошли к двери, и тут Карега, не сдержавшись, процитировал текст из Библии, который помнил наизусть: