— Вот именно, сын мой, — торжественно сказал священник, — то были хлебы и рыбы Иисусовы!

Злые, с пустыми руками, вернулись они к воротам, где их поджидали остальные. Они не знали, как рассказать о том, что с ними произошло, но выражение их лиц, их молчание все объяснило людям. Абдулла сказал:

— Попробуем в следующем доме. Только бы не попасть к европейцу или священнику.

Ванджа расспросила о случившемся Карегу. Он вдруг расхохотался.

— Ты помнишь гимн, который мы пели, отправляясь в дорогу: «Умирают от голода и жажды лишь те, кто не желает есть хлеб Иисусов?» Знаешь, этот преподобный ублюдок мог предложить нам только духовную пищу — хлебы и рыбы Иисусовы!

Они прошли мимо нескольких домов, не зная, в который войти. На большинстве особняков висели таблички с азиатскими и европейскими именами, потому что это был самый фешенебельный район в пригороде столицы.

У Ванджи он вызвал неприятные воспоминания о ее пребывании в городе, она не хотела заходить ни в один из домов. Вдруг Мунира остановился. У него екнуло сердце. Он еще раз перечитал фамилию на табличке и подозвал Карегу.

— Рэймонд Чуи, — прочел Карега и посмотрел на Муниру. — Я не пойду с тобой, — сказал Карега. — Я останусь со всеми и подожду.

— Ладно, ладно, — радостно проговорил Мунира. — Ты знаешь, он мой однокашник, замечательный спортсмен… Ну что ж, мой друг, нам с тобой, знаешь ли, надо о многом поговорить… Мы оба были исключены из Сирианы… товарищи по бунту, так сказать.

Он пошел к дому. У входа стояло несколько машин. В окнах мелькали женщины в вечерних платьях с бокалами в руках, оживленно что-то говорившие. Потом люди в доме запели. Начали женские голоса:

Тут вступили мужчины и запели скабрезные песенки, которые обычно поют при посвящении мальчиков.

И они разразились хохотом и захлопали в ладоши. В комнате можно было разглядеть нескольких африканцев и европейцев. Это была поистине «передовая» смешанная вечеринка, и Мунира почувствовал, что боится войти. Он стоял у двери, снедаемый нерешимостью, так как заметил вдруг, что от него разит потом, что волосы его растрепаны, а одежда покрыта грязью. Он представил себе вечеринку, на которую собрались высшие представители разных национальных групп; но ведь всего шесть месяцев назад простых людей, рабочих, заставили принести присягу, что они будут защищать… Что же именно? Этих поющих?

Дверь вдруг отворилась, и Мунира оказался в потоке яркого света лицом к лицу с женщиной; она была в пышном парике «афро», с ярко накрашенными губами, вся в ожерельях и браслетах. Больше он ничего не успел разглядеть. Ибо женщина сперва обомлела, а потом обрела голос и, дико завизжав, тут же рухнула в обморок. На мгновенье он прирос к земле. Он услышал топот и звон разбитого стекла. Чуи и его друзья услышали крик женщины и бегут к ней на помощь, подумал он, его же они убьют прежде, чем он сумеет что-нибудь объяснить. Мужество совсем его покинуло. Он нырнул в тень и побежал со всех ног. Перепрыгнул через забор — откуда только силы взялись! Он вернулся к своим и велел им быстрей уходить. Услышав сзади выстрелы, те без всяких объяснений поняли, что Мунира попал в беду.

— Идемте прямо в город, — предложил Мунира. — Не стоит заходить в эти дома. Все они одинаковы.

— Тем более что уже поздно, — поддержал его Абдулла.

Но Иосифу стало хуже, он громко стонал. Все столпились вокруг него, мальчик бредил, вспоминая, очевидно, какие-то события прошлого, но понимал его один Абдулла. Он плакал, смеялся, жаловался, кричал.

— Это моя… моя… эта… вот эта кость… я хочу есть… ей-богу, я ничего не ел со вчерашнего дня… не бей меня… пожалуйста, не бей меня… — Он замолчал. Потом опять заговорил, будто отвечая кому-то на вопросы: — Сегодня я буду спать… иногда я сплю в старых брошенных автомашинах… да-да… а иногда и в кустах. — Он задыхался, один раз позвал на помощь маму. Но матери ведь не было. Ванджа не могла этого вынести. Стоны мальчика больно ранили ее. И она сказала, что зайдет в первый попавшийся Дом. Ньякинья предложила всем пойти вместе с нею, но остальные не согласились — они предвидели очередную неудачу, от которой придется вновь спасаться бегством. Пойти захотели Абдулла и Карега, но было решено, что Абдулле лучше остаться с Иосифом. Вместе с Ванджей и Карегой уговорили пойти Нжугуну, понадеявшись, что присутствие старика явится лучшим доказательством того, что у них нет дурных намерений. Мунира еще не пришел в себя от предыдущих неудач и решил остаться.

Но их попытка кончилась катастрофой прежде, чем они подошли к дому. Несколько человек бесшумно подкрались к ним, окружили со всех сторон, вывернули и связали им руки. Карега возмущался, но люди, арестовавшие их, не пожелали ему ответить. Они осветили фонарями их лица.

— Э, да тут есть женщина! — крикнул один и подтолкнул их в спину, чтобы шли побыстрее. Их отвели в одну из комнат большого дома и заперли в темноте. Все это было странно — с ними обращались так, точно они очутились на вражеской территории. Нжугуна так и подумал: «Какая нелегкая принесла меня сюда из Илморога!» Вслух он сказал:

— Что все это значит? Как смеют они арестовывать старика, годящегося им в отцы? Вот что стало с нашими детьми, вот во что они превратились, покинув Илморог!

Прежде чем Карега или Ванджа успели ему ответить, сказать хоть что-то в утешение, в комнате загорелся яркий свет. Когда глаза их привыкли к свету, они обнаружили, что там, кроме них, никого нет. Несколько минут все молчали. Потом услышали, как кто-то поворачивает дверную ручку. Все настороженно смотрели на дверь. Но вот она отворилась, и перед ними оказался джентльмен в темном костюме и цветастом галстуке.

Глаза Ванджи встретились с его глазами, несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Карега и Нжугуна, конечно, и представить не могли, что стали свидетелями драмы. Джентльмен перевел взгляд на Карегу и Нжугуну, затем снова посмотрел на Ванджу. Та глядела прямо перед собой, точно не замечая ни мужчины, ни двери у него за спиной.

— Извините, что я был вынужден таким необычным образом пригласить вас в свой дом, — сказал он с нарочитой вежливостью. — Но как вы, очевидно, знаете, в этой части города в последнее время участились случаи воровства и грабежа. Приходится принимать меры предосторожности. Профилактика — лучшее лечение. Знаете ли вы, что масаи иной раз будят мирных жителей, когда приходят сюда требовать, чтобы им вернули коров? Разумеется, мы все должны быть осторожны, и никакого зла я не хотел вам причинить. Чем могу быть полезен?