— Зачем ты согласилась? — повторил он.

— Из-за Царицы, — пожала я плечами, сказав часть правды. Пусть проректриса не испытывала ко мне горячую симпатию, но, как заметил Мэл, её порядочность и моё уважение стоили того, чтобы оградить от насильственного вторжения в память. Помимо взаимоотношений с доцентом Ромашевичевским, дознаватели прочитали бы немало интересных фактов из биографии Евстигневы Ромельевны Цар, в том числе о незаконном эксперименте по материальному переносу живого цыпленка и о тайне студентки Папены, нагло обучавшейся в висоратском ВУЗе, не видя ни одной плешивенькой волны.

Мэл покусал губу в задумчивости.

— Спасибо, — ответил, вложив в одно-единственное слово широченный смысл, и принялся переключать пультом телевизионные каналы. Найдя нужный, с непрерывным потоком новостей, он уселся на диван, нога на ногу. Нас разделяли какие-то двадцать сантиметров, и Мэл вроде бы смотрел на экран, слушая очередной репортаж, но его замерший взгляд говорил о том, что диктор надрывается впустую.

Мой мужчина... Элегантный, отстраненный, притягательный... Сошедший со странички модного журнала... Он стал моим совсем недавно, а до сей поры Эльзушка без малого два года хвастала перед подружками, говоря: «мой Егорчик», несмотря на то, что запала в их отношениях хватало на месяц, а затем наступал перерыв. Месяц состоит из суток, сутки — из дней и ночей, а те, в свою очередь, из часов и минут, заполненных общением Мэла и брюнетки. Достаточно времени, чтобы узнать всё друг о друге. Ну, или почти всё. Если отец Эльзушки питал надежду, что отношения его дочери и Мэла со временем станут серьёзными, значит, у него были основания, чтобы надеяться.

— О чем задумалась?

Вопрос застал меня врасплох. Мэл убавил звук, и голос в телевизоре тихо бубнил.

— Сижу и завидую. Ради тебя женщины готовы убивать не задумываясь, — отшутилась я плоско.

Мэл хмыкнул.

— Забываешь с завидным постоянством. Напомню: мотивом явилась не моя блистательная персона, а бабло, фамилия и популярность.

Не знаю, разубеждать его или нет. Помнится, как-то в институтском спортзале, пытаясь изгнать Мэла из головы и из жизни, я в запальчивости выкрикнула, что без фамилии и денег — он ноль без палочки. Глубочайшее заблуждение. Оказавшись на мели или свалившись в яму, Мэл сумеет выбраться из любой, даже безвыходной, ситуации. Ему незнакома инфантильность. Не в его характере отступать и сдаваться на милость ударов судьбы. Мэл — тот, за чью спину прячутся слабые женщины, его надежные объятия защитят и согреют. За ним как за каменной стеной. И Штице понимала, что теряет, когда ей дали отставку. Она боролась методами, которые посчитала эффективными, пусть и изуверскими.

Горячая ладонь накрыла руку, заставив меня невольно вздрогнуть.

— Прости за Эльзу. Не стоило её недооценивать. Я и представить не мог, что у неё поедет крыша. Кстати, ты молодец, что не поддалась на провокацию в лаборатории. Адвокаты Штице ищут всевозможные лазейки. Сначала они попытались надавить на следствие, упирая на то, что недостаточно оснований для снятия дефенсора и что при процедуре были нарушены права обвиняемой. Но наши юристы тоже не лыком шиты и доказали обоснованность разрешения на снятие дефенсора. Ещё адвокаты Эльзы намеревались выдвинуть встречное обвинение, что ты довела их подопечную до состояния аффекта, отчего она сорвалась. А придраться-то не к чему.

— Вот наглеж! — возмутилась я. — Получается, если бы Штице подпалила меня, то её оправдали бы?

— Ну-у... во всяком случае, попытались бы смягчить наказание. Мол, человек находился в невменяемом состоянии и не помнит, что делал и говорил. Нарисовалась бы куча юридических загвоздок и разных судебных прецедентов. В общем, дело осложнилось бы. Так что тебе отдельное спасибо от деда, — закончил Мэл проникновению, в сантиметре от моего уха.

— Почему? — смешалась я. Вроде бы уверенная в себе дамочка, а теряю нить разговора, когда расстояние между нами сокращается до нуля.

— Потому что не ответила Штице тем же. Поступила по-королевски, — ухмыльнулся Мэл и поднес мою ладонь к губам, вызвав прилив жара к щекам. Мимолетный знак внимания моментально взгорячил кровь, спутав мысли.

Ну да, интернатская девчонка не стала гавкаться разухабисто и выпускать когти, а неимоверным усилием воли справилась с зашкаливающими эмоциями. Это и есть королевская сдержанность. Наверняка половина департамента ухахатывалась, зачитывая стенограмму моего разговора с Эльзушкой, а дед Мэла утирал вступившие слезы.

— Ты успел хорошо изучить её, — пробормотала неловко. — Разве плохо жить в карамельном раю?

Мэл нахмурился и замолчал, увлекшись разминанием моих пальцев.

— Раньше мне нравилось, — сказал спустя некоторое время. — Но от бесконечной сладости притупляются рецепторы и может слипнуться. Во всём нужна мера, чтобы оценить вкус настоящей жизни. С тобой можно быть самим собой. Не нужно изображать крутого парня и что-то доказывать. Можно помолчать, и тишина скажет больше, чем многочасовая болтовня. Я знаю, что приду домой, и ты будешь ждать меня — не ради денег или из-за фамилии. Это согревает... Это греет.

От переизбытка чувств я прижалась к Мэлу, склонив голову к нему на плечо. Не устану согревать его своим сердцем и обнимать лапами своего «зверя».

Под вечер к Департаменту правопорядка начали съезжаться репортеры. Из окна второго этажа просматривались машины, заставившие противоположную сторону улицы, и люди в наушниках, с камерами на треногах, с микрофонами. Очевидно, пресс-служба Департамента намеревалась сделать важное и долгожданное заявление для репортеров. Это означало, что следствие получило неопровержимые доказательства причастности Ромашевичевского к покушению на мою жизнь.

Всё это время Мэл был рядом, коротко отвечая на редкие звонки. В частности, ему позвонил мой отец. И, конечно же, два ответственных товарища как ни в чем не бывало принялись за обсуждение важного события в виде предстоящей фотосессии. Интересно, перекрестил ли папенька пальцы на удачу, узнав о коварном нападении Эльзушки? Наверное, ему страшно хотелось, чтобы огненная сфера довершила дело, начатое ядом. Наверное, родитель не сдержал разочарованного стона, узнав о сокрытых свойствах Дьявольского Когтя, помимо защиты от злых умыслов семейства Мелешиных. Кстати, колечко сгинуло напрочь, решив по максимому напитаться энергией в иных мирах.

Естественно, фотографирование в кругу дружной семейки подлежало переносу из-за незапланированного завершения сенсационного следственного дела. Мэл извинился перед отцом за вынужденное отступление от первоначальной задумки.

— Согасен, Карол Сигизмундович... — заливался соловьем, меряя шагами комнату. — Давайте передвинем на... — обернулся ко мне, и по его губам я прочитала безмолвный вопрос: «на четверг?» Ух, ты! В кои-то веки мы вспомнили об упреках в единоличном принятии решений. — На четверг, — подтвердил телефонному собеседнику, поймав мой неохотный кивок.

Итак, отнекивайся не отнекивайся, а придется позировать в обществе папули и мачехи. От улыбки, специально приклеенной к фотосессии, сведет судорогой скулы и перекосится мой рот на всю оставшуюся жизнь.

— Баста не обиделась? Она планировала приехать вчера, но всё пошло кувырком.

— Я позвонил ей и предупредил. Маська передает привет и при случае примчится. Сказала, что поражается твоему хладнокровию перед лицом опасности.

Чему поражаться? Просто поначалу я не сообразила толком, что происходит в лабораторном кубе. Благо, стычка с Эльзушкой длилась пять минут, не то отупелое хладнокровие превратилось бы в сильнейшую трусливую истерику.

— Ромашка разочаровал, — сказала я, разглядывая улицу. Снаружи меня не могли увидеть из-за тонированных стекол. — Вроде бы умный, при серьезной должности, а поступил на удивление глупо. Прятал яд в лаборатории.

— А где ему прятать? Вынести гиперацин из института он не мог, потому что подготовил к списанию точное количество, разбавленное водой. Монька бы не выпустил из здания несписанные излишки. Хранить на кафедре опасно, там проходной двор. Самое надёжное место — родная лаборатория, где Ромашка — царь и бог.